Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь - Дженис Уайнхаус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще одно письмо было от моей подруги Мораг, мамы Лорен, которая училась в школе с Эми:
«Суперзвезда, весь мир у ее ног и т. д., но больше всего я запомнила милое фото Эми в униформе школы Осидж. Именно так они выглядели, когда прибегали в Эшмол и в лабораторию, чтобы помочь с уборкой. Обычно они превращали лабораторию в сцену, используя горелки Бунзена (не зажженные) в качестве микрофонов. Если будет тяжело – вспоминай счастливые дни, когда твоя дочь приносила тебе столько счастья».
Теперь я могу спокойно вспоминать те счастливые времена. Я даже могу смотреть на письмо, которое в тот понедельник в Лондоне, учтиво кивнув головой, мне вручили ABC News. Мы только-только опознали тело Эми, когда мне его передали. «Как вам известно, Эми Уайнхаус была любимицей американцев, и «Доброе утро, Америка» хотели бы пригласить вас на программу, когда вы будете готовы поговорить о своей выдающейся дочери…» Как стервятники на падаль. Митчелл тут же разорвал свой экземпляр, а я впихнула свой в руки Ричарду, потому что спокойно относиться к таким предложениям спустя два дня после смерти близкого невозможно. Я знала, что ее любят в США, спасибо большое. Я была ее мамой!
Вторник 26 июля был таким же наполненным событиями, как и понедельник. Слава богу, организацией похорон Эми занималось огромное количество людей, и мне не приходилось думать, как все пройдет. Я рада, что мне не предложили произнести речь во время прощальной службы. Я бы не смогла выйти ко всем пришедшим и высказаться. Митчелл подготовил трогательную надгробную речь и сказал все, что было нужно.
Зал на Кладбище Эджуэрбери вмещал триста человек, а крематорий Голдерс Грин – лишь сотню, поэтому нам пришлось отредактировать список приглашенных. Мы понятия не имели, кто прилетит из-за границы, поэтому не догадывались, кого нам ждать. Оставалось надеяться, что никто не обидится, если его имя по ошибке уберут из списка. Наш дом оставался местом встречи, и с раннего утра вторника в нем начали собираться скорбящие. Мы знали, что придут родственники и друзья, но адрес мог попасть в любые руки. Там были друзья Эми, которых мы не знали, но мы были рады им, как и остальным.
Я все еще была не в себе, однако старалась держать эмоции под контролем, а вот Ричард совершенно не справлялся с ситуацией. Он не мог попасть на собственную кухню уже четыре дня, а люди вроде Марка Ронсона болтали с тетушкой Рени, моим братом Мартином и моим папой на заднем дворе – два мира неожиданно столкнулись. В какой-то момент Ричард решил выйти на улицу, чтобы проверить, хватает ли места для парковки, и встретил нашу соседку Мэриан.
«Это что, Келли Осборн?» – прошептала она, указав пальцем на курящую у дерева напротив подругу Эми и дочь Оззи Осборна.
«Понятия не имею», – ответил Ричард и пошел домой уточнять. Я тоже не знала, как она выглядит. Мой папа, которому было за 90 лет, вообще ничего не понимал.
«Кто это?» – спрашивал он. Кажется, Алекс ответил на этот вопрос за нас.
Сейчас это кажется мне забавным, но, когда мы расселись по машинам, чтобы поехать на кладбище, атмосфера была совершенно другой. Сначала мы не видели ни репортеров, ни камер, но позже нам сообщили, что нашим соседям предлагали деньги за то, чтобы фотографировать нас с их дворов. Все они отказались. К счастью, я ни о чем не знала. Все утро полиция патрулировала улицу, охраняя нас от нежданных гостей. Однако нам не удалось скрыться от стены фотографов прямо на въезде на кладбище. Было страшно проезжать мимо огромной толпы папарацци.
В машине, где сидели Ричард, я и мой отец, царила полнейшая тишина. Поездка была такой же сложной, как и путь на опознание тела Эми, но я справилась. Каким-то чудом справились мы все. Для моего отца это было совершенно невыносимо. Он едва ли помнил, что Эми была звездой, – отец страдал от ранней стадии деменции.
«Что происходит?» – спрашивал он, смотря на направленные в окна автомобиля камеры и ослепляющие вспышки. Я держала его за руку – было ясно, что он напуган.
Гроб Эми уже стоял в молитвенном зале. Я чувствовала себя на удивление спокойно, когда Ричард помог мне войти внутрь. Мы прошли по пустой и спокойной часовне и сели на свои места в первом ряду – в этот момент гул вокруг меня словно исчез. Я не ощущала присутствия Эми. Я видела гроб и понимала, что там лежит ее тело, но не чувствовала ее духа. Она была в другом месте. Это необъяснимое чувство появляется и теперь, когда я навещаю ее могилу. Я не глубоко верующая, но в тот момент я испытала духовное умиротворение. «От судьбы не убежишь, Дженис». Невозможно представить участи хуже, чем потеря ребенка.
По иудейской традиции простой, обитый черной тканью гроб был закрытым. Желая сохранить аутентичность Эми, мы позволили ее друзьям омыть тело, накрасить ее и сделать прическу в последний раз. Они надели на нее легендарное желтое платье с BRIT Awards 2007 года, и я не могу представить, что они испытывали в этот момент. Уверена, Эми была бы в восторге.
Признаюсь, что похороны Эми словно прошли мимо меня. Странно, но они просто случились. Слезы катились по щекам, но я не ощущала связи с этим событием. Стандартная служба, молитвы об усопшем и речь Митчелла – для меня тот день был словно еще одним выступлением Эми. К счастью, я не знала о том, что на службу пробрался журналист, открыто делавший записи. Охранники оперативно выпроводили его – как человек может опуститься так низко?
Когда мы закончили на Эджуэрбери, нам предстояло повторить церемонию в Голдерс Грин – шоу Эми, вторая часть. Количество прессы и людей на похоронах моей дочери превращало их в какое-то светское мероприятие. Какой еще семье приходилось проходить через этот ужасный фарс? Возле Голдерс Грин камер было еще больше, несмотря на то что предыдущая служба была призвана отвлечь внимание папарацци. Ничего бы не вышло.
День выдался мрачный, но были и поводы для улыбок. Музыкант Брайан Адамс решил добраться до второй церемонии, втиснувшись в одно такси с Майклом и Джессикой, его большими поклонниками. В конце концов Джессика вынудила его исполнить ее любимый хит «Love A Woman», подпевая кумиру. Эми бы оценила этот момент.
Прощание в Голдерс Грин не вызвало во мне особых эмоций. В конце часовни стоял гроб Эми, уже без драпировки, и я прошла возле него, ведя всех остальных гостей на выход. Пребывая в своем собственном мире, я нежно положила руку на крышку гроба.
«Прощай, Эми, я люблю тебя», – тихо прошептала я, замерев на секунду с прижатой к гробу ладонью. Я хотела прикоснуться к дочери в последний раз, и я не смогу передать вам своих чувств. Воспоминания об этом успокаивают и расстраивают меня одновременно. Правда в том, что я теряла ее уже много раз.
Остаток того дня и следующие три были наполнены и слезами, и смехом. К концу Шивы – времени, отведенном еврейской семье на скорбь и смирение с трагедией – я немного успокоилась, хотя шок не отпускал меня еще несколько месяцев. Для всего мира похороны Эми стали концом – для меня они были лишь началом. Каждый месяц все сильнее отдалял
