Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI - Дмитрий Быстролётов

Капрал смастерил и установил над моим ложем большой веер. Всю ночь слуги покачивали его, и первое, что я замечал, просыпаясь, это была пара черных сильных рук, крепко держащих веревки. Сейчас рядом с ними я вижу тоненькие шоколадные ручки: Люонга помогает в домашней работе. Раньше она приходила ко мне лишь вечером, к ужину, но теперь остается почти все время и уходит домой только спать.

Я стал чаще и дольше задерживаться в хижине, вначале радовался, что работа от этого выигрывает, оказалось не так. Прежде я работал только над одной картиной и одним-двумя рисунками и всегда доводил до конца начатую работу. Работал жадно, не замечая жары, забывая о еде, по десять-пятнадцать часов в сутки. Лягу спать, и не спится, все виденное за день вспоминается снова, по особым каким-то законам творческого освоения преображается в новые замыслы. Они целиком меня захватывали, от нетерпения я горел закончить начатые вещи, чтобы поскорее перенести их на холст и бумагу — эти возникшие яркие и живые образы. Шли дни, в углу комнаты росла куча готовых вещей.

Теперь я уже ничего не чувствую, кроме страстного влечения к этому ребенку-жене, и оскорбленная богиня вдохновения меня покинула. Закрою глаза и вижу только ее — от веселых и лукавых глаз до браслета на маленькой ножке. Люонга! Начал было ее портрет — неудачно, стал писать сразу два этюда в различных позах — увы! Точно чужая рука держала кисть, как будто бы я никогда не был художником. Сделаю два-три мазка, бросаю мольберт и подсаживаюсь к маленькой натурщице, которая очень рада окончанию скучного сеанса. Она начинает шалить и играть со мной, чтобы в конце концов неизменно очутиться в моих объятиях. В то же время я мою и причесываю ее, обрезаю ногти и учу чистить зубы, при этом слежу, чтобы она не съела мыло и не выпила одеколон. Сшил ей куклу, по вечерам сижу в кресле, курю и молча дивлюсь тому плену, в который неожиданно попал, а моя маленькая тюремщица играет и щебечет у моих ног.

Что же будет дальше? Чем все это кончится?

Чувствую неясное желание встряхнуться и освободиться от власти этих маленьких, но цепких пальчиков, накрашенных в белый цвет. Иначе я заведу ее и себя в тупик, из которого не будет выхода!

«Живая игрушка!» — вспоминаю я, пожимаю плечами и покачиваю головой.

Как-то раз в такую минуту ко мне подходит капрал и с ревнивой ненавистью, глядя на Люонгу, укравшую у него господина, говорит:

— Много думаешь, господин. Кто в Африке много думает — пропадать будет. Что тебе надо? Надо веселье!

— Мне надоели танцы, капрал!

— Зачем мужчине танцы? Ты — господин, тебе надо другое. Вот охота — весело! Звери, люди — ой-ой, как весело!

«Вот она, возможность освобождения!» — хватаюсь за предложение капрала.

— Решено, давай охоту!

С небольшого холма вожу биноклем по горизонту. Подожженная охотниками степь горит, дым застилает небо. Желтые языки пламени видны справа и слева, там огонь подбирается уже к ручью. Но в центре вспыхивают лишь сухие кусты и пучки травы. Как точно негры рассчитали направление и силу ветра, как мастерски организовали пожар и травлю зверей! Ведь я не дал им на подготовку просимого времени: Ассаи хотел проверить дичь, чтобы принять меры предосторожности против больших хищников. Я не позволил — зачем? Неизвестность придает охоте характер приключения!

Мы стоим спиной к ручью в центре полукруга, в который беспрерывно выбегают звери. Охота идет прекрасно. Лежат убитые антилопы, зебры и жирафы. Охотникам был роздан спирт, они разъярены кровью и пожаром. Как только из дыма выбегает испуганное животное, раздается дикий рев и навстречу ему бросаются озверевшие дикари. В бинокль видно, как на черном фоне дыма сверкают копья и мечи. Зверь бросается из стороны в сторону и, наконец, падает, окруженный в неистовстве истребления пляшущими людьми. Арена римского цирка в Центральной Африке!

Я также опьянен и оглушен бойней. Рябит в глазах. Время от времени даю знак, и особо крупного зверя охотники гонят на меня. Стреляю с большого расстояния, чтобы щегольнуть меткостью, или в упор, подпуская покрытое пеной животное на несколько шагов, и оно валится к моим ногам.

Вдруг Ассаи громко вскрикивает:

— Лев! Лев!!

Капрал хватает винтовку. В бинокль я вижу серо-зеленую степь, черные фигурки разбегающихся людей и темные пятна кустов. За ними что-то быстро мелькает в высокой траве… То здесь… То там… Секунду ничего не видно, на мгновение покажется серо-желтая спина зверя. Ближе… Ближе…

— Скорей стреляй! — капрал подает мне карабин.

— Нельзя, попаду в людей!

— Ой, скорей! Лев побежит сюда!

— Почему?

Опять собираюсь поглядеть на льва в бинокль, вожу им вправо, влево.

— Лев!!! — вдруг взвизгивает капрал и дергает меня за рукав.

Я роняю бинокль и вижу прямо перед собой на расстоянии ста шагов огромного зверя. Он припал к земле и тяжело дышит. Стреляю. Лев рванулся в сторону, затем, делая молниеносные прыжки, бросается на нас.

Выстрел капрала.

Промах.

Вижу голову, пригнувшуюся к земле, и оскал страшных зубов. Сейчас он прыгнет до того куста, а оттуда — мне на плечи…

В эту секунду раздается крик, Ассаи срывает с себя красный плащ и, размахивая им, пробегает мимо зверя. Готовый к прыжку, лев в недоумении, он поворачивает голову к вождю и топчется на месте.

Мой выстрел.

Как желто-серая молния лев прыгает в сторону Ассаи, на какое-то мгновение распластавшись в воздухе, и в двух шагах от него падает, с воем взметнув лапами. Вторым коротким прыжком, кувыркнувшись в воздухе, хищник подминает Ассаи и за ним тяжело падает на бок и храпит. Я вижу желтосерое на красном.

Выстрел капрала. Дернувшись, лев замирает. Ассаи хочет подняться и падает в двух шагах от раскрытой пасти. У него перелом левой руки и ушиб головы. В предсмертном прыжке лев толкнул вождя под себя, не задев когтями.

— Почему же зверь побежал не на ближайших охотников, а на нас?

— Всегда так. У нас охотники становятся в два ряда, посредине широкий проход. В конце — один человек в красном плаще. Кричит. Танцует. Лев бежит на него. Других не видит. С обеих сторон два ряда охотников бросают копья, лев не добежит до приманки.

Мы обмыли Ассаи и подвязали руку. Вождь молчал, на его лице я не прочел упрека. Капрал, как и раньше, смотрел мне в глаза, готовый выполнить любое приказание. Я отошел в сторону и закурил. Возбуждение прошло. Охота показалась мне противной. Гнусная бойня… Зачем я здесь? Разве бегством можно разрешить сомнения? Теперь слабость будет помножена на трусость…

Глядя в сторону, сквозь зубы я приказал собираться в обратный путь. Переноска добычи в деревню должна значительно замедлить наше возвращение, и Ассаи заявил, что напрямик пойдет через степь, у него нестерпимо болят голова и рука. К тому же, добавил он, нужно подготовиться для предстоящего грандиозного пиршества и танцев.