Круглый год с литературой. Квартал второй - Геннадий Красухин

А это означает, что уже при Некрасове увядали традиции Белинского, которые были возрождены, пожалуй, в советское время.

7 июня 1794 года родился выдающийся русский философ Пётр Яковлевич Чаадаев.

Он стал жертвой скандала, который разразился после публикации его «Философического письма к г-же ***» в журнале Н.И Надеждина «Телескоп» (1836. № 15). Герцен не зря написал об этой статье, что она произвела впечатление «выстрела, раздавшегося в тёмную ночь». Ознакомившись с ней, Николай I пришёл в ярость: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной – смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишённого». Репрессии последовали немедленно: журнал был закрыт, Надеждин сослан, пропустивший публикацию цензор был изгнан из своего ведомства, а Чаадаев официально объявлен сумасшедшим: он был заточён под домашний арест с ежедневным визитом к нему врача. Раз в день Чаадаеву разрешалась прогулка под бдительным полицейским оком.

Друг Чаадаева Пушкин написал 19 октября 1836 года письмо философу, но, узнав о мерах, предпринятых императором, письма не послал, не без основания полагая, что оно будет перлюстрировано. Пушкин сложно отнёсся к философским тезисам друга. Чаадаев считал великим злом для России Схизму (разделение церквей), которая отделила Россию от остальной Европы, – Пушкин не видел в этом трагедии для своей страны. «Басманный философ» (так прозвали Чаадаева по его московскому местожительству-ссылке) писал о дикости, варварстве, нецивилизованности русского народа – Пушкин этот тезис категорически опровергал. Но, оспаривая Чаадаева, критически относясь к его главному утверждению: «Мы живём одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мёртвого застоя», Пушкин в то же время и соглашался с ним: «…многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь – грустная вещь. Что это отсутствие общественного интереса, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине; это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – поистине могут привести в отчаянье. Вы хорошо сделали, что сказали это громко».

Иными словами, Пушкин поддержал Чаадаева в его сравнении тогдашней европейской и российской жизни. Вот что написал об этом Чаадаев:

«Сравните сами и скажите, много ли мы находим у себя в повседневном обиходе элементарных идей, которыми могли бы с грехом пополам руководствоваться в жизни? И заметьте, здесь идёт речь не о приобретении знаний и не о чтении, не о чём-либо, касающемся литературы или науки, а просто о взаимном общении умов, о тех идеях, которые овладевают ребёнком в колыбели, окружают его среди детских игр и передаются ему с лаской матери, которые в виде различных чувств проникают до мозга его костей вместе с воздухом, которым он дышит, и создают его нравственное существо ещё раньше, чем он вступает в свет и общество. Хотите ли знать, что это за идеи? Это – идеи долга, справедливости, права и порядка».

Вам это ничего не напоминает? Вот и мне напоминает то же, что и вам.

Умер Чаадаев 26 апреля 1856 года.

Владимир Викторович Жданов, родившийся 7 июня 1911 года, был очень известным филологом.

Он писал о Лермонтове, о поэтах-петрашевцах, о жизни и творчестве Н.В. Гоголя. В серии «Жизнь замечательных людей» издал книги «Добролюбов», «Некрасов». Являлся автором множества статей во 2-м и 3-м изданиях «Большой советской энциклопедии». Кстати, он и проработал бóльшую часть своей жизни в издательстве «Советская энциклопедия».

Но в памяти благодарных потомков (Жданов умер 9 февраля 1981 года) он остаётся одним из инициаторов и создателей «Краткой литературной энциклопедии» (КЛЭ) и первой персональной – «Лермонтовской энциклопедии».

Он был честен сам и поддерживал честных сотрудников, уважал многих из них за гражданское мужество.

8 ИЮНЯ

8 июня 1879 года скончалась Анна Петровна Керн (родилась 11 февраля 1800 года), женщина, навсегда увековеченная Пушкиным, его муза.

Циничные любители совать нос в чужие письма козыряют цитатой из письма Пушкина к Соболевскому: вот, дескать, какова на самом деле была любовь Пушкина! Но любовь, как говорил Пушкин, есть самая своенравная страсть. Она может неожиданно вспыхнуть и так же неожиданно исчезнуть. Встречу с Керн Пушкин пережил как ярчайшую вспышку любви, которую зафиксировал в прекрасном своё стихотворении «Я помню чудное мгновенье».

Восприятию этого гениального пушкинского стихотворения несомненно мешает неизбежно звучащая при его чтении гениальная музыка Глинки, подменившая собой пушкинскую мелодию.

Понятно, что Глинку мы за это винить не будем: он сделал то, что должен был сделать, и сделал превосходно – выразил себя, свои ощущения в своём романсе, написанном на пушкинский текст.

Заявил о своих ощущениях с самого начала:

Я помню чудное мгновенье…

«Помню» – вот что особо подчеркнёт исполнитель романса, растягивая это слово, ставя на нём по воле композитора интонационное ударение. А потом через некоторое время, пропевая:

И я забыл твой голос нежный,Твои небесные черты,

– сделает ударение на слове «забыл», нимало не смущаясь тем, что поначалу речь вроде бы шла о настоящем, а не о прошедшем времени. И нас это не смутит: ведь мы имеем дело с романсом, а его логика далеко не всегда подчиняется нормативной грамматике: логика романса очень часто обусловлена обнажённой эмоцией. В данном случае слово «забыл» эмоционально усилено грустным сознанием тягостности существования «без божества, без вдохновенья, / Без слёз, без жизни, без любви». И наоборот – торжествующая жизнь словно возвращает в романс слово «помню». Его нет больше в пушкинском тексте, нет, разумеется, и в романсе Глинки, но оно мощно напоминает о себе в ликующей, патетической концовке:

И сердце бьётся в упоенье,И для него воскресли вновьИ божество, и вдохновенье,И жизнь, и слёзы, и любовь.

Но, повторяю, такая тональность романса мешает восприятию смысла пушкинского стихотворения.

В его первой строчке главное смысловое ударение падает не на «помню», а на слово «чудное», которое поэт как правило употреблял не в современном значении, синонимическом «прекрасному» или «замечательному», а в самом что ни на есть прямом – в том, в каком оно связано с чудом, с волшебством. Пушкин и здесь, в этом стихотворении, невероятно точен в передаче смыслового оттенка слова:

Передо мной явилась ты…

Не «возникла», не «очутилась», но именно – «явилась», не оставляя сомнения в том, что речь идёт о явлении героини герою, пусть и кратковременном:

Как мимолётное виденье…

– но по длительности вполне достаточном, чтобы сполна его оценить, чтобы запечатлеть его таким, каким оно пронзило и поразило душу:

Как гений чистой красоты.

Как давно уже замечено, «гений чистой красоты» заимствован Пушкиным из стихотворения Жуковского. Скорее всего, потому, что в стихотворении Жуковского «Я Музу юную, бывало…» понятие «Гений чистой красоты» интерпретировано в совершенно определённом смысле – как божество, стоящее над жизнью, над поэзией, или, точнее, вбирающее в себя их. Вспоминая о своей юности, о юной своей Музе, наполнявшей его ощущением, что «Жизнь и Поэзия – одно», сетуя на то, что «дарователь песнопений / Меня давно не посещал», боясь не встретиться с ним больше, Жуковский тем не менее не падает духом:

Но всё, что от времён прекрасных,Когда он мне доступен был,Всё, что от милых тёмных, ясныхМинувших дней я сохранил —Цветы мечты уединеннойИ жизни лучшие цветы, —Кладу на твой алтарь священной,О Гений чистой красоты!

Он не падает духом именно потому, что «дарователь песнопений» приобщил его к «Гению чистой красоты», который (Жуковский верит в это) пребудет с ним вечно:

Не знаю, светлых вдохновенийКогда воротится чреда —Но ты знаком мне, чистый Гений!И светит мне твоя звезда!Пока ещё её сияньеДуша умеет различать:Не умерло очарованье!Былое сбудется опять.

Заимствуя образ, Пушкин явно апеллировал к читателю, у которого стихотворение Жуковского было на слуху (оно напечатано незадолго до того, как Пушкин сел писать «Я помню чудное мгновенье…»). Но с другой стороны, этот образ живёт в пушкинском стихотворении и независимо от своего создателя, живёт вместе со стихотворением Пушкина, едва ли не будучи его смысловым центром.