Семья Машбер - Дер Нистер

— Надо повидаться со сватом.

— С каким сватом? Для кого? — недоумевая, спросила Гителе.

— Что значит «для кого»? Для Алтера! Для кого же еще, если не для Алтера?!

— А кого он будет ему сватать, этот сват?

— Кого? Видно будет. Посоветуемся, переговорим с Алтером. А пока… — добавил Мойше, вспомнив о том, что кухарка рассказала Гителе, — можно ее койку перенести в столовую, в столовую…

После этого разговора у Мойше появилось сразу несколько мыслей. Во-первых, может быть, эта девушка — суженая Алтера; во-вторых — кто еще, кроме бедной служанки, выйдет за такого, как Алтер? Его болезнь всем известна, никто не может знать, что с ним будет завтра. Кто же польстится на такого, кто рискнет связать с ним свою судьбу? В-третьих, думал Мойше, надо постараться все это проделать поскорее, сосватать и тут же справить свадьбу… Медлить нельзя. Неудачи подстерегают и настигают его со всех сторон, но кто знает, может быть, этим добрым делом, тем, что он женит больного родного брата, он отведет от себя беду, приостановит надвигающееся пламя и заслужит милость Всевышнего. В-четвертых, вспомнил он, Лузи тоже говорил, что необходимо женить Алтера. И в-пятых, сам Алтер говорил ему о том же и при этом выразил свое желание откровенно и ясно, без всякого смущения. Как же он, Мойше, может еще раздумывать, мешкать и не стараться поскорее совершить такое благое дело?

Эти и подобные мысли проносились вихрем в его голове, и из всей этой сумятицы и путаницы ему удалось вытянуть одну только ясную и тонкую ниточку, за которую он тут же ухватился, как за самое разумное, — надо сосватать. И уже в ближайшие дни Мойше начал действовать — первым делом он приказал позвать свата Мешулема…

Мешулем — человек с розовым личиком и седоватой бородкой. Войдя в какой-нибудь дом, он обычно снимает с головы свою поношенную меховую шапчонку с полинявшим зеленоватым бархатным верхом и остается в одной ермолке. Шапку от ермолки не так просто отделить, обе они от долгого ношения очень засалены и как бы приросли одна к другой, но Мешулем уже наловчился, пальцы действуют умело и довольно быстро справляются с задачей. Снимает же он шапку для того, чтобы показать тем, к кому он явился, что чувствует себя как дома и что на такого, как Мешулем, можно смело положиться.

Он сватает главным образом пожилых, пятидесяти-шестидесятилетних, а также слуг, приказчиков, и бедных ремесленников помоложе. В дом Мойше Машбера Мешулему никогда бы и доступа не было. В такие дома, когда требуется, приглашают гораздо более солидных и почтенных сватов, например Нохума-Лейба Пшотера, человека, который знает, как себя держать в приличном обществе, и обладает чувством меры и тактом. Этими своими качествами Нохум-Лейб снискал себе в городе уважение и почет. Мешулем не таков, и его, конечно, никогда не пригласили бы в дом Машбера, да и сам он не осмелился бы прийти в этот дом с предложением, если бы в роли жениха не выступал Алтер.

Вся эта затея была весьма необычной, и поэтому Мешулем вел себя в доме Мойше Машбера совсем не так развязно, как в других домах. Он чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Как он явился, Мойше и Гителе отозвали его в отдельную комнату и сказали, что ему поручается только половина дела — переговорить с родней невесты, а все остальное его не касается, пусть не вмешивается, все сделают без него.

В другое время Алтера женили бы по-иному. Мойше не ухватился бы за первую попавшуюся девушку, служанку, тем более такую, которая служит у него же в доме. В другое время даже такое сватовство было бы обставлено торжественно. Теперь же все делалось второпях, в такой бешеной спешке, что у самого Мойше дух захватывало. Он и сам торопился. Пусть люди судачат, пусть это выглядит несуразно, но главное, чтобы дело поскорее было сделано. Мойше переговорил с Лузи, и тот тоже был за то, чтоб все проделать как можно быстрее. Так что свата Мешулема позвали, когда уже заранее все было решено. Ему поручили поговорить с Гнесей, и он немедленно направился в кухню и приступил к делу.

Каким образом он исполнил это поручение, не суть важно. Наверное, сначала он затеял беседу с кухаркой, с которой ему было нетрудно найти общий язык. Именно такие пожилые женщины составляли его основную клиентуру, и поначалу она даже подумала, что он имеет в виду ей самой предложить жениха. Но после долгих предисловий, намеков и обиняков она наконец поняла, что он имеет в виду не ее, а горничную Гнесю. А услышав, за кого он сватает Гнесю, она всплеснула руками:

— Что вы говорите, реб Мешулем? Не может быть! А в доме уже знают? Вы говорили с хозяевами? Они согласны?

— А как же? — ответил Мешулем. — Разве я пришел бы сюда, если бы за мной не послали? Что же, я это выдумал? Знают ли они? Конечно, знают!

Таким образом, Мешулем приобрел на кухне помощницу и сообщницу. Неизвестно, обещал ли он ей часть своего вознаграждения за хлопоты и участие, или она, как и многие пожилые женщины в таких случаях, добровольно взялась пособлять ему, но с этого дня кухарка заботилась о сватовстве не меньше, чем сам Мешулем.

Когда дело дошло до Гнеси, девушка от смущения не знала, куда себя девать. Она расстегивала и застегивала верхнюю пуговку плотно облегающей кофточки, которая всегда привлекала внимание приказчика Катерухи. Гнеся сидела с опущенной головой. То, что она услышала, было так неожиданно, так странно, так, казалось, невозможно, что девушка расплакалась. С одной стороны, не верилось, что она может подняться так высоко, а с другой — все это представлялось диким и нелепым: какая они пара — она и Алтер? Они — жених и невеста? Муж и жена?! Алтер — больной, он совсем недавно дико орал по ночам, а она молодая, здоровая, цветущая, и при виде нее у молодых людей загораются глаза. А если даже Алтер теперь здоров, то и представить себе невозможно, что она, Гнеся, столько лет прослужившая на кухне, горничная, служанка, вдруг породнится с хозяевами, станет членом их семьи… Неужели никто отныне ею не будет командовать, никто не будет ей приказывать, ее самое будут обслуживать?

Она плакала от того, что не верила. Не иначе как все это шутка, просто решили посмеяться над ней. А если это не шутка, то как же она сможет сойтись с таким, как Алтер? А если сойдется, то как она станет держаться с каким-нибудь Катерухой, который не раз, поймав ее в темном углу, в сенях, припирал к стенке…

Девушка была права. Действительно, все это было слишком странно. Такая идея могла зародиться только в замороченной голове Мойше Машбера. Но разумеется, все кончилось тем, что с Гнесей поладили. Прошел день, другой, и Гнеся, вдоволь наплакавшись, согласилась. Этому содействовал не столько сват Мешулем, который был для Гнеси совсем чужим человеком, сколько главным образом кухарка.

— Чего ты, девка, ломаешься? Чем гордишься? У тебя разве чего-нибудь больше, чем у других девчат? Не пристало тебе! Подумай, куда ты попадаешь, в какой рай! Могла ты хоть когда представить себе такое счастье? Плачешь? По-твоему, Катеруха, этот шестигривенный приказчик, который тискает тебя в темном углу, — лучшая пара для тебя?

Как бы то ни было, но кухарка после долгих бесед с Гнесей наедине добилась того, что Гнеся дала согласие. Она сразу почувствовала себя так, будто стоит уже одной ногой в хозяйских покоях, будто она уже не служанка. Ее кровать перенесли из кухни в другую комнату. Но никто из домочадцев, кроме Гителе, еще ничего не знал. Никто даже не заметил визиты свата Мешулема. Гнеся и после того, как дала согласие, держала себя по-прежнему и продолжала выполнять работу горничной. Она краснела при встречах с Алтером и ночью долго не могла уснуть от того, что новые мысли роились в голове.

Что касается Алтера, то все заботы по этой части, как известно, взял на себя сам Мойше Машбер. И в один из ближайших вечеров он свою миссию выполнил.

В тот вечер Алтер как-то очень беспокойно шагал по своей комнате. Кровь клокотала, стучало в висках, голова трещала, словно сдавленная железными обручами. Он прислонился спиной к стене и, как обычно в последнее время, согнув колени, медленно начинал опускаться на пол, но сегодня это не принесло облегчения. Наоборот, еще сильнее начало болеть в груди. Вскочив на ноги, он снова, как зверь в клетке, заметался. Казалось, его терзает какое-то смутное воспоминание.

Что-то происходило с Алтером. Было ли это отголоском старой болезни?.. Возможно, что сегодня он был накануне нового припадка… Видно было, что на него словно давит какой-то груз, не дает ему свободно вздохнуть. Алтер то и дело прислушивался к самому себе, будто ждал сигнала изнутри.

От великого беспокойства, от того, что он не знал, как совладать с собой, он бросился к бумаге, когда-то у него была привычка — писать письма и таким образом освобождаться от всего, что мучило его. И он мысленно начал составлять длинное письмо с рассказом о своих страданиях и невзгодах. Нашлось там место и его тайным вожделениям… Правда, в последнее время почему-то исчезла кровать Гнеси, возле которой он так любил бывать. И вообще, в доме происходило что-то неладное, но все события доходили сюда, наверх, мелкими осколками, либо в пересказе ребенка, либо в жалобах Гителе, которая обходилась с ним как с идиотом. Поплакалась про свое и ушла, не пожелав выслушать его суждения.