Темные реки сердца - Дин Кунц

Крыса лежала на полу. Он ее не видел. Но она все равно была там, в темноте, и плавала в воде. Не думай об этом.

Дождь прекратился. По крыше не стучало.

Он хотел пить, во рту все пересохло, язык был как наждак, и губы потрескались.

Машина слегка покачивалась. Река старалась столкнуть ее со скалы. Эта проклятая бессонная река.

Нет, это не то объяснение. Прекратился шум водопада. Ночь была тихой. Никакого грома, молнии. Плеска воды тоже не слышно.

У него болело все тело, но острее всего была боль в голове и шее.

У него почти не было сил, чтобы посмотреть вверх, оторвав взгляд от рук.

Рокки куда-то пропал.

И дверь с его стороны была открыта.

Машина снова задрожала, заскрипела и загромыхала.

Снизу, у открытой двери, появилась женщина. Сначала ее голова, потом плечи, как будто она возникла из воды. Но только, если судить по относительной тишине, вода отступила.

Его глаза привыкли к темноте, к тому же светила луна между рваными облаками. Спенсер узнал женщину.

Он сказал хриплым голосом, но уже твердо выговаривая слова:

– Привет.

– Привет, привет!

– Входите.

– Спасибо, я так и сделаю.

– Мне это приятно, – продолжал Спенсер.

– Вам здесь нравится?

– Здесь лучше, чем в другом сне.

Она взобралась в машину. Та начала раскачиваться еще сильнее и заскрипела, царапая бока о скалы.

Ему не нравилось это покачивание. Не потому, что он опасался, как бы машина не выскользнула из скалистых тисков и не упала вниз. Нет, просто у него снова закружилась голова. Он боялся, что может вырваться из этого сна. Он боялся снова вернуться в ужас того июля в Колорадо.

Женщина села на сиденье Рокки и помолчала несколько секунд. Она ждала, когда перестанет раскачиваться машина.

– Вы попали в ужасное положение.

– Это была шаровая молния, – сказал он.

– Простите?

– Шаровая молния.

– Конечно.

– Она столкнула машину в русло реки.

– Наверное, – сказала она.

Было так трудно размышлять и правильно выражать свои мысли. Ему было больно думать, и у него начинала кружиться голова.

– Я думал, что это были пришельцы, – объяснил он ей.

– Пришельцы?

– Ну да, маленькие существа с большими глазами, как у Спилберга.

– Почему вы думали, что это были пришельцы?

– Потому что они удивительные, – сказал он, хотя эти слова не выразили того, что он имел в виду. Несмотря на плохое освещение, он увидел, что она странно посмотрела на него. Он попытался найти более подходящие слова, у него сильнее закружилась голова. – Там, где вы появляетесь, случаются странные вещи... и так бывает почти все время.

– О да, я являюсь центром непонятной активности.

– Вам, наверное, известно что-то удивительное. Поэтому они преследуют вас. Потому что вам известны удивительные вещи.

– Вы что, принимали наркотики?

– Я бы не отказался от аспирина. Но... они вас преследуют не потому, что вы плохой человек.

– Вот как?

– Да, потому что вы хороший человек. Вы не можете быть плохим человеком.

Она наклонилась и положила руку ему на лоб. Даже это легкое прикосновение причинило ему боль.

– Откуда вы знаете, что я хороший человек? – спросила она.

– Вы хорошо отнеслись ко мне.

– Может, я просто притворялась?

Она достала из куртки маленький фонарик и начала осматривать его левый глаз. Сначала она оттянула веко назад, а потом направила узкий луч прямо в зрачок. Спенсеру был неприятен свет. И вообще болело все. Холодный воздух причинял боль лицу. От боли у него все сильнее кружилась голова.

– Вы хорошо вели себя у Теды, и хорошо к ней относились.

– Может, я и тогда тоже притворялась, – заметила она, глядя в его правый глаз.

– Теду нельзя обмануть.

– Почему?

– Она – мудрая женщина. И она печет огромные шоколадные печенья.

Закончив осмотр глаз, она наклонила вперед его голову, чтобы посмотреть рану у него на затылке.

– Неприятная рана, она сейчас несколько подсохла, но ее нужно обработать и наложить швы.

– Ой!

– Сколько времени у вас шла кровь?

– Во сне не чувствуешь боли.

– Вы, наверное, потеряли много крови?

– Вот здесь сейчас очень больно.

– Потому что на этот раз вы не спите.

Он облизал пересохшие губы, язык был покрыт налетом.

– Мне хочется пить.

– Сейчас я вам дам попить, – сказала она, приподняв его подбородок пальцами. Она несколько раз легонько приподнимала, а потом наклоняла вниз его голову, и у него опять началось головокружение, но он смог спросить:

– Я не сплю? Вы в этом уверены?

– Абсолютно. – Она прикоснулась к его руке. – Вы можете сжать мою руку?

– Да.

– Попробуйте.

– Вот сейчас...

– Давайте.

– О-о-о.

Он попытался сжать ей руку.

– Ну, не так плохо, – заметила она.

– Мне это было приятно сделать.

– Вы крепко сжали руку, надеюсь, что у вас не поврежден позвоночник. Я думала, что все будет гораздо хуже.

У нее была крепкая теплая рука, и Спенсер сказал:

– Мне было приятно.

Он закрыл глаза и опять начал погружаться в темноту. Она ждала. Он снова открыл глаза, прежде чем темнота смогла поглотить его.

– Теперь вы можете отпустить мою руку, – сказала она.

– Это не сон, да?

– Нет, это не сон.

Она снова включила фонарик и направила луч света вниз, к его ногам.

– Все-таки очень странно, – сказал он. Она пыталась что-то разглядеть в тонком лучике света. – Мне это не снится, – продолжал он, – значит, у меня галлюцинации.

Она нажала на запор и расстегнула его пояс безопасности.

– Все нормально, – сказал Спенсер.

– Что «нормально»? – спросила она, выключая фонарик и пряча его в карман.

– Что вы пописали прямо на сиденье.

Она засмеялась.

– Мне нравится, как вы смеетесь.

Она все смеялась, пока осторожно пыталась освободить его от ремня.

– Вы никогда раньше не смеялись, – мягко сказал Спенсер.

– Ну, в последнее время я действительно мало смеялась, – заметила она.

– Нет, никогда раньше. Но вы и не лаяли тоже. – Она снова засмеялась. – Я собираюсь купить тебе новую резиновую косточку.

– Вы очень добры.

Он сказал:

– Все так интересно.

– Тут вы абсолютно правы.

– Все настолько реально.

– Но мне все кажется нереальным.

Хотя Спенсер не двигался, пока она освобождала его от ремня, все равно у него начала бешено кружиться голова, и перед ним мелькали три женщины. Все предметы в машине стали тоже троиться, как будто изображение было не в фокусе.

Спенсер боялся, что опять потеряет сознание, прежде чем успеет все высказать, и он начал говорить быстро и отрывисто, кусками предложений:

– Парень, ты настоящий друг. Правда. Ты такой друг, о котором можно мечтать.

– Сейчас нам придется несколько поднатужиться.

– Ты единственный мой друг.

– Хорошо, друг, мы подошли к самой сложной части. Как я смогу вытащить вас из этой рухляди, если вы не в состоянии помочь себе?

– Я могу себе помочь.

– Вы в этом уверены?

– Я служил в армии десантником. И еще я был полицейским.

– Да, я это знаю.

– Еще я занимался таэквандо.

– Это нам, безусловно, пригодится, если на нас нападет банда убийц-ниндзя. Но вам следует попытаться помочь мне вытащить вас отсюда.

– Я сумею немного помочь тебе.

– Да, нам, пожалуй, пора попытаться.

– Давай.

– Вы можете немного приподнять ноги и перекинуть их на мою сторону?

– Мне не хочется трогать крысу.

– Где крыса?

– Она уже мертва, но... вы же понимаете.

– Конечно.

– У меня очень кружится голова.

– Тогда давайте немного передохнем, совсем немного.

– У меня очень сильно кружится голова.

– Не нужно волноваться.

– Пока, – сказал он, и его опять подхватил черный вихрь, закрутил и понес прочь. Почему-то пока он несся в темноту, он вспоминал Тотошку, Дороти и страну Оз.

Задняя дверь флигеля ведет в короткий коридор. Я захожу внутрь. Кругом темно. Окон нет. Зеленый огонек охранной системы – «не готовы к включению» – светит со стены справа. Благодаря его свету я вижу, что в коридоре никого нет. Я оставляю дверь приоткрытой, как и было до того, как я вошел сюда.

Кажется, что я ступаю по совершенно черному полу, но на самом деле это чудесно отполированная сосна. Слева расположены ванная комната и кладовка, где держат припасы. Двери почти неразличимы при слабом свете. Зеленый огонек сигнальной системы похож: на странную нереальную иллюминацию, которая может привидеться во сне. Он не похож на настоящий свет неона. Справа расположена комната, где хранится картотека. Впереди, в конце коридора, есть дверь в большую галерею первого этажа, и оттуда лестница ведет в студию моего отца. Весь второй этаж – одна большая комната, скорее, зал. Именно там расположены большие окна, под которыми стоит фургон.