Укус скорпиона - Виталий Пищенко

Я вскочил на ноги, нащупал рукой автомат, снял с предохранителя. Тугой волной накатил липкий, леденящий шкуру страх. Кто бы там ни двигался в мою сторону, но это была не цикада. Или же цикада величиной с корову, настолько громким был звук.

— Эй… эй! — сперва тихо, а потом чуть громче крикнул я. — Кто там?

Стрекот на мгновение прекратился, но через полсекунды вновь возник, только гораздо громче. А потом из темноты чертиком из табакерки выпрыгнула какая-то страшная тварь, истекающая слизью, с длинным ребристым хвостом и огромной пастью, из которой медленно, роняя обильную влагу, выдвигалась, словно на шарнирах, громадная острозубая челюсть.

«Чужой»! — обомлел я, отступая на шаг, затем еще на один и еще. А чудовище затрещало пуще прежнего и присело на задних лапах, упершись хвостом в бетонный пол. Я понял, что сейчас оно прыгнет и одним движением разорвет меня на куски, но ошибся. Еще шаг назад, и я, почувствовав, что нога так и не нашла опоры, полетел вниз. И тогда я закричал, ибо, перекувыркнувшись в воздухе, увидел, что лететь мне до земли добрых тридцать метров. И еще я зажмурился, потому что страшно было видеть, как стремительно надвигается твердая, усеянная мелкими камнями вперемешку с песком поверхность. Вот и все…

Проснулся я от странного шума, будто где-то рядом стрекотала цикада. Причем довольно громко стрекотала, раз смогла разбудить меня.

Я открыл глаза и увидел свет. Было утро. Из-за горного кряжа выползало солнце, большущее и белое. Даже утром оно было жарким и злым. В пустыне солнце бывает только злым…

Нет, звук шел не снаружи. Я повернулся и принялся таращиться в непроглядную мглу туннеля. Ни черта не видно. Однако звук приближался, становился все громче и отчетливей.

«Господи, — пробормотал я. — Неужели и сны могут превращаться в явь?» .

Я вскочил на ноги, нащупал рукой автомат, снял с предохранителя. Опять тугой, липкой волной накатил страх.

— Все это было, было! — пробормотал я. — И чем кончилось?!

Я упер приклад автомата в бедро и дал длинную очередь в темноту. Громкий визг и тишина. Ни стрекотания, ни звука шагов.

Оно затаилось, оно готовится в яростном прыжке дотянуться до меня. Не мог же я в самом деле одной очередью уложить «чужого».

Затаив дыхание, я ждал, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темном чреве туннеля.

Но капали мгновения, шли минуты, наполняя живительной силой реку времени, и ничего не менялось. По-прежнему в воздухе висела тишина, душная и тревожная. Только гулко стучало сердце, пытаясь выпрыгнуть из грудной клетки на волю, чтобы убраться подальше от этого страха, заставляющего работать на пределе, перегоняя затвердевшую от ужаса кровь. Я осторожно оглянулся назад. Так и есть — сзади пропасть, достаточно глубокая, чтобы расшибиться насмерть. Неужели вещие сны все-таки бывают? Раньше я как-то с ними не сталкивался. Впрочем, много с чем я раньше не сталкивался…

Подождав еще минут пять, я не выдержал и двинулся вперед, в полумрак, останавливаясь чуть ли не ежесекундно, чтобы прислушаться, чтобы доказать самому себе, что мой страх беспочвенен, что не слышно никакого стрекотания или вздоха, что мне повезло, и я убил эту тварь с одного выстрела.

А потом я увидел «чужого». Он стоял и, не мигая, следил за каждым моим движением. Я даже не успел нажать на спусковой крючок…

Проснулся я от странного шума, будто где-то рядом стрекотала цикада. Я открыл глаза и увидел свет. Было утро. Однако звук шел не снаружи, как мне сперва показалось. Я повернулся спиной к солнцу и принялся таращиться в непроглядную мглу туннеля.

«Странные здесь сны, — думал я. — Во сне я видел сон, что видел сон. Но тогда почему наяву все повторяется снова? Или это тоже сон? Нет, все слишком отчетливо и слишком страшно, чтобы ощущать такое во сне. Но тогда почему я просыпаюсь в третий раз и слышу то же самое стрекотание?»

— К черту! — рассвирепев, зарычал я. — Сейчас у меня остался только один вопрос: как выжить и уничтожить дрянь, которая с неумолимостью часового механизма в который раз идет меня убить.

Я нажал на спусковой крючок. Только на этот раз выпустил всю обойму, до последнего патрона. Потом, когда стрекотание затихло, приблизился к самому краю трубы и, держась за стену, осторожно высунул голову наружу.

Оказалось, что труба выпирала из скального монолита на несколько метров, словно дуло пушки. Отлично! Я посмотрел вверх. С потолка свисала ржавая арматурина, загнутая крючком. Я прыгнул вверх, стараясь дотянуться до нее… Не достал, чуть-чуть, самую малость, каких-то десять сантиметров.

«Нет, должен же быть какой-то выход, — подумал я. — Безвыходных положений не бывает».

Я поднял автомат и, рассчитав на глаз траекторию полета, подбросил его вверх.

Повезло сразу — ремень зацепился за крюк, и автомат, немного покачавшись на нем словно маятник, замер. Я подпрыгнул, одной рукой ухватился за ствол, другой — за приклад, и начал раскачиваться. Вверх — вниз, все сильнее и сильнее, а когда почувствовал, что ремень вот-вот слетит с крюка, отпустил руки.

Перевернувшись в воздухе, в самый последний момент кончиками пальцев я успел ухватиться за верхнюю кромку трубы и, пока еще были силы, быстро подтянулся на руках и выполз на наружную стену туннеля.

Только теперь силы покинули меня. Я лежал на раскаленном камне, обливаясь потом и со свистом втягивая в легкие воздух. И еще я понимал, что, избавившись от одной проблемы, приобрел новую: с короткого отрезка трубы, нависающего над пропастью, не было выхода. Скала, из которой труба выпирала, была совершенно отвесной. А как лазать по отвесным скалам, я не имел понятия.

Солнце обустроилось в зените и не собиралось покидать насиженного места. Сказать, что мне было жарко, — ничего не сказать. Голова гудела, словно по ней заехали здоровенным бревном, перед глазами плыли желтые замысловатые фигуры, и язык прилип к нёбу, так что никакая сила уже никогда не смогла бы его отлепить.

Я балансировал на грани сознания и беспамятства, понимая, что если случится обморок, то я уже не очнусь — так и умру, иссушенный этим неистовым солнцем.

Мысли путались, разбегаясь, как тараканы, застигнутые врасплох, когда ночью включаешь свет на кухне, а они этого

не ждут, они вовсю пируют крошками оброненного тобою хлеба. Хлеба… Нет, я не ощущал голода, я вообще ничего не хотел, кроме того, чтобы эта пытка поскорее закончилась. Пусть даже летальным исходом. Что может принести человеку облегчение, как не смерть?..

Что-то громыхнуло, да так, что задрожал воздух, завибрировала труба, на которой я лежал. Неужели гром? Я запрокинул голову и посмотрел в белесое, без единого облачка небо. Нет, оно не смилостивилось надо мной. Над Долиной смерти дождей не бывает. Или все же бывают?

Снова громыхнуло, и еще, и еще… Множество раз, сливаясь в протяжный и мощный гул. А затем послышалось трескучее стаккато пулеметных очередей.

«Так ведь это же стрельба! — дошло до меня. — Значит, идет бой, значит, где-то есть люди, и они помогут мне, обязательно помогут…»

Я начал медленно разворачиваться на животе на сто восемьдесят градусов, ежесекундно рискуя соскользнуть с выпуклого бетонного хребта туда, вниз, в бездну, которая давно уже поджидала меня, скаля острые клыки-камни и облизываясь шершавым песчаным языком.

Но все же мне удалось развернуться, и я пополз к краю трубы, тратя последние силы, которые могли бы дать мне лишних полчаса жизни, нелепой и бессмысленной. Впрочем, не жизни даже, а агонии, когда мозг теряет контроль над умирающей плотью, когда ничего уже не чувствуешь, а только краешком подсознания понимаешь, что жив, что тебя еще не поглотила великая и ненасытная вечность. Так не лучше ли было потратить эти силы на то, чтобы в последний раз увидеть людей, порадоваться тому, как они бьют пришельцев, которых мы сами привели в свой дом?

Я подполз к краю трубы и посмотрел вниз.

Да, внизу шел настоящий бой. Лязгая гусеницами, ползли танки, замирая на миг, выпускали из длинных пушек струи огня и сизого дыма вместе с громкими, тугими хлопками выстрелов. Натужно ревели моторы, грохотали стационарные крупнокалиберные пулеметы, хрустели, лопаясь от тяжести железных машин, камни. И от этой какофонии звуков воздух вздрагивал, как живое существо, трясся, пугливо метался из стороны в сторону.

А потом я увидел тех, кого поливали огнем наши доблестные танковые войска. Это были хааны. Они уже успели отстроить оборонительный рубеж, состоящий из множества металлических площадок, на которых были установлены турели со странного вида орудиями, более походившими на раковины улиток. Но эти «улитки» плевались огненными шарами, яркими, рассыпающими во все стороны голубые искры.

Я зачарованно наблюдал за ходом сражения, словно Карл XII, застывший на холме с подзорной трубой. И чем больше я смотрел, тем меньше мне нравилось происходившее внизу.