Пираты с озера Меларен - Сигфрид Сивертс

— Ни черта у него нет. Кроме вшей.

— А вдруг все-таки есть? — возразил старик подозрительно елейным тоном.

Бартолин удивился, этого он никак не мог подумать.

— Нет у него ничего, — проворчал он.

Петрус осклабился.

Юанна все не появлялась.

— Что это она не возвращается? — с досадой спросил Бартолин.

— А чего ей спешить? Может, они на бережку ловушки ставят, — предположил, злорадно улыбаясь, старик. — Или его деньги считают.

Он потер свою впалую грудь.

И вдруг издалека донеслись крики работавших в поле мужиков. Силас первый услышал эти крики, Бартолин с Петрусом тоже услыхали и уставились друг на друга. Ребятишки вытаращили глаза.

— Что это? Что там стряслось?

Силас, сидя на дереве, видел, как мужики спешат домой, собираясь в кучки на дороге, как от них отделились двое, один побежал к деревне, другой на выгон, где паслись коровы. Не успел он добежать до стада, как Хромой Годик подал свистком сигнал. Скотина забегала, и Силас понял, что Годик проворно пустил в ход рогатку.

Через минуту мирно пасущееся стадо превратилось в бешеное скопище, несущееся по дороге к дому.

Мальчишка-подросток, которого послали упредить народ, еще на расстоянии стал кричать:

— Иду-у-т! Они иду-т!

Женщины и дети столпились под деревом, на котором сидел Силас.

— Что он говорит? Что это он сказал? — спросил старый резчик, приставя руку к уху и повернув его в сторону крика.

Ответа не последовало. Бартолин, растолкав женщин, тяжело потрусил в сторону колодца.

Новость о приближающейся опасности облетела все дома, и всяк, кто мог двигаться, выбежал на улицу.

— Они идут! И…дут! — неслось отовсюду.

— Кто идет?

— Идут, идут!

— Наши мужики?

— Грабители!

— А как же наши коровы?

— Идут! Идут!

«Грабители? — подумал Силас. — Тут что-то не так, что они еще выдумали?» Ведь грабитель-то был один, он сам.

— О, господи, — стонали женщины, ломая руки и пытаясь загнать ребятишек в дома. Но все было напрасно, казалось, дома снова выталкивали их на улицу.

— Где ребятишки? — первым делом спросила Юанна, когда она, шурша юбками и выплескивая на себя воду, вернулась вместе с Бартолином.

— Где мои дети? Ты позаботился о них?

— Так ведь я не могу быть в двух местах разом, — оправдывался Бартолин, но увидев, что возле Петруса стоят две маленькие дочки Юанны, смущенно опустил голову.

На другой стороне улицы показался Эммануель, встревоженный громкими криками. Он не успел как следует одеться и на ходу пытался запихнуть рубаху в брюки, спрашивая, что приключилось.

— Они едут! — заорал торговец у него над ухом.

— Я так и знал, что они заявятся. — Эммануель так и не успел привести себя в порядок и стоял, растерянно разводя руками, на ступеньке крыльца в длинной ночной рубахе, словно какой-то пророк.

Силас видел, как он махал руками, как шевелился его рот, но слов его никто разобрать не мог, они тонули в ужасном гаме.

И тут коровы Хромого Годика хлынули потоком на деревенскую улицу, растекаясь между домами и сметая все на своем пути. Так скотина еще никогда не возвращалась домой. Обычно смирные, животные неслись, подгоняемые кнутом, выкатив ошалело глаза и задрав хвосты тугим крючком, а позади стада на них напирал пастух, подпрыгивая и покачиваясь, одержимый одной мыслью — вовремя поспеть домой. Дети и женщины бросились врассыпную, торговца, плавно размахивающего, как пророк, руками, затолкали обратно в дом Эммануеля, а собаки со всей деревни бросились сюда с оглушительным лаем.

Силас смотрел сверху на всю эту суматоху с предчувствием худого. Стало быть, разбойники в самом деле были, речь шла не только о нем. Он осторожно привстал и ужом пополз выше, подстрекаемый любопытством.

Вернувшиеся с поля мужики начали под руководством Эммануеля таскать тяжелые предметы к началу улицы. Все, что было под рукой: тележки, плуги, длинные шесты, целая коллекция тачек, грязных, замызганных коровьим навозом, — все это нагромоздили в беспорядке поперек дороги.

Женщины и подростки пытались отловить между домами своих коров, которые совершенно ошалели от такого грубого обращения, и успокоить их было нелегко.

Глаза Силаса различили впереди на дороге какие-то две большие темные точки, двигавшиеся с одинаковой скоростью. Это были повозки, он был уверен, но не обычные крестьянские повозки. Сощурившись, он уставился на дорогу. Он все смотрел и смотрел, не веря своим глазам, не замечая, что у него от удивления даже рот приоткрылся. В конце концов он начал смеяться. Ему пришлось сильно прижаться животом к ветке, чтобы не расхохотаться вслух.

Крестьяне, стоявшие внизу, под ним, теперь тоже слышали мерный стук колес, они прекратили суетиться и стояли будто парализованные, не двигаясь. Мужики заняли оборону в канавах, вырытых по обе стороны баррикады, тараща глаза на дорогу и выставив вперед вилы и рогатины.

«Сейчас они увидят, что это за разбойники, с которыми они собрались воевать не на жизнь, а на смерть», — подумал Силас и спустился чуть ниже, чтобы получше видеть, что же будет дальше и что скажет Филлип, увидев, какой ему оказывают прием.

Когда первая повозка остановилась перед заграждением, у шпагоглотателя, как Силас и ожидал, было довольно странное выражение лица. Он переводил взгляд с нагроможденных на дороге телег на насупившихся крестьян, сидевших в канаве, а храбрые воины с угрозой глядели на него, не двигаясь. Тут из ковбойской повозки, стоявшей позади, вылез Карло и подошел узнать, что такое стряслось.

— Как ты думаешь, чего это они тут засели? — спросил Филлип.

— Кто их знает! — отвечал Карло, почесав затылок.

— Уж не нас ли они боятся?

— Похоже на то, — согласился Карло.

Дверца размалеванного фургона отворилась, и появилась Ани-на в костюме канатной плясуньи. Она беззастенчиво взгромоздилась на козлы рядом с Филлипом и смотрела оттуда на странное заграждение на дороге.

— Что они тут делают? — удивилась она, показывая на крестьян сложенным зонтиком.

— Черт их знает, — прорычал Филлип. — Ну и компания!

— Не скажешь, что симпатичная, — с гримасой сказала Анина.

Сидевшие в канаве земледельцы пялили глаза на канатную плясунью как на что-то несусветное.

— Раз они такие противные, мы назад не повернем, — решила Анина, вдоволь наглядевшись на это зрелище.

Силас затаил дыхание. Неужели они наедут на деревенских!

Тут его взгляд упал на Бартолина, который стоял перед повозкой, широко расставив ноги.

— Ты шпагоглотатель Филлип? — спросил он громовым голосом.

Люди в канаве зашептались.

— Да, — ответил Филлип, выпрямляясь.

— А где мальчишка, тот, что украл у меня лошадь?

— Откуда мне знать. Какой еще мальчишка?

— Которого ты учил глотать шпаги. Он должен быть свидетелем.

— Свидетелем чего? — Видно было, что Филлип вот-вот расхохочется, глядя, как важно и торжественно выступает Бартолин.

— Того, что эта лошадь моя.

— Какая лошадь?

— Ту, которую он у меня украл.

— Откуда ты знаешь, что это он украл?

— Да он сам это сказал.

— Вот как? А где же эта лошадь?

— Да вот он ее запер, — и он с укором показал на Эммануеля.

— Ну а этим всем что надо? — спросил Филлип, кивнув в сторону мужиков, которые продолжали стоять, выставив вперед вилы.

— Да мы думали, что это разбойники едут, — смущенно признался Эммануель, — откуда нам было знать…

— Какие еще разбойники?

— А вы их не повстречали?

Филлип покачал головой.

— Они напали вчера на торговца.

— Да ну? А где?

— На дороге, — он махнул рукой, указывая направление. — А вы давайте расходитесь, — сказал он в сторону канавы.

Торговец стоял на ступеньке крыльца, растерянно глядя на странную кавалькаду, и лишь при виде легкомысленно одетой Анины он понял свое смешное положение, резко повернулся и исчез в темноте.

Глава восьмая

Арон, охотник за нутриями

Силас сидел на дереве и скалил зубы. Так им и надо, натерпелись они стыда, когда поняли, как опростоволосились, не могли отличить банду разбойников от Филлипа с Карло, лопухи несчастные. Неужели непонятно, что это размалеванный цирковой фургон? Хотя что с них взять, они, поди, никогда раньше и не видели его.

А как они таращили глаза на его мать! Силасу было не по себе, ведь глаза у них повылезли наружу, как у рыб, только оттого, что на ней был костюм канатной плясуньи. «Могла бы надеть дорожное платье, — подумал он, — к чему выряжаться для такой-то деревни». Ему было немножко стыдно, но в то же время он гордился, что у него такая мать, непохожая ни на одну женщину в этой деревне. Ведь они носили длинные юбки, все ходили в темном, даже молодые девушки. И выглядели скучно и бедно.