Поступь Повелителя - Оксана Панкеева

– Нет, – уверенно отчеканил Харган, давая понять, что требует внятного и недвусмысленного объяснения.

Жрец открыл глаза и, как показалось демону, демонстративно покосился сначала на дверь, затем на окно.

– Сохранив личность, адепты сохраняют и все ее пороки, если таковые имелись. Зависть, жадность, честолюбие могут быть свойственны посвященным на любой ступени. Братья смиряют свои низменные страсти, когда дело касается блага ордена, когда же об этом речь не идет – весьма заметно их проявляют. Более того, тщеславным честолюбцам ничего не стоит убедить себя, что именно их возвышение будет наиболее полезно для блага ордена. Теперь вы меня понимаете?

«Теперь я понимаю, что ты боишься первосвященника больше, чем меня!» – хотел сказать Харган, но сдержался.

– Более или менее, – уклончиво ответил он. – Значит, те, кто восходит на третью ступень с чистой душой, сохраняют свои мелкие пороки, а те, кого приходится ломать, – становятся абсолютно чисты?

– Зависит от того, какими пороками они страдали прежде и насколько сильно. Например, мне известны случаи, когда алкоголики после посвящения навсегда бросали пить, и примерно столько же случаев, когда ритуал не оказал никакого воздействия на эту пагубную привычку. То же с наркотиками. Такие пороки, как жадность и властолюбие, искореняются всегда, а вот склонность к блуду – напротив, практически никогда. Можете сами проверить на примере брата Шеллара. Вы ведь знали его прежде? Вот и сравните, каким он был и каким станет после посвящения.

– Неудачный пример… – Наместник попытался вспомнить список пороков и сморщил нос, выражая недовольство. – Он не был ни жадным, ни завистливым, ни честолюбивым. В пьянстве, блуде и наркотиках тоже не замечен. Разве что лжив был патологически и склонен к интригам, но эти пороки после посвящения должны обратиться на благо ордена, против его врагов. А курить он все равно не бросит, сколько ни ломай. Что ж, у меня больше нет вопросов. Подойди, брат, я отошлю тебя обратно в храм.

Мастер Ступеней тяжело поднялся с дивана и, приблизившись, еле слышно произнес, на этот раз глядя прямо в разноцветные глаза наместника:

– Все, что касается первосвященника Джарефа, обсудите с братом Шелларом. Лжец и интриган разберется в этом вопросе лучше, чем скромный настройщик душ.

Док Шакериф был, как обычно, пьян, из-за чего перестарался с обезболиванием настолько, что нормальный человеческий ребенок загнулся бы от передоза. Эльф как-то пережил и это. Помнится, Толик не раз говорил, что они живучие не по-людски. Не врал-таки.

Кангрем опасался, что помимо ошибок в дозировке док еще и руки-ноги бедолаге неправильно сложит, но с этим вроде обошлось.

А что было делать? Хаши и ее коллеги из больницы Оазиса нипочем не стали бы тратить время и медикаменты на какого-то мутанта с пустошей. Ведь по их понятиям существо с такими ушами – мутант, а кто же еще. Мало того, еще и дикарь, скорей всего, раз кожа светлая. Со всех сторон недочеловек, недостойный жить на этом свете. Вот и пришлось обратиться к доку Шакерифу. Он хоть и пьяница, и практикует подпольно без лицензии, и в дозировке путается, но в помощи никому не отказывает.

Можно было бы, конечно, и к миссионерам сунуться, и на базу отправить, но, поразмыслив, Кангрем решил этого не делать. Даже если думать о людях хорошо и предположить, что потерявшегося подростка-эльфа честно вернут сородичам, неприятности все равно будут. Эльфы не преминут повонять, что какой-то тупой и, наверное, пьяный человек ребенка машиной переехал. Какие-нибудь «Важные Лица», которым придется это выслушать, вставят фитиль руководству лавочки. А те, в свою очередь, отыграются на непосредственном виновнике. И всем упомянутым будет трижды наплевать, виноват ли несчастный водитель в том, что некоторые ушастые пешеходы вываливаются из телепорта прямо под колеса.

Но еще сильнее, чем возможные дипломатические неурядицы, насторожили Витьку наручники. Подозрительно все это выглядело. Эльфы при всех своих странностях до сих пор не были замечены в жестоком обращении с детьми. Забыть о своих чадах они могут запросто, но намеренно издеваться – ни за что. Даже если бы парнишка провинился и загремел в ихнюю эльфийскую каталажку, его бы никогда, ни при каких обстоятельствах, не стали держать немытым и нечесаным. Это у них свято. Больше похоже, что держали его в этих наручниках как раз люди. Причем не в лучших условиях, в какой-то грязной конуре, на соломе, да еще и били, кажется. Более чем подозрительно. Нет уж, лучше никому ничего не говорить, а сначала дождаться, когда оклемается и сам объяснит, в чем дело. И если что-то там не так, связаться с Толиком, пусть посоветует, как лучше.

Стараниями нетрезвого целителя бедный мальчишка пришел в сознание только через сутки, если, конечно, считать сознанием полуоткрытые глаза и бессвязные стоны. Давать ему еще какие-то медикаменты Витька не рискнул, решил дождаться, когда окончательно оправится от предыдущих. Остаток ночи он провел без сна, прислушиваясь к каждому звуку и поминутно поглядывая – не помирает ли, случаем.

Первые членораздельные слова потерпевший произнес только к утру и, к удивлению Кангрема, вовсе не по-эльфийски. Языком дивного народа Витька, конечно, не владел, но неоднократно слышал эльфийские баллады в исполнении пьяного Толика и на слух легко узнал бы знакомую речь. Юный эльф совершенно точно изъяснялся не на родном языке.

«Вот это номер!» – удивился Витька, уже представляя себе секретные питомники, похищения маленьких эльфят, тайные проекты спецслужб и прочие ужасти, достойные средненького боевичка. На всякий случай он прощелкал все дорожки своего лингводекодера – авось какой-то из языков знакомый попадется. И надо же – в кои-то веки ему хоть немного повезло. На седьмой дорожке незнакомый набор звуков мгновенно оформился в понятные и доступные слова: эльф спрашивал, где он, и просил пить. Еще бы, после такой ночки, можно было и раньше догадаться…

Пока мальчишка жадно глотал воду, дрожа всем телом и стуча зубами о кружку, Кангрем перебирал в уме дорожки, пытаясь вспомнить, что ж за язык у него хранится на седьмой. Ну, на первой – рабочий, понятное дело, основной язык Конфедерации. На второй, третьей и четвертой – вспомогательные, несколько наречий местных племен. На пятой – французский, на шестой – итальянский, с миссионерами общаться. Седьмая и восьмая, по идее, должны быть запасными, для разового пользования, но с каких-то пор седьмой он пользоваться перестал и запечатленный на ней язык не переустанавливал. А почему, интересно?… Ах да! Башка бестолковая, пить надо меньше. Это Макс его попросил седьмую оставить, а язык на ней – тот самый, на котором говорил долговязый приятель Толика! Ну ни хрена ж себе расклад получается… Значит, этот эльф – не с Эпсилона, а с Дельты? С той самой Дельты, где все так плохо, как рассказывает Толик. Потому, наверное, и в наручниках был. А как же он тогда телепортировался? Вроде для этого руки нужны?