Сказания о Хиль-де-Винтере - Моранн Каддат

Като вдруг неожиданно для себя самой громко расхохоталась.

— Гарди, если бы ты не сидел сейчас передо мной в кошачьей шкуре, черт возьми, я бы подумала, что ты меня клеишь и хочешь затащить в постель.

Если бы Гард не был сейчас в кошачьей шкуре, он бы, вероятно, густо покраснел. Да уж, бой с разъяренным рино, как ни странно, дался ему куда легче. Да и раньше, в Н-ске, пока он был не котом, а Даниэлем Гардом — у него не возникало проблем с девушками.

— Я всего лишь хотел сказать, что мне приятно, когда ты порой снисходишь до того, чтобы почесать меня за ушком, все такое.

— Хм, — с сомнением протянула Като, внимательно наблюдая за котом. Все-таки какой-то он сам не свой сегодня.

И тут Гард, наконец, выдохнул и сказал это:

— Поэтому не сочти за дерзость или посягательство на твое достоинство. Но я все больше начинаю понимать, что кошачья шкура — это для меня бремя. Не потому что я не могу взять бокал, другое. Я не могу подсобить тебе залезть в седло…

«Как издалека начал», — подумалось Като.

— Я не могу подать тебе руки, когда ты спускаешься где-нибудь. — Не слыша ее мыслей, продолжал Гард. — И самое главное — я не могу заправить прядь твоих волос, выбившуюся на ветру, не могу обнять тебя, чтобы приободрить, когда что-то идет не так. Я не могу сделать тебя счастливой. В таком виде все, что я могу — доставить тебе немного удовольствия, так, небольшой либертинаж, если ты позволишь, и не побоишься моих клыков.

Като побагровела. То ли это сказались дни беспрерывной алкоголизации, то ли она попросту не ожидала такой смелости от кота, и это ее смутило, даже привело в негодование, в общем, вызвало бурю эмоций. Она вскочила, опрокинув бокал, из которого на дорогой паркет вылилось несколько капель белого вермута, крошечными лужицами поблескивая и отражаясь в глазах кота, в которых читалось лишь недоумение.

— Что ты себе позволяешь? — Като сорвалась. На ее крик прибежала даже горничная, постучавшись в массивную входную дверь, она спросила, все ли в порядке.

Отослав горничную, Като сбавила тон, но это не остудило ее пыл, потекший по руслу войны.

— Я действительно думала, — в горле вдруг застрял какой-то комок. — Действительно думала, что нас связывает взаимовыручка, просто дружеские хорошие отношения. Я думала, мы понимаем друг друга.

— Разве одно другому мешает? — Решился вставить кот, но уже каким-то совершенно другим, сухим и холодным тоном, в котором сквозило легкое разочарование.

— Я действительно думала, что ты не как все это стадо, именующее себя сильным полом, а на самом деле кроме этого… как ты это назвал? Либертинажа — не думающего ни о чем.

— Чем я заслуживаю твой очередной жесткий выхлест? — Отчеканил кот. — Я ничего не могу требовать взамен, заметь, я кот.

— Вот именно. А я не зоофилка! — Като вдруг снова сорвалась. Ее мелко-мелко затрясло, по телу словно пробежала судорога. Только вот ее истерика уже мало зависела от нее самой. Гард словно задел какую-то тонкую струну, ступил на какой-то шаткий мосток, соединявший ее обычное самосознание и странные опасения и страхи, которые она держала в себе, отгородившись от них пропастью самоконтроля.

Гарда покоробило.

— Я не животное. — Строго и четко сказал он, при этом в голосе звенели нотки отчаяния. Он вовсе не ожидал такой неадекватной реакции от Като. А ведь как он думал, он уже достаточно знал ее.

Като опустилась на диван, с которого вскочила в порыве этой необъяснимой истерики. И подперев лицо руками, грустно уставилась невидящим взглядом в пол.

— Ответь мне на один вопрос. — Тихо, подчеркнуто холодно начал Гард. — Я не буду сейчас спрашивать, почему ты меня причисляешь к какому-то абстрактному множеству, этому стаду, как ты называешь мужчин. Хотя для меня это новость. Ответь только на это. Даже если кто-то из этого стада что-либо сделал для тебя низкого, плохого, то почему ты отказываешь себе в минуте ни к чему не обязывающей ласки? Даже не минуте, ты должна была уже понять, что мне всегда в радость сделать для тебя что-либо приятное.

Тем временем, к Като потихоньку возвращалась способность к логическим поступкам. Она снова взяла все свои стороны под контроль. Ей было стыдно за свои крики, нелепые высказывания, но почему-то она до сих пор испытывала дикое желание досадить коту, разозлить его, за его нахальное предложение.

— Я не обязана и не хочу отвечать тебе на такие вопросы. И знаешь что? Я больше, чем уверена, что тот же герцог никогда не позволил бы себе такого.

— Ах, герцог! Прешься по дворянству, Като? Так зачем же ты проводишь время здесь, со мной, что мешает тебе прямо сейчас к нему отправиться? Разозленный кот вышел из номера, несколькими минутами позже — из гостиницы. Через полчаса его уже не было в городе. Но Като об этом не знала.

— Стой! Кто идет? — Услышала она оклик часового с парусника.

Като в нерешительности замерла на месте, так и не справившись с привязью лодки на острове Хиль-де-Винтер, на котором она только что высадилась.

— Я — графиня Като Камбрези, — выпрямившись, чтобы ее лучше было видно, ответила она. Руки ее почему-то дрожали.

Часовой оглядел ее в бинокль с дотошностью.

— Замок в осадном положении, графиня, — таков был его вердикт. — Вам лучше покинуть остров.

— Но мне нужно в замок, — и без того ее тихий голос едва не заглушали всплески моря у береговой линии.

— Замок в осаде, просто так вас туда никто не пропустит. — Крикнули с парусника.

— Но меня там ждут, — не унималась Като.

— В такое-то неспокойное время, — начал было часовой.

Като порядком надоели все эти препирательства. Она молча вытащила из сумочки охранную грамоту и подаренный ей кусочек мантии Матея.

Часовой удивленно взглянул на нее.

— О! Так вы под двумя флагами ходите, графиня? — Его реплика сквозила неприкрытым сарказмом. С парусника вдруг послышался хохот матросов и воинов. — И нашим, и вашим?

— Я э… соблюдаю нейтралитет, — как могла сдержанно ответила она, пряча грамоту обратно в сумочку. — Теперь я могу проследовать в замок?

Часовой махнул рукой. Трое хиль-де-винтеровских стражников, удобно расположившиеся на замковой стене, внимательно наблюдавшие за развернувшейся сценой, попросили Като подойти поближе.

Она с полчаса изучала замковую стену, пока, наконец, герцог не дал добро на ее пропуск, и ей спустили длинную веревочную лестницу. Като зажмурилась, боясь посмотреть вниз, и начала карабкаться на стену по мотавшейся на ветру из стороны в сторону лестнице. Стражникам оставалось только тащить лестницу с «графиней» наверх и извиняться, что в условиях осады ей не могут предоставить лучшего приема.