Игры крови - Кристина Пасика

– Девонька, родимая, а что ж ты тут-то позабыла, ить ночь на дворе, да и лес кругом до всяких пакостей горазд! – она неуклюже поставила корзину на землю и, охая, всплеснула руками.

Я недоверчиво смотрела на незнакомую старушку, не зная, чего мне от нее можно ожидать. Она была маленькая, сухонькая с абсолютно седыми волосами, укрытыми аккуратной цветной косынкой. Да и выглядела сама она довольно опрятно, хоть, как я понимаю, и жила посреди леса в избушке. Все ее лицо было изрезано глубокими морщинами, а глаза словно лучились какой-то непонятной мне мудростью и добротой. Но особо обольщаться на сей счет не стоит.

– Да вот путешествую, бабушка, остановилась передохнуть, да огонек ваш увидала, – объяснила я.

– А, так знамо дело. Устала небось, горемычная! Чего зазря на пороге стоять. Пойдем, я и чайком тебя напою, и отдохнешь с дороженьки.

Ага, видать на вечный отдых меня старушка зазывает. Чего бы то ей такой гостеприимной со всякими незнакомками быть?

– Токма ты зверюшку забавную свою у дома оставь, а то твоя энта мастакса мне нечаянно и домишку своей гривой спалит!

Мое удивление, выраженное с помощью неестественно округлившихся глаз, вызвало у бабульки только легкую улыбку.

– Та не шарахайся же ты от меня как грач от пугала! Ну, ведьма я, ну и что? Да и ты, видать, тоже не лыком шита, раз зверька такого за узду так запросто держишь! Проходи, милая, ить небось у двух ведуний всегда найдется о чем поговорить…Али боишься меня?

Боюсь? Нет, скорее справедливо опасаюсь. Я посмотрела вопросительно на Киона, но он никак не выразил протеста и на странную бабушку вообще никак не прореагировал. Я пожала плечами, взяла тяжелую корзинку и направилась вслед за бабкой к домику. Никс за мной не последовал и насуплено остался сидеть верхом на мастаксе.

Внутри домик тоже не отличался ничем особенным. Печка, деревянный стол со стульями, кровать за пологом, да кот с испуганными блестящими зелеными глазами, подозрительно фыркающий на нежданную позднюю гостью.

– Чаво ты, милая, встала столбом? Садись за стол, гости ко мне редко захаживают, даже и поговорить-то не с кем! – бабка поставила передо мной блюдечко со сметаной, достала безумно мной любимое малиновое варенье, румяные пирожки и налила в кружки ароматный горячий травяной чай. – Меня можешь Ялиной Никитичной звать, а тебя-то как от рождения кличут?

– Вереславой, но можно и просто Слава.

Бабка присела на стул и с огромным наслаждением сделала глоток чая.

– А вы, Ялина Никитична, чего это так поздно ночью по лесу гуляете, не боитесь, ведь опасно здесь?

– А чего мне старой бояться? Привыкла ужо, не первый десяток лет я в этом лесу живу, тута и все тропиночки выучила, да всю нежить окрестную назубок знаю. А травки некоторые особливо ночью надобно собирать иначе они все целебные свойства свои вмиг теряют! Энто ты – другое дело. Молодая дивчина, да одна в лесу! Хотя, небось, Школы чародейской воспитанница?

– Да, – чай оказался просто восхитительным, и моя магическая проверка никаких ядов и снотворных веществ в нем не выявила. Да и вообще я сразу почувствовала просто жуткий голод, вспомнив, что не ела почти с самого утра.

– Ты, Слава, вижу ить совсем голодная. Кушай, девочка, не боись. Да расскажи бабуле, чего энто ты по тракту одна едешь? Не страшно хоть тебе, девонька?

– Друзей догоняю, – пояснила я, с трудом оторвавшись от ложки со сметаной и пытаясь спешно проглотить пирожок с вареньем. – Они из столицы еще утром выехали. А бояться, в общем, и не боюсь, если что – постоять сама за себя сумею.

– Ну, раз такое дело…Не лезу ить к тебе с расспросами, ты кушай, кушай, не стесняйся, токма мне и осталось старой, что радоваться встрече с людьми. – Она достала из кармана колоду старых потрепанных карт и деловито их перетасовала. – А хочешь, девонька, для развлечения я тебе и карты кинуть могу, может, потешишься, да и веселее станет.

Я неопределенно пожала плечами, но отказываться не стала, чтобы нечаянно не обидеть настолько гостеприимную и открытую хозяйку.

– Я раньше неплохой колдуньей была, предсказания сносно получались, так ить теперь совсем стара стала, позабыла многое, да и ушла в лес, надоело все…

Ялина придвинула колоду ко мне.

– Сыми-ка…Левой ручкой…

Я послушно сдвинула часть карт, не отрываясь от вкусню-ю-ющего чая, и она начала их раскладывать.

– Ты, девочка, никак на самом краю пропасти стоишь, по лезвию денно и нощно ходишь, да судьбу вечно испытуешь! Тяжкое дело задумала, сложное и страшное. Как неосторожность проявишь, оступишься, так тутоже себя и потеряешь…

– В смысле? – не поняла я.

– А вот тут-то и сама думай, что карты тебе сказать хотят! Да вот еще, стоит у тебя на пути мужчина необычный – и суженный твой, и беда твоя великая в одном лице. Не видать тебе покою, пока он рядом будет, да и без него нет жизни тебе, и не будет никогда.

Я с все большим подозрением посматривала на несколько вытащенных старухой карт. И они вот эту всю ерунду ей наговорили? Честно, особо я никогда подобным предсказаниям не верила, а такой запутанной чуши вообще не слышала.

– Ты, милая, знай, что судьба твоя необычная. Ибо суждена тебе власть великая, но и испытания страшные. А любовь твоя горькая, с привкусом полыни…

Бабушка сгребла карты и посмотрела внимательно на меня.

– Опасайся только саму себя, только то, что спит внутри, сможет тебя погубить…

В комнате повисло странное тягостное молчание. Злополучная последняя ложка варенья с перепугу никак не хотела пролезать в горло.

– Ладно, чего ужо я старая тебя вовсе запугала. Небось, ты и жалеть начала, что на предсказание согласилась?

– Нет, – я пожала плечами, – просто мне и отблагодарить вас особо нечем, только если… – я достала из сумки несколько серебряных монет.

– Не обижай, девонька, старушку, не возьму я монеты, зачем они мне в лесу? Я токма из желания общения заговорила то с тобой, не надо мне более ничего.

– Тогда, бабушка, не серчай, да отправляться мне пора. Спасибо за все, но дела ждут, – я с сожалением отвела взгляд от оставшихся на столе аппетитных пирожков и остатка варенья, но диким усилием воли все-таки встала из-за стола.

Ялина Никитична проводила меня до порога и помахала рукой на прощание. Зря, наверное, я на нее первое время так плохо посматривала, но вообще-то, с этими последними событиями как тут не стать слишком подозрительной.

Я подошла к Киону, взяла его за поводья и повела к краю поляны.

– Жнаешь, Шлава, – как-то грустно заговорил мастакс, – иждавна шреди людей ходило поверье, будто бы одинокому путнику на его опашной дороге может повстречатьшя необычная штранница. Необычная потому, что не являетшя она никогда и никому, а плетет швой гобелен шудеб в вечном одиночештве. Но ешли кому и повезет, то эта штранница поведает шчастливчику его шудьбу, иштинную его шудьбу, наштоящую, потому что сама ее и шоздает. Шудьба-путешественница никогда не выбирает швоего шобеседника прошто так. Она вшегда жнает к кому приходит, а главное – жачем, ведь ижменить шитье гобелена шложно, но вполне реально даже проштому человеку.