Дети джунглей (сборник) - Эд Макбейн

Больше всего эта комната напоминала пустой картонный стаканчик из-под кофе. В 1919 году помещение полицейского управления решено было покрасить в цвет незрелого яблока.

С тех пор прошло немало лет, пару раз его перекрашивали, но зеленовато-бурый цвет стен оставался неизменным. И почему-то никому не приходило в голову, что под слоем въевшейся в него грязи этот цвет на редкость непривлекателен. Да и отпечатков самых разных пальцев на этих стенах было явно куда больше, чем в папках с делами, выпиравших во все стороны из шкафов с документами. Несколько кабинетов было обшито деревом. В других стены были металлическими, для контраста выкрашенными в темно-зеленый цвет. Стоит ли удивляться, что и письменные столы, за которыми сидели детективы, являли собой странное и причудливое сочетание исцарапанного дерева и облупившейся краски. Весь угол занимала огромная металлическая клетка для особо буйных задержанных, прекрасно гармонировавшая с общим унылым видом комнаты. К стене, примыкавшей к кабинету лейтенанта, была прикреплена доска, сплошь увешанная циркулярами, служебными записками и объявлениями; особое место между ними занимал красочный плакат, возвещавший начало ежегодного турнира по гольфу на первенство полицейского управления. Именно возле этой доски Боццарис и настиг Нюхалку. Крепко ухватив своего осведомителя за локоть, он заставил его остановиться.

– Что за спешка, парень? – проворчал он.

– Ну, – неуверенно протянул тот, – никакой спешки. Просто зашел, вот и все. Гляжу, а вы заняты по горло. Ну вот и ушел.

Что толку путаться под ногами?

– Я не занят, Нюхалка. Для тебя я всегда свободен, – ухмыльнувшись, возразил Боццарис. – Так рассказывай, для чего я тебе понадобился.

Искренность, звучавшая в его голосе, не была наигранной. Честно говоря, лейтенант Боццарис по-своему был даже привязан к Нюхалке, считая его чертовски полезным человеком, одним из лучших осведомителей, которыми могло похвастаться полицейское управление. К тому же уважение, которое он испытывал к этому человеку, имело довольно глубокие корни. Боццарис никогда не забывал, как в 1929 году в Чикаго именно Нюхалка додумался послать в полицейское управление открытку с поздравлением в День святого Валентина, а в ней, между прочим, сообщал нежно любимым представителям закона, что в гараже на Норт-Уэллс-стрит намечается крупная разборка. Он допустил только одну ошибку – кровавая перестрелка между гангстерами, о которой шла речь, произошла на Норт-Кларк. Но в конце концов, кто из нас не ошибается, верно? Так же, видимо, считали и чикагские копы. Желая вознаградить Нюхалку, немало удрученного тем, что допустил целых две ошибки, они решили устроить вечеринку с пивом, весь доход от которой должен был пойти на оплату больничных счетов их любимого осведомителя. К чекам единогласно решено было добавить парочку новеньких костылей.

Вскоре после этого Нюхалка и решил переехать в Нью-Йорк.

Нью-йоркским «мальчикам» было отлично известно, как Нюхалка в тот раз чуть-чуть было не попал в «яблочко», поэтому, дабы не повторять опыт чикагских парней, они считали бессмысленным связываться с подобным типом. И в первое время беседовали с ним исключительно о погоде. Да и позже старались держать рот на замке, если рядом сшивался Нюхалка. Теперь же, когда тот давний случай в Чикаго стал почти что легендой, большинство из них уже считали Нюхалку на редкость скучным парнем и по мере сил и возможностей вообще старались избегать его. В эти печальные дни если кто и поддерживал отношения с Нюхалкой, так только нью-йоркские копы, до сих пор еще восхищавшиеся невероятным чутьем этого субъекта. Они упрямо продолжали верить, что тогда, в Чикаго, парню просто не повезло, а потому щедро платили за любую информацию, никогда не брезговали поговорить с ним по душам, а порой даже выдавали что-то вроде премии за успешную работу – по сути дела, обычные взятки, но благодаря которым Нюхалка «все время оставался перед ними в долгу». И при этом еще был наверху блаженства, пребывая в постоянной уверенности, что раскапывает секреты, которым буквально нет цены, и абсолютно не замечая того, что ему давно уже никто не доверяет.

– Что-нибудь удалось разнюхать? – поинтересовался Боццарис.

– И немало, – подмигнул Нюхалка, отчаянно надеясь на то, что не все еще потеряно, пусть даже Боццарису каким-то непостижимым образом удалось проведать о бесценной телеграмме, посланной Гануччи.

– Тогда пошли ко мне в кабинет. Я прикажу, чтобы сварили кофе, – предложил Боццарис. – Сэм! – рявкнул он, обращаясь к одному из коллег. – Две чашки кофе, лучше двойных!

– У нас кофе весь вышел, лейтенант! – рявкнул Сэм.

– Так наскреби где-нибудь, – посоветовал Боццарис, жестом приглашая Нюхалку в свой кабинет. – Присаживайся, – сказал он и радушно указал на удобное кресло, которое, по слухам, придерживал только для самого комиссара полиции, окружного прокурора или важных шишек из муниципалитета. Впрочем, увы, никому из них и в голову бы не пришло заглянуть к Боццарису.

Нюхалка принял его предложение с таким же достоинством, с каким некогда президент Никсон – специальную каску из рук строительных рабочих.

– Как тебе удалось пронюхать, кто послал телеграмму? – спросил наконец Боццарис, решив, что пора перейти к делу.

– М-м-м… вы же знаете, у меня свои методы, – пробормотал Нюхалка.

– А для чего Кармине Гануччи понадобились эти деньги? – поинтересовался Боццарис.

– Как вам сказать… во вторник вечером было совершено тяжкое преступление, – уклончиво ответил Нюхалка.

– Да? Ладно, пусть так, – согласился Боццарис. – Однако я не вижу особой связи между…

– Вы знакомы с той леди, что живет в «Кленах»?

– Ты имеешь в виду Стеллу Гануччи?

– Нет, – помотал головой Нюхалка.

– Эта Стелла Гануччи – пикантная штучка! – вздохнул Боццарис. – А какая грудь!

– Да, да, согласен. Но я имел в виду леди, которая живет там сейчас и заботится о мальчишке Гануччи.

– Я еще помню, как Стелла Гануччи выступала в Юнион-Сити, – продолжал Боццарис не в силах остановиться. – Я тогда был еще совсем мальчишкой! В те времена она была Стелла Стардест[20]. Прожектор выхватывал из темноты только самый кончик каждой титьки… ну, скажу я тебе, это было зрелище! До сих пор в пот кидает, как вспомню, как они сияли в темноте!

– Воображаю! Но я имел в виду леди, которую зовут Нэнни.

– Право, не помню, чтобы я имел удовольствие слышать о ней.

– Нэнни приходила ко мне этим утром. Хотела разузнать о каком-то тяжком преступлении, которое якобы было совершено во вторник вечером.

– И что ты ей сказал?

– Ничего. Но голову даю на отсечение, что телеграмма насчет денег напрямую связана с этим самым делом. Иначе зачем бы Гануччи такие деньги? Да еще срочно.

– Интересно, что за преступление она имела в виду? – задумался Боццарис.

– Пока не знаю, – отозвался Нюхалка, – но наверняка это что-то серьезное! Держу пари на что угодно!

– М-м-м… – пробурчал Боццарис и скрестил руки на груди.

Подумав немного, он откашлялся, прочистил горло, наклонился вперед, облокотившись о стол, и бросил вопросительный взгляд на своего собеседника. – Уверен, Нюхалка, ты знаешь, какая у меня репутация. Да это все здесь знают, не ты один. Я – боец, и, помяни мое слово, всем в участке это известно. Я был таким еще в незапамятные времена, когда до лейтенантских нашивок мне было как до Луны. Тогда я был еще простым патрульным, исшагавшим весь Стейтен-Айленд вдоль и поперек. И оставался им все эти годы, иначе шиш бы добрался из Стейтен-Айленда до этого кресла! Но даже сейчас, добившись всего, что хотел, могу сказать, что есть на свете одна вещь, которую я не терплю – это зло! Для меня зло – это нечто, совершенно противоположное добру. Это смерть, а я люблю жизнь. Скажи, Нюхалка, ты никогда не замечал, что слово «зло», если его прочитать задом наперед, означает «жить»?[21].

– Да что вы? – удивился тот. – Вот никогда бы не подумал!

– А ты попробуй, – посоветовал Боццарис.

– Точно, – хмыкнул тот, – теперь-то я и сам вижу. Вот здорово!

– Да, так вот, – продолжал Боццарис, – но если есть на свете что-то такое, что я ненавижу еще больше, так это преднамеренное зло. Зло, которое человек творит собственными руками, при этом отлично понимая, что делает. Так вот, для меня Кармине Гануччи и такие, как он, и есть это самое преднамеренное зло.

Послушай, Нюхалка, сейчас я скажу тебе то, чего не говорил еще никому. В душе я всегда был бунтарем, черт бы меня подрал! И мне всегда казалось дьявольски несправедливым, что такие подонки, как Кармине Гануччи, которые творят одно только зло, гребут деньги лопатой. Да, да, они, брат, купаются в золоте, можешь мне поверить! А я, лейтенант полиции, у которого к тому же в подчинении целый участок… знаешь, сколько я зарабатываю в год?! 19 781 доллар и 80 центов! Девятнадцать гребаных тысяч, Нюхалка, чтоб я сдох! Как ты считаешь, это справедливо?