Король-Уголь - Эптон Синклер

Раздался вой, словно взвыла стая волков. Пусть попробует человек, который метит в штрейкбрехеры, сунуть сейчас сюда свое грязное рыло!

— Вы будете поддерживать ваш союз?

— Будем!

— Клянетесь?

— Клянусь! Клянемся!

Словно в экстазе, Мэри воздела руки к небесам.

— Клянитесь своей жизнью! Клянитесь стоять друг за друга! Клянитесь, что ни один человек не отступится до полной победы! Клянитесь! Клянитесь!

Люди, повторяя ее движения, подняли руки.

— Клянемся! Клянемся!

— Вы не дадите им сломить свои ряды? Вы не позволите им запугать себя?

— Нет, нет!

— Помните свою клятву! Не изменяйте своему слову! Это единственная надежда ваших жен и детей!

Девушка продолжала заклинать толпу отрывочными фразами и страстными движениями простертых рук, и вся она — высокая, порывистая — была как бы олицетворением яростного бунта. Пораженный Хал слушал ее речь и наблюдал ее движения. На какие чудеса способна человеческая душа — из отчаяния рождается надежда! И все люди, стоявшие вокруг Мэри, на глазах преображались вместе с ней: они вздымали руки и делали те же порывистые движения, повинуясь ей, как оркестр повинуется палочке дирижера.

Хал почувствовал радостную дрожь — он торжествовал. Сам он потерпел поражение и хотел бежать из этого адского места. Но теперь в Северной Долине возродилась надежда: близится час победы и освобождения!

С первого дня, как он попал сюда, в среду шахтеров, Хал проникся убеждением, что истинная трагедия этих людей заключается не в их физических бедствиях, а в психической подавленности, в унылой безнадежности, овладевшей ими. Это убеждение крепло в Хале с каждым днем благодаря тому, что видел он сам, и тому, что рассказывали другие. Том Олсен первый выразил это в словах: «Главная помеха нашему делу — психическое состояние людей, которым мы стараемся помочь!» Возможно ли пробудить надежду в сердцах людей, живущих в обстановке террора? Даже сам Хал — юный и вольный, как ветер, — был доведен до полного отчаяния. А он-то принадлежал к классу, который привык приказывать: «Сделайте то!», «Сделайте это!» — с уверенностью, что все будет немедленно выполнено. Этим же рабам-углекопам не ведомо ни чувство власти, ни чувство уверенности в собственных силах: напротив, они привыкли, что все их порывы встречали на каждом шагу сопротивление, а их стремление к счастью душила чужая воля!

Но человеческая душа претерпела чудесное превращение — и в Северную Долину пришла надежда. Народ поднимался на борьбу во главе с Мэри Берк. То, что казалось Халу мечтой, теперь свершается на самом деле. Мэри Берк с лицом победительницы, в ореоле червонно-золотых волос, Мэри Берк верхом на белоснежном коне в белом одеянии из мягкого блестящего шелка, как Жанна д'Арк или предводительница парада суфражисток! Она во главе огромной рати, — и Халу казалось, что он уже слышит звуки победного марша!

В основе тогдашних шутливых слов Хала было настоящее предвидение, искренняя вера в силы этой девушки. Уже в тот день, когда он впервые застал дикую розу шахтерского поселка за развешиванием белья, он понял, что это не просто хорошенькая девушка из рабочей семьи, но женщина с умом и характером. Она была дальновиднее, чем большинство этих наемных рабов, и способна на более глубокие чувства. У нее были общие с ними, но более сложные стремления. Когда Хал, желая помочь, предложил достать для нее хорошую работу, она ясно дала ему понять, что стремится не только сбросить с себя ярмо повседневного труда, но и найти такую жизнь, в которой было бы место умственным интересам. Тогда-то и возникла у Хала идея, что Мэри должна стать учителем и вождем шахтеров. Она любила их, болела за них душой и страдала вместе с ними, в то же время ища своим пытливым умом причины их бедствий. Но едва лишь Хал заговаривал с ней о том, что надо возглавить шахтерское движение, как он встречал лишь ее презрение к углекопам. Это убивало надежды Хала, сводило на нет его стремления помочь им всем и Мэри в том числе.

И вот она взяла на себя ту роль, которую он ей предназначал. «Теперь ее душа слилась с этой бушующей толпой, — подумал Хал. — Она жила жизнью этих людей, терпела вместе с ними унижения и обиды и вот восстала вместе с ними». Но Хал, будучи всего лишь мужчиной, упустил одну из причин ее чудесного превращения: он не догадывался, что красноречие Мэри обращено не только ко всем этим Рэфферти, Уочопам и прочим рабам Северной Долины, но и к одной девушке с обложки иллюстрированного журнала, в плаще, светло-зеленой шляпке и мягкой, прозрачной, дорожной вуали, которая стоит бешеных, бешеных денег.

5

Речь Мэри внезапно оборвалась. Несколько человек, отделившись от толпы, прошли вперед, и у них там произошла с кем-то стычка. Возбужденные голоса становились громче, и народ уже бросился на этот шум. Мэри тоже повернулась, чтобы посмотреть, и как-то мгновенно вся толпа хлынула туда же, вперед.

Стычка произошла возле госпиталя. Дом выходил на улицу широким крыльцом. На нем стояли Картрайт и Алек Стоун с группой служащих Компании, среди которых Хал заметил Предовича, почтмейстера Джонсона и Адамса. Крыльцо обступили шахтеры, суровые и решительные, во главе с Тимом Рэфферти. Он кричал:

— Пускай ваши адвокаты убираются отсюда!

Переговоры с Тимом взялся вести сам управляющий:

— Здесь нет никаких адвокатов, Рэфферти!

— Мы вам не верим!

— Сами хотим убедиться! — подхватили остальные.

— Внутрь мы вас не пустим, — заявил Картрайт.

— Я должен видеть отца! — неистово кричал Тим. — Имею я право повидать родного отца?

— Можете навестить его утром. Можете забрать его домой, если вам угодно. Мы вовсе не хотим держать его здесь. Но сейчас он спит, и других больных нельзя беспокоить.

— Вы не постеснялись привести туда своих проклятых адвокатов, беспокоить их!

— Говорю вам, возле него и близко не было адвокатов! — пытался заверить Картрайт, но недовольные возгласы шахтеров заглушили его слова.

— Это ложь! — крикнул Уочоп. — Они торчат здесь целый день, вы отлично это знаете! Мы их к черту выгоним!

— Иди, не бойся, Тим! — крикнул Энди, юноша грек, проталкиваясь вперед.

— Иди, не бойся! — поддержали другие, и Тим Рэфферти, поощряемый этими возгласами, стал подниматься по ступенькам.

— Хочу видеть отца! — решительно сказал он, но Картрайт вцепился ему в плечо, и тогда он закричал: — Пропустите! Пропустите, говорю вам!

Было совершенно очевидно, что управляющий всячески старается избежать применения силы. Он приказал охране отступить и сам удерживал юношу. А Тиму уже бросилась в голову кровь; он рванулся вперед, и то ли управляющий первый ударил его, то ли хотел отразить удар, но Тим скатился вниз по ступенькам. Вопль негодования потряс толпу. Все рванулись вперед, и в этот момент люди, стоявшие на крыльце, вытащили револьверы.

Что это означает, было ясно всем: еще миг — толпа ринется вверх по лестнице, и начнется стрельба. А уж если начнется заваруха, то всего можно ждать! Такой взбудораженный народ не успокоится, пожалуй, пока не спалит все дома и не перебьет всех представителей Компании!

Хал шел сюда с намерением держаться в тени, но сейчас, в подобную минуту, это показалось ему трусостью, чуть ли не преступлением. Он бросился вперед, стараясь перекричать толпу:

— Стойте! Стойте!

Вероятно, во всей Северной Долине не было другого человека, которого они бы послушались в эту минуту. Но Халу они доверяли, он заслужил у них право на внимание. Разве не сидел он ради них в тюрьме? Разве они не видели его за решеткой?

— Джо Смит! — пронеслось в толпе от края и до края.

Хал прокладывал дорогу вперед, расталкивая людей, умоляя, приказывая молчать.

— Тим Рэфферти, погоди!

И Тим, узнав этот голос, повиновался.

Высвободившись из тисков толпы, Хал прыгнул на крыльцо; Картрайт даже не пытался помешать ему.

— Шахтеры! Погодите минутку! — закричал Хал. — Это совсем не то, что вам нужно! Вам не нужно кровопролития! — Он остановился на мгновение. Для него было вполне ясно, что одной отрицательной формулой их нельзя сейчас сдержать. Необходимо им сказать: «Вам нужно то-то!» Только что он узнал, какие именно слова действуют на них, и он во весь голос бросил этот лозунг в толпу: — Вам нужен профсоюз! И забастовка!

Шахтеры ответили ему таким мощным гулом, какого он еще не слыхал. Да, вот чего они требуют: забастовки! И пусть Джо Смит объявит ее и станет их вожаком! Ведь за это его изгнали отсюда! Не совсем ясно, правда, как он пробрался обратно, — тем не менее он здесь, и он общий любимец. Да здравствует Джо Смит! Они пойдут за ним в огонь и воду!

А смелый какой парень! Стоит себе на ступеньках и под самым носом начальства агитирует за профсоюз, а начальство, смотрите, боится пальцем его тронуть! Видя все это, толпа пришла в неистовый восторг. Те, кто знал английский язык, криками выражали свою солидарность; а кто не знал, все равно кричали, подражая остальным.