Могусюмка и Гурьяныч - Николай Павлович Задорнов

на барина. Ему хотелось поговорить по душам с образованным человеком, узнать, чего они, ученые, хотят, к чему они, грамотеи, клонят. Он уже догадался, что это заводской учитель. Слыхал про него не раз.

— Кричную пропиваем, барин! — заметил Гурьян.

— Ломают кричную-то, — меняясь, подхватил Загребин с оттенком жалобы. Теперь в его голосе слышались плаксивость.

Пастухов готов был к ответу.

— Ну и что же, что ломают! Правильно делают! Работать нашими вододействуемыми колесами это все равно, что лаптем щи хлебать.

Это был вызов, и сразу по всем, кто сидел в землянке, словно пробежал электрический ток.

— Иного выхода нет. Надо ставить машины и машинами работать. Катать железо.

— Купцам на пятистенные-то дома, — заметил Чеканников и, хитро прищурившись, приоткрыл рот, как бы в лесу слушая эхо.

— Нет, не обязательно купцам, можно катать не только кровлю. Да, кстати, и кровля нужна — пожаров будет меньше… Но ведь есть машины, которые могут катать хорошую, сортовую сталь. Тот же кричный молот на других заводах превосходно приводится в действие машинами. Есть заводы, где это уже давно, еще при крепостном так делалось. Машина не враг, а друг человека и должна помочь ему.

Гурьяныч слушал, насупившись.

— Пусть-ка попробуют выковать так… Сталь-то молотовая…

— Знаю, прекрасная молотовая сталь! Но у нас часто бывает так: хозяин привозит машины, и ручной труд становится ненужным. Рабочие волнуются. Так не только у нас в России, но и в других странах. Бывают бунты против введения машин. А ведь если подумать, разве машина виновата? Да взять ту же кричную. Нет слов, мастера на нашем заводе хороши. Я видал, что они выделывают. Говорят, не так давно были мастера еще лучше, — добавил он, чтобы не подумали, что он льстит им, кричным мастерам. — Какой-то был, я забыл его фамилию. Меня еще не было на заводе, но все его поминают.

Загребин взглянул на Гурьяныча.

— Но вот нет этого мастера, — продолжал Иван Кузьмич, — а завод поставит машины и будет эту же сталь выпускать сплошной полосой. Разве ручным трудом, поворачивая крицу руками, много накуешь? А поставь этого же мастера на сортовой стан, он завалит всех нас сталью.

— Той отковки не будет, — заметил Гурьян.

Волков зорко приглядывался к Пастухову. Загребин опять от волнения мелко затряс головой.

— Я сам видал работу машин, — продолжал учитель. — Получается превосходная сталь. И рабочие не жалуются на машину. Жалуются на людей. Беда не в машинах, а в нас самих. Да и виноваты не только хозяева, но и сами рабочие.

— Как же так? — недоумевая, спросил Гурьяныч.

— Машина не нужна! — закричал с сердцем Загребин, ударив кулаком по столу. Он всхлипнул. — От машины голод! Немцы приехали, удивляются, сколько у нас леса, земли, сколько хлеба у нас от казаков везут. У них нет этого. А у них машины!

Кулак его сильной руки так и заходил по столу, словно он желал драться. Все его тело било от волнения.

— Вот вы выросли тут, привыкли к своему родному заводу, — продолжал Пастухов спокойно. — Вы — рабочие, знающие дело отлично. Вы легко привыкнете к машинам. Но ваша беда, что вы привыкли подчиняться безропотно. Разве нельзя потребовать, чтобы, устанавливая машины, не прекращали выпуск сортовой стали, не выгоняли народ на улицу? Разве все это нельзя объяснить представителям компании? — Тут Иван Кузьмич поднялся и заговорил с чувством. — Они люди новые, действуют, как им велено, здесь ничего не знают. Разве нельзя настоять на своем? Я хочу сказать, что у вас есть любовь к делу. А что скажет хозяин — вы подчиняетесь. Да знаете ли, вы простите, что так обращаюсь к вам… не знаю вашего имени-отчества.

— Гурьяном прозываюсь, — нехотя ответил Гурьяныч.

— А по батюшке?

— Да… Иванычем… — соврал мужик.

— Вы сам, конечно, заводской рабочий?

— Да нет, я в полесовщиках теперь.

— Ну, это неважно, я не к тому… Ну так вот, Гурьян Иваныч, я хочу сказать, что при той привычке к заводскому труду, что есть у здешних людей, при тех навыках и при наших запасах руды и леса здесь можно выплавлять множество железа, можно свои машины делать из здешней стали, как где-нибудь в Германии. Разве здешних рабочих нельзя научить делать сложные машины? Конечно, все это не сразу, нужны хорошие дороги, общее развитие промышленности.

— Кто ж нас, барин, темных послушает, — перебил его дедушка Филат.

— Кто послушает? Вы теперь не крепостные, а свободные люди. Заставьте уважать себя.

— Это только так говорится, — отозвался Филат. — При крепостном-то спокойнее было. А теперь машинами загадят весь завод. Мы и без машин сколько надо произвели бы, постарались.

— Вот видишь, как он рассуждает, — сказал Пастухов, обращаясь к Гурьянычу. — А разве нельзя добиться, чтобы не увольняли рабочих, чтобы не урезали запашки, чтобы не увеличили плату? Вот стоите же вы крепко, когда вас хотят утеснить с землей? Ведь машиной и хозяину выгодней работать и рабочему можно больше платить. Надо уметь за себя говорить. Вот рассказывают, что еще при крепостном, если были недовольны чем-нибудь, то говорили: баста…

— А что, барин, когда сход? — спросил Волков.

— Да, говорят, скоро будет, — ответил учитель. — Управляющий грозится, что взыщет деньги за землю…

Никто не ответил, хотя учитель явно был за рабочих. Чеканников и Загребин поднялись.

— Ну, нам пора! — сказал Волков. — Мы мимо ехали, утром на работу.

— Завод доламывать, — добавил Чеканников.

Рабочие взяли ружья и вышли. Все трое приехали на курень верхами. В здешних горных местах все хорошо ездили на лошадях.

Когда гости уехали, в землянке все улеглись и свет погасили. Гурьян вдруг спросил Пастухова, не может ли он рассказать, какие видел заводы.

Учитель начал рассказывать про Москву и Петербург, потом про металлургию в Германии и Англии, перешел на рабочее движение, заговорил о забастовках. Сказал, что вообще со временем все заводы, леса и земли перейдут в собственность народа.

Тут дед Филат не выдержал, слез с лавки и зажег лучину. Пошли споры и расспросы.

— Ведь хозяева меняются, а завод и вы, его жители, не меняетесь. Завод-то, по сути дела, ваш, а не хозяйский.

Утром лил дождь. Дорога размокла. Варвара предложила довезти Пастухова на телеге.

— Конечно, — обрадовался тот. — Кто-нибудь из мужиков поедет?

— Да нет уж, я сама.

— Зачем же, у тебя теперь есть люди?

— Нет уж, пусть сидят дома, — уклончиво ответила Варвара. — Мне надо самой…

Поехали в телеге. Дорога шла по размокшей глине, между стен векового соснового леса. Дождь шумел, и ветер волнами ходил в вершинах сосен.

— Славный мужик этот Гурьян Иваныч, — сказал Пастухов.

Он заметил вчера, что рабочие разговаривают