Всегда возвращаются птицы - Ариадна Борисова

Глава 10

Время возвращать камни

Ксюша, конечно, страшно огорчилась, получив телеграмму. Тотчас отправила ответ: «Приезжай будущим летом на весь отпуск». В шкатулке ждал встречи с морем бел-горюч камень. На груди под воротом блузки покоился куриный бог – барометр нынешнего настроения Изы. Поезд тронулся с Рижского вокзала на запад и как будто перебросил ее во времена поездки в Москву. Та же плацкарта, те же торчащие с верхних полок ноги в носках и без, остывающий чай в стакане со сдержанно дребезжащим подстаканником, сахар-рафинад в салфетке и, почудилось, та же выдрессированная в невозмутимости проводница. Но от насыпи разбегались не насупленные ельнички близкой тайги, а малахитовые леса Латвии, цветистые ее луга и хутора с растрепанными гнездами аистов на крышах. Ночью рядом с поездом, просвечивая насквозь, с грохотом проносились встречные составы. Огоньки за сумеречным стеклом вспыхивали, как опрокинутые куски звездного неба.

Начиная с Риги, вид за окнами переменился: это были уже подступы к Европе. Когда поезд подошел к бывшей вотчине литовского князя Гедиминаса – к городу, созданному из любви, легенд и камня у слияния двух рек, – ввысь стрельчатыми башнями устремилось уцелевшее средневековье. Из привокзального кафе густо струился дивный аромат кофе. По словам мамы, его нигде не готовят так вкусно, как в старом Вильно… Иза купила в сувенирном киоске набор открыток с вильнюсскими видами. Помешкала перед красивой фотографией Лайсвес-аллее – аллеи Свободы в Каунасе. В каунасских фортах погибли тысячи литовских евреев и среди них – большое семейство Готлибов. Сгинули все, кроме Хаима, сосланного с женой в Сибирь, самого гордого и упрямого из четырех братьев, которому было даровано находить свет даже там, где никто не видел света. Оставшимся в живых землякам Хаима и Марии с другой Лайсвес-аллее, что шеренгой жалких юрт выстроилась на берегу ледяного мыса, посчастливилось вернуться на родину. Дядя Паша поддерживал связь с папиным другом Гарри Перельманом, сообщал ему новости об Изочке, а она отказалась переписываться. Иза и теперь не хотела видеть этот город. От мыслей о нем остался прогоревший пепел.

Мимо окон экспресса снова полетели полосы ночного неба и прерывистые его двойники на земле. Ранним утром показалась Клайпеда. Мелькающие среди столетних дубов нарядные строения напоминали пряничный дом из сказки братьев Гримм, куда старая ведьма заманила Ганса и Гретель. Машины двигались по гладкому шоссе, как утюжки по шелку. Куршский залив обнимал древний город широкими рукавами, ярко вышитыми красным по зеленому. Биржевой мост, ясно отражаясь в спокойной воде Дане, эллипсоидным браслетом закольцовывал ее бело-облачную руку между двумя разновременными берегами: на правом рассыпались многоэтажки современного ландшафта, близ устья по левому, словно плавники нерестящегося лосося, выступали из волн листвы кровли Старого города.

В гостинице круговой полет времени повторился, включая элементы интерьера в виде высокой конторки и безучастной администраторши с начесом. Кажется, только вчера Ксюша упавшим голосом спрашивала у нее: «Скажите, пожалуйста, а что, совсем нет местов?» Иза приготовилась услышать лаконичный ответ, но дежурная домоправительница без всяких околичностей потребовала паспорт и, заполнив нужные бумаги, приподняла кругло выщипанные брови:

– Всего на сутки?

– Да, я уеду завтра.

Больше женщина ничего не добавила, назвала этаж и вручила ключ от номера.

Образцово опрятная комната выходила окном во двор и располагала всеми простыми удобствами. Иза торопливо помылась в душе, хотя никто не ждал своей очереди за дверью, как обычно в отсеках бани. Сердце подрагивало в предвкушении прогулки по Старому городу и знакомства с морем… К нему еще нужно было добраться. Сунула мамин янтарный кулон в карман «белочкиной» обветшавшей сумочки и переоделась в чистое. Волосы с горько памятного лета отросли ниже спины. Связала их в хвост – высохнут на ветру.

Речные набережные изумляли взор ухоженностью и какой-то кухонной чистотой. Намертво втоптанный в землю камень мостовых, наверное, помнил цокот копыт лошадей городской стражи, стук деревянных башмаков утренних молочниц, бойкую морзянку школьных ботинок… пробежку отца… легкую поступь мамы. Родители, конечно, сотни раз проходили у полуразрушенного бастиона – свидетеля великих пожаров, войн и эпидемий чумы. Иза, правда, не знала, когда и кем были разбиты башни многовековой цитадели – конно-железным воинством с кровавыми крестами на белых плащах, или люфтваффе со свастикой на крыльях. Священник Алексий, попечитель Марии, сообщил ей в письме, что фашистские бомбы уничтожили полгорода, стерли с лица Земли православную молельню и кладбище, где была похоронена бабушка Софья. А ратуша, в которой зарегистрировали брак Мария и Хаим, сохранилась…

Прелестная каменная девушка в задумчивой отрешенности брела над площадью перед драматическим театром, точно по мелководью лагуны. Возле скульптуры Анике из Тарау проходили когда-то конкурсы песен на праздниках моря. Отец, по рассказам мамы, солировал в студенческом хоре… А на какой, интересно, улице находился кинотеатр, в чьих витражах Мария разглядывала фотокадры из фильма «Королева Кристина» с Гретой Гарбо в главной роли? Подошедший молодой человек пригласил Марию в кино, и она, неожиданно для себя, согласилась. Доверила незнакомому мужчине полтора часа своей жизни, как потом доверила ему всю жизнь…

Иза дрогнула, заметив невдалеке группу юношей в форме морского училища. Мелькнул рыжий вихор… Гришка здесь? Мореход?! Сделала шаг и остановилась. Даже если Гришка в самом деле здесь, нужна ли ей лишняя встряска, незапланированный зигзаг в намеченных на день планах? Мореход на своем пути, она – на своем. Повернула в сторону.

Кругом сверкали витрины, вереницы манекенов демонстрировали летние наряды. На одном, то есть на одной, красовалось синее в белый горошек платье. Примерно такое же Мария купила для поездки в Любек, сотни лет до Гитлера остававшийся свободным торговым городом. Она рассказывала Изочке и Гришке, что гости выходят на городские площади через ворота башенной арки с надписью: «Concordia domi – foris pax»[31]. Этот мудрый девиз напоминал Изе якутскую пословицу: «Спокойствие мира начинается с тебя». А равновесие срединного мира, по поверью якутов, поддерживает мировое древо с живущей внутри его ствола Хозяйкой Земли…

Вспомнив о шаманском дереве у аласа Майис, Иза взяла сосне в подарок полметра синей атласной ленты в сувенирной лавке. Не могла не зайти и в продовольственный магазин, он так и манил выставленной за стеклом снедью – пирамидами дефицитных шпрот и сайры. В нос сразу шибанул мощный запах рыбы: в эмалированных лоханях рыбного отдела сияло свежее морское серебро и золотилось копченое, чернели копешки съедобных водорослей (совершенно несъедобных на взгляд) и щетинились усиками тараканьи горы отвратительных креветок. Иза еще не завтракала, а тут аппетит пропал.

Влажный ветер сквозил в вышарканных до черепного блеска тележных проулках, где не смог бы развернуться и «Запорожец». Из-под стрех блестели мансардные окна и стекло миниатюрных балконов, увитых косицами дикого винограда. К слившимся с тротуаром цоколям фасадов, за неимением места для клумб, доверчиво, как к подоконникам, жались глиняные горшки с незатейливыми цветами.

Тесные лабиринтовые улочки хранили бережливый и добродушный дух бюргерской старины. В неведомой глубине этих шахматных ходов стоял до войны старый фахверковый особняк успешного владельца деревообрабатывающей фирмы Ицхака Готлиба. Деда Изы. А родители снимали квартиру с сентиментальным названием «Счастливый сад» у старой фрау Клейнерц. Там они действительно были счастливы – до тех пор, пока западный муссон не принес в Клайпеду нацистские поветрия. На прощание фрау Клейнерц подарила Марии кулон с камнем-талисманом. Если старушка жива и не переехала в Германию, хотелось бы увидеть ее, как о том мечтала мама. При всей сложности топография Старого города не казалась такой уж путаной, и вначале Иза бодро присматривалась к домам, но под мамино описание подходил каждый третий, а название улицы она безнадежно забыла. Нет, слепой поиск был, конечно, бессмыслен.

Непривычные к булыжнику ноги устали быстро и запросили отдыха. Иза сидела на скамейке, разглядывая дырчатое кружево на стене, плетенное из света, тени и листьев… памяти и забвения. Чудилось, что под прикрытием оконных цветов за улицей наблюдают бесплотные старушки с чашками выпитого временем кофе в прозрачных пальцах… Пешеходы и велосипедисты возникали в каменной пустыне эпизодически, как мелкий прибой. Их моросящий говорок, шепот шагов и шин едва оживляли сонную тишину. Приблизив к гостье свое рубленное из тверди лицо, малолюдный город нисколько не стал ей ближе.