Сверхъестественное. Боги и демоны эволюции - Хэнкок Грэм

Полагаю, что несколько хороших доз ЛСД, мескалина или псилоцибина всерьез изменили бы мировоззрение двух этих людей — хотя не исключено, что реакция Бана была бы поначалу крайне негативной. Вполне возможно, что чувство утраты контроля над собственным сознанием, типичное для момента вхождения в транс, заставило бы его отказаться от подобного эксперимента. И все же, преодолей он этот страх, и путешествие в мир видений могло бы убедить его в том, что нейропсихологическая модель — далеко не "пустая болтовня" (как он отозвался о ней в одной из своих работ) [535].

Ведь эту проблему и в самом деле невозможно решить с помощью научных споров и умозрительных рассуждений. Она не имеет ничего общего с тем, сколько стадий существует в трансе и есть ли они там вообще. И мы никогда не придем к истине, вновь и вновь разглагольствуя о том, что такое шаманизм, или же пересчитывая тысячу и один способ вхождения в транс (еще один раздражающий момент в критике Бана и Гельвенстон — смотри Приложение I). И не так уж важно, каким годом датируются наши источники — 1953-м или 2005-м. Существует неоспоримый факт, согласно которому все без исключения люди, во все периоды своего земного бытия обладали способностью достигать состояния сознания столь несхожего с обычным, что сами они искренне полагали, будто находятся в такие моменты в ином мире и общаются там с его сверхъестественными обитателями. Как я уже отмечал ранее, далеко не все люди используют эту способность, однако все они ею обладают. Более того, ее центральное место в том универсальном феномене человеческой культуры, который обычно называют шаманизмом, подтверждается тысячами примеров, которые содержатся в антропологических сообщениях и этнографических записях, а также в религиозных традициях всего мира. И именно этот феномен, как совершенно справедливо отмечает Льюис-Вильямс, может лежать в основе тех необычайных росписей, которые покрывают стены пещер эпохи европейского палеолита.

Я и сам сумел соприкоснуться с иными мирами — благодаря экспериментам с ибогеном и аяуаской. И я знал — на личном опыте, — насколько убедительными могут быть сверхъестественные обитатели этих миров. Но были ли они и в самом деле сверхъестественными или в каком-то смысле слова "реальными" (а не просто созданиями нашего собственного сознания), я сказать не могу. Во всяком случае, это не тот вопрос, который бы я отбросил только потому, что наука с недоверием относится к подобным вещам.

И в то же время я искренне уверен в том, что такие встречи — включая, в моем случае, получеловека-полукрокодила — могли убедить наших предков в существовании альтернативной реальности, или параллельного мира духов, недоступного взору обычных людей. И нет ничего странного в том, что шаманы некоторых доисторических культур могли проникнуться желанием нарисовать тех странных существ, которых им довелось увидеть во время странствий в иную реальность. И поскольку помимо этих созданий они видели и геометрические узоры, они — что вполне естественно — рисовали и их тоже. Где именно и на какой поверхности появлялись эти образы, варьировалось от культуры к культуре. А в некоторых случаях люди и не пытались запечатлеть увиденное. Но если племя, желавшее создать подобные рисунки, обитало на территории Южной Африки, то именно горные ущелья оказывались идеальным полотном для их работ.

Если же подобная мысль приходила в голову людям, обитавшим на юго-западе Европы, то для них оптимальными представлялись стены и потолки темных и глубоких пещер — особенно если эти пещеры сильнее, чем какое-либо иное место на земле, напоминали им об атмосфере, связанной с посещением иных миров.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЗМЕИ ДРАКОНОВЫХ ГОР

Вплоть до 1927 года, когда правительство официально выдало последнее разрешение на отстрел бушменов, белокожие жители ЮАР могли безнаказанно убивать представителей племени сан. Причем сами убийцы с гордостью выставляли напоказ тела своих жертв, считая их чем-то вроде охотничьих трофеев. Это было примерно в то же время, когда аббат Брейль, этот "Папа древней истории", на протяжении более чем полувека единолично определявший характер изучения европейского пещерного искусства, совершил первый из своих визитов в Южную Африку [536]. Думаю, читатель припомнит случай с Белой Дамой из Бранденберга, описанный в шестой главе этой книги. Тогда аббат Брейль ошибочно отождествил большое полихромное изображение бушмена с портретом белокожей женщины, якобы обладающей "средиземноморским профилем". Подавляющее большинство других росписей сан Брейль просто списал со счета, увидев в них всего лишь "маленькие и уродливые фигуры бушменов" [537]. Однако некоторые полихромные изображения, включавшие в том числе и белый цвет, и в самом деле захватили его внимание. Посчитав эти росписи высшим искусством, аббат, недолго думая, приписал их предполагаемым минойским или финикийским переселенцам [538].

Стоит ли удивляться, что в этой атмосфере всепоглощающего расизма и официально узаконенного геноцида культура южных бушменов сан фактически угасла к середине XX века. Теперь она была представлена одними лишь стариками, которые нашли убежище среди зулусов, коса, сото, тембо и других африканских племен, говорящих на языке банту. Когда же умерло и это последнее поколение, пришел конец языку сан и их устной мифологии, заботливо сохранявшейся на протяжении тысячелетий. Величественная панорама наскальных росписей оказалась укрыта завесой молчания.

И все же, как мы успели выяснить, молчание это не было абсолютным. Документы Блика и Ллойд, а также другие этнографические записи XIX и начала XX века донесли до нас саму суть религиозных, духовных и мифологических верований этого племени, так что всякий, кому хватало инициативы и настойчивости, мог заглянуть в ту иную реальность, которую некогда открыли для себя бушмены сан.

Причем этнографические записи оказались в данном случае далеко не единственным источником информации. Еще одним убежищем для культуры сан, лишь недавно обнаруженным современными учеными, стала целая серия синкретических союзов с культурами соседних племен, говорящих на языке банту. Именно эти народы дали прибежище и защиту последним представителям племени сан. Они поступили так потому, что и сами они, и их предки долгое время жили бок о бок с южноафриканскими бушменами — с тех самых пор, когда первые бантуговорящие народы прибыли сюда из северных территорий. Отношения их с коренными жителями юга носили по большей части мирный и добрососедский характер, подразумевавший активный обмен между двумя культурами [539]. Причем связь с такими племенами, как коса, тембо, зулу и другими (известными вместе как нгуни), достигла такого уровня, что в их языки вошли щелкающие звуки, характерные для разговорного наречия сан. Так, шестая часть лексического состава языка коса содержит эти самые звуки, указывая на то, насколько значимым должно быть в данном случае наследие бушменов [540].

Влияние сан ощутимо и в племени сото (не входящем в группу нгуни), представители которого всегда чтили бушменов как коренных обитателей этих мест, обладающих высшей мудростью [541]. Известно, что целители сото включали кусочки пигментов с росписей сан в собственные лекарства, поскольку считали, что сами эти пигменты обладают целительной силой [542].

И даже сегодня представители народов нгуни из отдаленных сельских областей "рассказывают о племени сан, некогда жившем в этих местах, а некоторые даже гордятся своим происхождением от бушменов" [543]. Существуют также указания на весьма тесные, наставническо-ученические взаимоотношения между! gi: ten сан, с одной стороны, и представителями нгуни — с другой. Причем отношения эти предполагали передачу "лекарств" — вполне возможно, что и галлюциногенов. Вот что пишет по этому поводу Льюис — Вильямс: