Операция «Империал» - Александр Григорьевич Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В один из таких вечеров в дверь номера раздался громкий стук.
— Войдите! — сказал Ярыгин с такой интонацией, что Оболенцев добавил:
— Введите!
Дверь открылась, и в проеме показался один из артистов цирка, гастролирующего в городе-курорте.
— Москвичи! — сказал он торжественно. — Мы устраиваем отвальную. Завтра утром переезжаем в другой город. Просим вас составить нам компанию!
— Обязательно придем! — обрадовался Ярыгин. — Гитара есть? — спросил он на всякий случай. — Если есть, сыграю!
— Даже если нет, то найдем обязательно! — обрадовался циркач. — Так мы вас ждем!
— Ну что, двинем? — обратился Ярыгин к Оболенцеву, едва циркач покинул их номер.
— Нет, Ваня, иди один. Настроение не то.
Ярыгин хорошо понимал друга и не стал настаивать.
— Я приду попозже, — пообещал Кирилл. — Просто покажусь, но пить и гулять не буду. Не смогу. Ольга перед глазами стоит. Чувство вины не покидает меня…
— Буду ждать! — даже обрадовался такому решению вопроса Ярыгин и отправился прямиком на репетиционный манеж, где циркачи справляли отвальную.
Вокруг сдвинутых столов с внушительной батареей бутылок и обильной закуской толпилась цирковая братия, наполняя тарелки. Что-то вроде шведского стола.
Ярыгину обрадовались и сразу же налили стакан водки. Клоун, недавно репетировавший номер с собачками и обезьянкой, прокричал ему знаменитое: «In vino veritas!» — после чего Ярыгину ничего не оставалось, как выпить…
А Оболенцев, как только его друг исчез за дверью, рухнул бессильно на кровать и закрыл глаза.
Кто-то постучал в дверь, Оболенцев подошел к ней с очень недовольным видом, опасаясь, что пришли пьяные циркачи и будут его уговаривать пойти с ними веселиться.
Открыв дверь, он вздрогнул от неожиданности. Перед ним стоял тот самый молодой парень с короткой стрижкой, с которым он встретился в коридоре прокуратуры. Тогда этот парень сопровождал хорошо знакомого Оболенцеву государственного деятеля.
— С вами хотят поговорить! — коротко сказал парень.
— Сейчас?
— Да, вас ждут у входа.
Оболенцев спустился вниз, на учебный манеж, а крепкий парень отправился ждать его на улицу, к газетному киоску, возле которого стояла машина.
Отвальная была в самом разгаре: в причудливом хороводе кружились гимнасты, крутили сальто акробаты, жонглировали гирями силачи, бегали и весело орали лилипуты.
Оболенцев с трудом нашел Ярыгина. Тот, уже сильно нагрузившись, сидел на стуле в укромном уголке с гитарой в руках и пел небольшому кружку почитателей песню «Гусарская рулетка»: «Что нам жизнь — деньги медные, Мы поставим на белое. Жребий скажет, кому умирать. Гусарская рулетка — жестокая игра! Гусарская рулетка — дожить бы до утра!..»
На его плечо вскочила маленькая обезьянка, он оторвал глаза от гитары и увидел Оболенцева.
— Свершилось чудо! — завопил Ярыгин голосом Карлсона. — Друг спас друга! Кирилл, дай я тебя обниму!
Он полез обниматься, но Оболенцев шепнул ему:
— Я поехал на встречу! За мной пришли!
— Может, я с тобой? — также шепотом спросил Ярыгин.
— Не опасно, я его знаю по Москве.
— Ни пуха!
— К черту!
Оболенцев пошел к выходу, а Ярыгин снова взялся за гитару.
Старый клоун подскочил к Оболенцеву и протянул ему стакан водки.
— In vino veritas! — сказал клоун.
Кирилл отрицательно покачал головой и вышел, слыша за собой пение друга: «Ставки сделаны, ставки сделаны, господа! Ставки поздно менять!..»
Выйдя из цирковой гостиницы, Оболенцев увидел парня, стоящего возле газетного киоска, и направился к нему.
Они сели в автомобиль, и шофер повез их к морю.
Остановившись у разрушенного храма, они вышли из машины и молча направились к раскопкам античного поселения. У освещенных лунным светом колонн Оболенцев увидел знакомого ему государственного деятеля.
Грузный человек в роговых очках смотрел в морскую даль.
Крепкий молодой парень не дошел до своего хозяина ровно столько, сколько следовало.
— Дальше идите один! — шепнул он Оболенцеву. Оболенцев подошел к человеку в роговых очках.
— Вы меня знаете? — продолжая смотреть в море, сухо спросил человек в роговых очках.
— Да! — коротко ответил Оболенцев.
— Тогда будем считать, что мы знакомы! — Он повернулся к Оболенцеву и, кивнув на колонны, продолжил: — Когда-то сюда был сослан вольнодумец Овидий.
— Говорят… Вероятно, эти берега слышали «И век мне не видать тебя, великий Рим…». «Послания с Понта» высоко оценил Пушкин, — поддержал предложенную тему Оболенцев, видя, что его собеседник не решается сразу начать разговор о деле.
— Где все это: скифы, сарматы?.. А колонны стоят!..
Человек в роговых очках подошел поближе к Оболенцеву и, поправив указательным пальцем левой руки очки на переносице, пристально посмотрел на него.
— Вы подали рапорт Генеральному прокурору. Я в курсе! Вас это не удивляет?
— Я уже давно ничему не удивляюсь.
— Это правильно. — Бросив косой взгляд на Оболенцева, он спросил: — Интересно, на что вы рассчитывали?
— Только на то, что там, у вас в верхах, могут не совпасть чьи-то интересы…
— Вот как? — рассмеялся неожиданно человек в роговых очках. — Что ж… рассчитали вы точно. Я думаю, что сейчас к вашему рапорту отнесутся с пониманием. С особым пониманием! Все идет хорошо… Теперь главное — определиться… Желаю успеха. — Человек в роговых очках крепко пожал на прощание руку Оболенцеву и, снова поправив очки на переносице, добавил: — Я вижу, что вы не только хорошо знаете историю, но и умеете делать правильные выводы — письма с Понта всегда достигали адресата, — многозначительно сказал он и, приблизившись к Оболенцеву, совсем тихо завершил: — Так что операция «Империал» продолжается…
В день похорон
Каждый день Оболенцев звонил в прокуратуру Союза начальнику следственной части Александру Петровичу Кондаурову. После смерти Надеинова тот оставался одним из немногих, к кому Оболенцев испытывал
