Мемуары матери Сталина. 13 женщин Джугашвили - Игорь Оболенский

Когда мама возникла возле рояля, у Стучевского чуть очки не упали. Кстати, во время того концерта она впервые увидела Аркадия Исааковича. И стала его большой поклонницей.

Вот такими были истинные взаимоотношения Сталина и артистов Большого. Только правда вряд ли кому интересна.

В истории семьи Веры Давыдовой имя Сталина еще появится не раз. Ее сын Рамаз, тот самый, которого называли сыном вождя, и о котором вспоминает Мария Кнушевицкая, женился на актрисе Марине Ковалевой.

А самой известной киноработой Марины был фильм «Падение Берлина», в котором ее героиня осмеливается на немыслимое - поцеловать Сталина.

О ней в свое время даже документальное кино сняли под названием «Девушка, которая поцеловала Сталина».

- Отец умер лет семь назад, - рассказывает внучка Веры Давыдовой Ольга Мчедлидзе. - Это случилось в Польше.

Дело в том, что одно время мой отец работал в посольстве СССР в Польше. Познакомился с полькой, влюбился.

Из-за того, что у него была связь с иностранкой, его из посольства уволили. И он приехал обратно в СССР. Провел здесь несколько вставок Международной книги.

Помню, я поступила в университет в 1971 году. И на первом же курсе поехала к отцу в гости в Варшаву. Тогда у него была русская жена.

Папа мой, извините, был такой человек. Увлекающийся. Ну никак на своих родителей в этом отношении не был похож. У него сначала была женой грузинская актриса, Лиана Элиава. Но это только так называлось, что была женой, потому что у них сразу же как-то не сложилось. Потом он довольно длительное время был женат на моей маме. Но так получилось, что они разошлись. Папа жил в Казахстане, где был третьим секретарем горкома партии.

И так получилось, что к нему приехала грузинская журналистка, которая была в него влюблена.

У папы всего четверо детей. У меня есть брат и две сестры, так что я очень богата.

Вообще папа окончил Литературный институт имени Горького, был журналистом. А в итоге оказался на дипломатической работе в Польше. Там он и встретился с Еленой, которую приставили следить за ним. Она шпионкой была.

Папа принадлежал к «золотой молодежи», все-таки был сын таких родителей. Отучился в литературном институте, писал пьесы даже какие-то на колхозную тему, потом научно-фантастические, которые обещали поставить, но так и не случилось.

Когда папа переехал в Польшу, бабушка к этому относилась довольно тяжело.

Мы с отцом тоже расстались как-то странным образом. Перед его смертью я не видела папу лет семь. Он уехал в Польшу с обидой на то, что я не дала продать бабушкину квартиру. Мне было жалко. Дело тут совсем не в деньгах. Хотелось сохранить хоть какую-то память.

На этом доме висит мемориальная доска в честь бабушки и дедушки. Раньше в гостиной висел большой бабушкин портрет кисти Аристовой, который выкупил мой дед. Он находился у художницы, она все думала, что работу купит музей Большого театра. А тот все откладывал. Тогда дед решил сам заплатить деньги. Сегодня полотно находится в Польше. А еще есть очень хороший портрет бабушки кисти Константина Юона, он хранится в запасниках Третьяковки, в Москве.

Бабушка поддерживала с сыном самые тесные отношения. Это была большая любовь, папа к ней очень тепло относился. В конце жизни бабушка даже хотела к нему перебраться. Увы, не сложилось.

Так Грузия и стала ее судьбой. Первое время Веру Давыдову здесь очень ценили, всюду приглашали, обещали в консерваторию устроить консультантом. Потом звали в Большой театр. Говорили, что она нужна России.

Но бабушка никуда из Тбилиси уезжать уже не хотела, стойко стояла на том, что никуда от могилы своего Митюши не уедет. Бабушка рядом с его могилой и похоронена.

Мамы моей не стало пять лет назад. Последние годы она жила в Доме ветеранов сцены на шоссе Энтузиастов. Я ездила к ней в гости, уговаривала переехать в Тбилиси. Но все мои уговоры прошли зря, сюда она не поехала. Не хочу, говорила мама, быть обузой.

Так все как-то и кончилось.

Никогда не думал, что буду писать книгу о Сталине и его женщинах. Но словно готовясь к этому, записывал воспоминания легендарных красавиц той эпохи. Со многими из которых, как поговаривали, вождя связывали не только приятельские отношения.

Одной из возлюбленных Сталина называли балерину Ольгу Лепешинскую. За несколько лет до ухода Лепешинской из жизни мне довелось оказаться в ее доме в центре Москвы и расспросить о былом.

Легендарная балерина, народная артистка СССР, Ольга Лепешинская принимала меня в своей московской квартире. Поначалу долго отказывалась от интервью. А потом вдруг согласилась: «Я так долго держала свой рот на замочке, что, пожалуй, можно его и снять. Вы знаете в Москве улицу Тверскую? Записывайте адрес».

И вот я переступаю порог дома великой балерины. Вопросов задавать практически и не приходилось, хозяйка, кажется, словно ждала возможности вспомнить свою жизнь.

- Я никогда не думала, что стану балериной. Мне хотелось строить мосты, как папа. Он тоже хотел этого. Но мама пошла к Ленину и тот заставил папу передумать. Мои родственники жили в Кремле дверь в дверь с Лениным. Как-то наша кошка даже съела курицу Владимира Ильича. Я помню его, он качал меня на ноге. Ленин и решил мою судьбу.

Знаете, у меня не было кукол, только зайцы. Родители думали, что у них родится мальчик. (На самом видном месте в доме Лепешинской сидел тряпичный заяц, - прим. И. О.)

После училища я поступила в Большой. Это было счастье! Мы крестились на него, это был не просто театр!

Моим первым мужем стал режиссер Илюша Трауберг. Познакомились мы на концерте Неждановой в консерватории. Потом два года переписывались, а затем он приехал ко мне в Москву делать предложение. Первой к нему вышла мама и Трауберг подумал, что мама - это я. Испугался даже. Потом уже из-за спины мамы появилась я.

В 1941 году я получила Сталинскую премию. Вождь сам вписал в список лауреатов мою фамилию синим карандашом. Сталин любил Большой, при нем мы жили припеваючи.

Он часто приходил в Большой один, без соратников. Садился в свою ложу, в самом дальнем уголочке. Семь раз он видел балет «Пламя Парижа», и все эти разы выступала я. Бывал он на «Иване Сусанине», «Евгении Онегине», иногда приходил на последний акт.

Никогда не забуду, как после балета «Дон Кихот», когда я танцевала в пачке, Сталин обратился ко мне: «Зачем в пачке танцуешь? Это же бумага! Человеческого тела не видно! Танцуй в платье».

И я все кремлевские концерты так и делала. Хотя для Большого это было настоящее святотатство!

Я его часто видела. В Кремле это происходило. Для нас строили эстраду, а рядом стоял стол, за которым сидели члены Политбюро. После выступления нас тоже приглашали присоединиться к застолью.