Восток. Запад. Цивилизация - Екатерина Лесина

– Не довелось.

– Ознакомьтесь. Братство старается быть в курсе последних новостей в науке. И если взять за отправную точку факт, что в древние времена древние люди разошлись по разным землям, а после изменялись сообразно эволюционной гипотезе… вы о ней-то слышали?

– Слышал, – признался Чарльз.

А ведь Авель не идет дальше.

Ждет.

Чего? Разговор так интересен? Или тянет время? Готовят очередную сцену.

– Вот. Таким образом можно объяснить появление разных рас. И то, что существуют полукровки, лишь подтверждает эту теорию. Правда, в прочих частях мира люди вытеснили орков и сиу, и иных, если таковые были, что ясно свидетельствует о превосходстве нашей расы над прочими[1].

– Полагаете?

– Уверен. И думаю, что вы сами это знаете. Идемте. Вы должны увидеть это. Уже недалеко.

Недалеко.

Глубоко.

Поворот, который до того скрывался в глубокой тени. И лестница. Ровные ступени. Подобие перил, которое приделали к камню. Стало быть, ею пользуются часто. Скобы в стене. Факелы. И свет их яркий, ровный.

Душно.

Огонь пожирает воздух, и дышать становится тяжело. Не спасают и черные окна воздуховодов, которые открываются над факелами. Чарльзу приходится дышать ртом. Кожа покрывается потом, и он, крупный, бисерный, катится за воротничок.

Воротник сразу пропитался этой влагой.

И рубашка тоже.

Ниже.

Еще ниже.

Лестница винтовая. И кажется, совсем скоро она проберется до самого центра Земли.

– Чарльз. – Перед очередной дверью Авель остановился. – В ином случае ваш путь сюда занял бы годы, но сейчас… сейчас нам нужно спешить. И потому вам оказана небывалая честь.

Вот без этой чести Чарльз бы неплохо обошелся. Но он лишь кивнул.

– Вы либо станете одним из нас. – Теперь провожатый не скрывал угрозы. – Сердцем и душой. Либо… останетесь здесь.

– Надеюсь, выбор будет несложным. – Чарльз очаровательно улыбнулся.

Все же иногда воспитание – это хорошо.

Дверь отворилась беззвучно. И Авель отступил, предоставив Чарльзу сделать шаг. Екает сердце. И страшно становится. Страх иррациональный, Чарльз справляется с ним легко, но он есть.

Что там?

Очередной зал?

Балахоны? Маски? Продолжение игры? Очередная тайная тайна? Это как… как подарок распаковывать, когда под слоем бумаги второй, потом третий и четвертый. И появляется мыслишка, что до сути ты точно не доберешься.

Не в этой жизни.

Чарльз переступил порог и прищурился.

Ярко. Надо же, до чего яркий свет… и вовсе не факелы. Факелы остались за дверью, что захлопнулась за его спиной. А здесь электрические лампы. Висят переспелыми грушами.

Дышать тоже легче.

Что-то там наверху гудит, но света много, и из-за него не разглядеть, что именно.

Зал?

Несомненно. Один из нескольких. Неправильная форма. Тот же камень, но вычищенный, выскобленный докрасна. Кое-где его прикрывают полки. И на полках стоят камни причудливых форм.

Люди?

В первое мгновенье показалось, что никого нет. Но затем Чарльз ощутил взгляд. Такой холодный. Внимательный. Оценивающий?

Пожалуй.

И оценивать будут его.

Проклятье, а ведь он и вправду может не вернуться. Вот Милисента расстроится-то… и сам дурак. Как есть. Но что уж теперь переживать? Поздно.

– Эй. – Чарльз оглянулся, чтобы убедиться, что дверь заперта. И Авель, кем бы он там ни был на самом деле, входить не стал. – Есть тут кто?

Он сделал шаг.

Что еще?

Столы. Длинные столы из тех, которым место в госпитале. Стоят, поблескивают металлом. Меж ними – столики, тоже из госпиталя. Инструмент прикрыт, но Чарльз знает, он там есть.

И тело на столе.

На самом дальнем. Оно лежит под простыней, которая лишь обрисовывает очертания. Что это? Проверка? Глупая шутка?

– Эй… – Голос тает и теряется. Пещера велика и формы неправильной. Она изгибается, уходя куда-то дальше, но пока не рассмотреть, куда именно. – Есть тут кто?

Еще шаг. Теперь становятся видны шкафы, высокие, в потолок. Со стеклянными дверцами, за которыми выстроились черепа. Они пялятся на Чарльза темными провалами глазниц.

И скалятся.

Человеческие? Он не настолько хорошо знает анатомию, чтобы утверждать со всей определенностью. А тело на столе неподвижно. И… тянет убрать простыню.

Рука сама к ней тянется. И замирает.

Старая студенческая шутка? За такие и зубы выбить можно, но…

Простыня съезжает. И нет, не шутка. Девушка мертва. Какое смутно знакомое лицо. Чарльз ее видел? Определенно. Бледненькое. И румянца нет. Косметики. Голова обрита, поэтому и черты искажаются. Это та, которая… смирная такая.

– За что ее? – Вопрос Чарльз задал в никуда, но его услышали.

– Эксперимент, – спокойно ответили ему. И затем из сумрака пещеры, того, что начинался за шкафами, выглянул человек. – Всего-навсего эксперимент.

– Над людьми?

Шея у девушки тонкая. И синяки на ней, которые кажутся яркими, словно кто-то испачкал руку в варенье, прежде чем схватиться за эту шею.

Кто?

Синяки есть и на плечах.

На ребрах.

– Если хочешь изменить мир для людей, то и опыты надо ставить над ними. – Человек приближался медленно. Он шел, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух.

Болен?

Чарльз прищурился.

– Кто вы?

– Разве имя имеет значение?

– Пожалуй, нет. – Он прикрыл девушку, которую больше не волновала ее нагота. – Но надо же мне как-то вас называть. Брат? Братом, простите, не могу.

– Мне говорили, что вы весьма, как бы это выразиться… щепетильны?

– Чистоплюй?

– Именно.

– У всех есть недостатки. – Чарльз повернулся к шкафам. – Это черепа ваших жертв?

– Что? Жертв? Тогда уж не моих. – Человек засмеялся хриплым дребезжащим смехом. – Это, скорее, жертвы науки. Еще то чудовище.

– Большее, чем люди?

– От людей она неотделима. Люди… они всегда желали знать. Почему солнце садится и восходит. Почему идет дождь. Почему земля родит. Почему случаются болезни. Тысячи, тысячи тысяч вопросов, которые породили науку, а уж она в свою очередь – новые вопросы. Процесс познания неотделим от разума. – Человек коснулся пальцем лба.

И наконец-то подошел достаточно близко, чтобы можно было его разглядеть.

– Кто вы?

Невысокий. Сутуловатый. И сутулость эта какая-то странная. Складки плаща, в который человек кутается, не скрывают ее, наоборот, даже подчеркивают, что левое плечо у него выше правого. Что руку он поджимает к груди, а сама грудь будто утоплена в тело. Правая рука стискивает рукоять трости, простую, без фигур и серебра. И она нужна не для красоты – для опоры.

– Тот, кто должен был умереть.

– При пожаре? Много лет назад?

Лицо у него ровное, с кожей гладкой, которая бывает лишь у людей юных. И это тоже кажется неестественным. Даже не маска – хуже.

Это лицо притворяется настоящим.

– Вы и о том знаете? Орвуд? – Губа человека дернулась. – Конечно, больше некому… предатель.

– Почему?

– Вы ведь вхожи в его