Ветер с востока - Александр Михайловский

Но тут до пулеметов дело как-то не дошло — обошлись автоматами и гранатами. Все решила внезапность. Охрана замка от нашей дерзости просто остолбенела, и не сумела оказать нам серьезный отпор. Все же, несмотря на все свои прекрасные боевые качества, немцы, пусть они даже из частей СС, попав в нештатную обстановку, теряются, и пока не получат сверху дополнительные указания, находятся в состоянии боксера, получившего нокаут. Ну, не приучены они к импровизации. В четком планировании и выполнении приказов их сила, но и их слабость.

Пока мы захватывали замок, десантники атаковали аэродромы. Там тоже получилось всё, как мы задумали. Дерзость была невероятная. В тот самый момент, когда первые "тетушки Ю" уже катили по посадочной полосе, внимание зенитчиков и аэродромной обслуги отвлекли на себя "горбатые", имитировавшие штурмовку аэродрома. Тем более местных немцев смутило то, что экипировка десанта не походила на обычную советскую. К тому же приземлялись финские самолеты, а форму одежды своих союзников немцы знали довольно плохо. Минута-другая, и там тоже все было кончено.

А потом вовсю заработал воздушный мост, трофейные Ю-52 улетели обратно к Пскову, а вслед за передовыми подразделениями, захватившими аэродромы, специально собранные по всему советско-германскому фронту ТБ-3 начали доставлять к Риге остальной личный состав 201-й десантной бригады. Среди переброшенных через линию фронта грузов и подразделений был даже дивизион пушек ЗИС-3 и отдельная рота тяжелых пулеметов.

Нам тоже досталось, в смысле подкреплений. Пушек нашему батальону, правда, никто не обещал. Но всё прочее, включая весь оставшийся личный состав, дополнительные боеприпасы и несколько ДШК на треногах и с боекомплектом, вертушки доставили нам исправно. Всё прибыло "с доставкой на дом". Посадку винтокрылы совершили прямо во дворе замка. К тому же появились немалые трофеи, как в виде автотранспорта, так и в виде немецкого вооружения. Но мы в ОСНАЗе не гордые — трофейному коню в зубы не смотрим.

В течение ночи левобережные районы Риги практически полностью были захвачены десантниками 201-й бригады. Под контролем немцев на левом берегу оставался пока только Усть-Двинск, он же Динамюнде, он же Даугавгривс. К утру, когда на плацдарм перелетели сначала истребители, а потом и "наш" 704-й легко-бомбардировочный полк, положение немцев стало совсем безнадежным.

Наш батальон к утру контролировал плацдарм на правом берегу, где-то километр в глубину и четыре по фронту. На территории нашего плацдарма было расположено три моста из четырех через Западную Двину, включая железнодорожный. Единственный мост, который мы не успели захватить, был расположен километром выше по течению, считая от самой крайней точки нашего продвижения. К утру он был взорван самими немцами, которые боялись, что мы его непременно захватим.

Но, он нам, собственно говоря, уже был не так уж и нужен. Где-то часам к семи утра на окраину Риги вышли передовые дозоры механизированной бригады генерала Бережного, и на наши позиции прекратилось даже то незначительное давление, которое пытались организовать потерявшие управление части гарнизона Риги и полицейские националистические формирования, вроде команды Арайса. Вся эта публика, прощупывавшая возможность прорыва на левый берег Двины, вдруг стала бросать оружие, переодеваться в штатское и разбегаться кто куда. Затаиться, лечь на дно, переждать тяжелые времена, попытаться любой ценой спасти свою шкуру — других желаний у этих ублюдков не было. Никто из них не желал бросаться с гранатами под советские танки.

В самом начале операции нам удалось захватить здание на улице Вальдемара, 19 — это неподалеку от железнодорожного вокзала. В нем располагалась штаб-квартира команды Арайса, а также вербовочный пункт для национально ориентированных добровольцев. Теперь ни одна эта сволочь не уйдет от расплаты, так как платежные ведомости и отчеты о проведенных карателями акциях будут немедленно переданы в распоряжение НКВД. Один только расстрел 8 декабря прошлого года пациентов детской больницы на улице Лудзас ставит всю эту банду вне любого закона. Единственное наказание для них — расстрел, а еще лучше — виселица.

Кстати, сам Виктор Арайс, палач и детоубийца, штурмбанфюрер СС и лейтенант бывшей латышской полиции, тоже оказался в наших руках, так как он был правой рукой, однокашником и сослуживцем по латышской армии генерального комиссара округа "Леттленд" оберштаффельфюрера СА Отто Дрекслера, остзейского немца и уроженца Риги. Самого Виктора Арайса, как и его начальников: Дрекслера, Еккельна и Лозе, опознал сначала мой заместитель подполковник Гордеев, а потом и прибывший вместе с авангардом бригады генерал-майор Бережной. Ненависть и брезгливое презрение были написаны на их лицах, когда они рассматривали пленных фашистских главарей. Неплохо владеющие русским языком Дрекслер и Арайс из наших разговоров очень быстро поняли — в чьих руках они оказались. К моменту появления генерал-майора Бережного их страх уже успел превратиться в панический ужас. Раньше немцев пугали "дикими казаками", потом НКВД, а теперь — ужасным русским ОСНАЗом, который казнит захваченных "истинных арийцев" самыми жуткими азиатскими способами. Ну ничего, будет им полный набор страшилок, потому что казаки тоже скоро будут здесь, а представитель НКВД, товарищ Санаев, вот он, стоит рядом с нами, далеко за ним ходить не надо.

— Спасибо, Василий Филиппович, — сказал он мне, пожав руку, — все вышло даже лучше, чем мы рассчитывали. Товарищ Сталин будет очень доволен.

В понедельник, 23 марта 1942 года, на аэродроме ЛИИ ВВС в Кратово состоялся первый испытательный полет истребителя ЛаГГ-3 с двигателем воздушного охлаждения М-82. Никаких неожиданностей не произошло, взревев мотором, самолет, в кабине которого сидел шеф-пилот "фирмы" Василий Яковлевич Мищенко, легко оторвался от полосы и, как почетный чукча, не убирая лыж, совершил круг над аэродромом. Выбежавшие на шум из ангаров техники и летчики провожали самолет внимательными взглядами. Все закончилось благополучно. Завершив четвертый разворот, самолет снизился, выровнялся над самой полосой и, чиркнув лыжами по плотно укатанному снегу, совершил аккуратную посадку.

Но на этом полеты первого дня не прекратились. Когда самолет подрулил к позиции старта, к нему подошло несколько человек, среди которых были "подполковник Железняк", гвардии майор Покрышкин и сам Семен Лавочкин. Василий Мищенко вылез из кабины и минут пять что-то рассказывал своим собеседникам, размахивая руками. В конце этого рассказа Семен Алексеевич кивнул, после чего Покрышкин забрал у Мищенко летный шлемофон, хлопнул испытателя по плечу и сам полез в кабину "этого пылесоса". Все повторилось вновь, самолет взлетел, сделал круг и аккуратно приземлился, после чего опять последовал обмен мнениями. Все же летчик-испытатель и опытный ас-истребитель машину чувствуют немного по-разному.

— Норовистая машина получилась, Семен Алексеевич, — сказал Покрышкин Лавочкину, неуклюже вылезая из кабины истребителя, — но, ничего, мы с ней управимся, — он хлопнул ладонью по крылу. — Скорей бы ее на фронт отправить. Но, товарищ конструктор, нельзя ли убрать гаргрот. А то сейчас обзор задней полусферы совершенно никакой. А так — выше всяких похвал…

Вслед за гвардии майором Покрышкиным в кабину истребителя полез и "подполковник Железняк". Пришла его очередь поднимать "малышку" в воздух. По-другому он бы просто не смог — простой полет по кругу на фактически серийной машине, да еще после двух опытных летчиков… Нет, риск при этом полете был куда меньшим, чем при обычном боевом вылете.

Когда сын Сталина поднял истребитель в воздух, Покрышкин проводил его внимательным взглядом, вспоминая свое собственное ощущение машины. Для Александра Ивановича, как для летчика-истребителя, первый полет на новой машине был чем-то вроде первого свидания с девушкой, которая потом должна стать его законной супругой на долгие-долгие годы. Такие моменты в жизни не забываются. Гвардии майор хотел еще раз поднять машину в воздух, на этот раз по-настоящему, без ограничений, увести истребитель в пилотажную зону, и покувыркаться там от всей своей широкой русской души среди белых как пуховые перины облаков, добиваясь полного единения человека и машины.

Василий Сталин, поднимая в воздух новый самолет, в мыслях был от него довольно далеко. Для него самого последние два месяца не прошли даром и довольно сильно изменили жизнь. Он почти бросил пить, показывая при этом достаточно твердую волю. Если предыдущие "воспитатели" стремились споить сына вождя для получения через него всяческих благ, то общество Александра Покрышкина, генерала Голованова, летчиков авиаэскадры ОСНАЗ из будущего, наоборот, укрепляло его волю и дух. Вести себя здесь, подобно избалованному барчуку, было просто неприлично, и Василий потихоньку перенимал манеры майора Покрышкина, который вовсе не был комнатным ботаником. Как там пел Утесов: "я веселый, озорной гуляка…"