Ответ Чемберлену - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К дому подходил Левин как настоящий разведчик, оглядывался, нагибался, чтобы шнурок на кроссовке перевязать, даже в пустынном переулке на подходе к дому повернул назад и пару сотен метров проделал в противоположном направлении. И никакой слежки за собой не заметил. Если она и была, то либо он совсем неумеха, что недалеко от правды, либо уж очень хороши топтуны из наружки. Один раз, завязывая в третий раз шнурок, Левину показалось, что женщина с коляской на него слишком внимательно смотрит. Но женщина прошла мимо и больше не оглянулась. Сделал тогда вывод, что дело не в личности Константина Квасина, а в белой куртке с тремя красными полосками от адидасовского костюма. На эту мысль натолкнул Владимира Ильича заплакавший в коляске ребёнок. Это был бы перебор, если в наружке используют сотрудниц с настоящими грудными детьми. За день погода в Москве почти наладилось. Солнце даже временами стало выскакивать из разрыва в облаках, вот Владимир Ильич и поменял мокрый ветряк на сухую куртку от спортивного костюма. Сейчас ещё такие времена, что на человека в джинсах или в импортной спортивной куртке оборачиваются. Сам только что оглянулся на прошедшую мимо девушку в джинсовой мини-юбке. Нда, хороша Маша, да не наша.
Событие семидесятое
Бог знает, когда наступит конец света… Неужели Он не покарает тех, кто пытается его приблизить⁈
Вадим Синявский
Возле самого дома Владимир Ильич снова решил провериться. Он зашёл в подъезд, хлопнув дверью, и ногами по лестницам потопал, а сам вернулся к двери на цыпочках через минуту и, резко открыв, выглянул на улицу. А там стоит и смотрит на него Анна Абрамова — она же Дюймовочка его.
— Володя! Живой! — кинулась Марьяна ему на шею.
— Живой. Заходи быстрее, нечего тут отсвечивать, — Левин взял Марьяну под руку и быстренько завёл в подъезд, не забыв в конце обернуться. Практически пустая улица, только та женщина с коляской видна у соседнего дома.
В подъезде было тихо, но Костик на всякий случай палец к губам поднёс и, перешагивая через две ступеньки, поволок жену на второй этаж. Мало-ли кто сейчас выйти может. Да и на двух квартирах уже новомодные глазки врезаны. Лучше перебдеть. «Победа достаётся тем, кто всегда готов к битве. Поражение подкрадывается к неосторожным и потерявшим бдительность», — кто-то умный сказал.
Только закрыв дверь Владимир Ильич отпустил тормоза и долго минуту, а то и две целовал Дюймовочку.
— Ты чего здесь? — смог оторваться наконец.
— Так, как по радио передали тревогу, у меня всё внутри и обмерло. А как её отменили и сообщили, что в Испании бомба взорвалась, я чуть не умерла. Ты же в Испании. Собралась и быстрее на электричку. А в электричке почти нет людей. Страшно. Зато как на вокзал приехала, так в вагон прямо ломиться начали люди, штурмом брать. Орут друг на друга. Еле успела выскочить, а то бы назад в вагон затащили. Все хотят уехать из Москвы. Ответного удара США боятся.
— Ничего не будет. Сами они себя взорвали. Пойдём лучше чаю попьём. Холодильник пустой. Хотя возможно какая-нибудь крупа есть. В магазин сейчас бесполезно идти.
Обследование шкафов в кухне принесло кое-какой улов. В прямом смысле. Нашлись две банки скумбрии в собственном соку. Уже с голоду не умрут. Потом в непрозрачной банке, которую Костик три раза туда-сюда переставил, выискивая съестное, оказался рис. Соль была в солонке, там же в наборе была и перечница с молотым перцем. Под столом в тумбе добыли начатую бутылку зелёного стекла с подсолнечным маслом, даже через заткнутую пробку, источающую запах семечек. Не научились ещё делать рафинированное, и слава богу.
И на этом успехи закончились. Если не считать заварку и сахар.
— Уху сейчас сварю, — обрадовал Дюймовочку Владимир Ильич. — Картошки нет, зато рыбы целых две банки. Поедим и поедем на Волге в Гольево. Нечего тебе в Москве светиться.
Из Москвы выехали, когда начало смеркаться. Левин сначала сходил за Волгой в гараж, и только потом вывел из подъезда Марьяну, одев в мужской пиджак и кепку отца на неё нахлобучив по самые уши.
Нда, не он один умный оказался. Москва, и особенно выезды из неё, вполне гармонично бы смотрелась в двадцать первом веке с его пробками. Напуганный народ, у которого имелись дачи или бабушки — дедушки в деревне, после окончания рабочего дня пытался вывезти из Столицы жён, детей и стариков. Левин еле двигаясь в сплошном потоке машин, улепётывающих из Москвы себя корить начал. Ведь столько проблем стране и людям именно он устроил. Да, ещё и неизвестно, чем это закончится и неизвестно принесёт ли его проклятие результат.
А ещё он был напуган, если честно. Если от гибели трёх, ну, пусть с Ельциным, четырёх человек его откаты вон сколько преследовали, то что будет сейчас, когда в огне ядерного взрыва могло погибнуть несколько сотен тысяч человек, а то и миллионы. Или это так не работает? Он же не миллион человек проклял, а всего только двоих полковников. Врагов настоящих. Зачтётся это?
Кроме бегущих из Москвы граждан на дорогах было и ментов полно. Стояли на обочине дороги, ехали в потоке, даже на мотоциклах вдоль дорог стояли. Видимо впечатлённое таким потоком бегущих горожан московское милицейское начальство всех, кого можно, на патрулирование дорог отправило. Слава богу, команды проверять документы дать не решились генералы, а то организовали бы настоящие пробки. Левин сначала опасающийся, что могут, где на переезде, организовать проверку паспортов, по мере того, как пусть медленно, но продвигался к Красногорску, успокаивался.
В Гольево приехали уже поздно вечером. Столовая закрыта, а есть хочется. И если в магазине еду в Москве не купишь из-за возникших очередей, то в Гольево по той простой причине, что магазин, как и столовая до семи работают.
— Я мигом, — чмокнула его в щёчку проспавшая всю дорогу Марьяна, — сбегаю к подружкам, добуду чего перекусить.
Вернулась Марьяна, когда Левин уже чайник вскипятил, и даже успел сходить в душ ополоснуться. Даже закимарить сидя на кровати успел. Дюймовочка принесла половину большой кулебяки, несколько редисок больших, парочку маленьких огурчиков, всё ту же банку сайры в собственном соку и половину кирпичика хлеба.
—
