Клипер «Орион» - Сергей Жемайтис

Клипер ушел, провожаемый лодками рыбаков, которые вышли на ночную ловлю кальмаров.

На рассвете следующего дня «Орион» вошел в Зондский пролив. Как почти всегда в пору муссонов, утро выдалось сумрачное, мглистое, из Индийского океана катились пологие волны. Воздух над водой был неподвижен. И тут сказались выдающиеся мореходные качества «Ориона». Ловя ветер только верхними парусами, он делал около шести узлов. Облака плотно прикрыли горы Суматры и Явы. И все-таки чувствовалось присутствие суши: множество чаек, бакланов, олушей носилось в воздухе или сидело стаями на серой воде. Мимо проплывали стволы бамбука, зеленые пальмовые листья, кокосовые орехи: следы работы недавнего тайфуна. «Орион» миновал целую флотилию катамаранов. Темнокожие рыбаки посылали приветствия, предлагали рыбу — огромных тунцов, которых они с трудом поднимали из лодок. К восьми часам облака поднялись, рассеялся туман и впереди показалась конусообразная вершина горы, она поднималась прямо из воды и терялась в облаках. Герман Иванович, стоявший с матросами у борта, сказал:

— Направо небольшой остров, он сливается с берегом Явы. Видите, низкий зеленый берег, а впереди — вулкан Кракатау. Вулкан этот когда-то наделал шуму на весь мир. Он взорвался во время извержения. Мы скоро увидим северную его часть, по описаниям, сейчас там отвесный обрыв. On образовался во время взрыва, когда в море рухнула третья часть горы, полторы кубических мили! Вы можете представить, какая поднялась волна от такого камушка? Говорят, высота ее была 120 футов и такой силы, что она обежала вокруг Земли.

— Надо же!

— Вот нечистая сила!

— Поди, народу поубивала? — раздались голоса.

— Да, народу погибло много. Смыло много деревень, досталось и тем, кто был в море. Мало того, во время извержения поднялось в воздух столько пепла, он был таким мелким и залетел так высоко, что солнечные лучи задерживались в этой пелене и на земле стало холодней.

— А теперь он не того… — Нефедов замялся, со страхом взирая на каменную громаду, — не грохнет ненароком?

Матросы засмеялись, но как-то невесело, настороженно поглядывая на радиста.

— Сейчас вулкан отдыхает.

Нефедов спросил:

— Сколько отдыхать-то будет?

— Думаю, долго. Может, лет сто, а то и двести.

Нефедов расцвел в улыбке:

— Тогда ничего. Сейчас бы не грохнул. Волна-то, говорить, сто двадцать футов? Надо же так плеснуть!

Матросы уже без всякой опаски стали рассматривать дремавший вулкан. Открылась его северная сторона — гладкая отвесная стена километровой высоты подперла тяжелые облака.

«Орион» проходил самую узкую и оживленную часть пролива. Множество катамаранов, пирог с противовесом и без противовеса шли с Суматры на Яву и в обратном направлении. Буксир тянул баржу, заваленную мешками, — совсем как на реке. Шли навстречу английские и голландские транспорты. Матросов изумил смельчак, пересекавший пролив на крохотной тупоносой лодчонке. Он греб, стоя на корме, длинным единственным веслом, как гребут на Востоке, налегая на него всей грудью. В лодке, видно, находилась вся его многочисленная семья и жалкий скарб. Матросы говорили, глядя на них;

— И куда его гонит!

— Ведь шквал или что — хана!

— Нужда!

— А посмотреть, так здесь просто рай земной.

— Дух какой стоит. И опять теплынь — ни тебе зимней одежды, ни дома настоящего.

— Шалаш, и дело в шляпе!

— Хари к тому же под рукой. В море — рыба, на земле — банан и другая овощь.

Зуйков вздохнул и сказал:

— Шляпа-то дырявая у нашего брата. Везде не мед что крестьянину, что рабочему человеку. Вот тут Нефедов говорил про райское житье, а Худяков про даровой харч. И здесь ничего даром не дают. Земля, как водится, помещичья. Что бы ему не сидеть, этому мужичонке, коли было бы поле, скот и другое хозяйство. Верно, что нужда гонит. И насчет моря тоже: чтобы по-настоящему рыбой заниматься — снасть нужна, а она денег стоит. Вот тебе и выходит — банан вроде нашей дули. И еще я скажу, братцы, насчет ихней райской жизни то, что как кто, а я бы по доброй воле и дня здесь не остался. Ни тебе лета настоящего, ни зимы, один пар да пот. На землю ступишь — змеи, да пауки с кулак, да комар здешний — москит, как пулей, гад, прошибает. Так что всякая нечисть заедает бедняка. Другое дело богатому, он в бунгалах живет за всякими сетками и завесами да за вестовыми. Слуга здесь даровой, как и у наших господ офицеров, — заключил Зуйков при полном одобрении окружающих его матросов.

Подошел сияющий Феклин.

— Ну, братцы, — сказал он многозначительно, — домой повернули, к себе. Прямо на север, — он махнул рукой, — вон там наша сторона. Теперь что ни минута — ближе к дому. Вот пройдем между островами, тут их пропасть, потом попадем в Китайское море, а за ним в Японское, а там и дома. Во, братцы, какие дела!..

На утреннем построении командир повторил слова своего вестового и призвал экипаж напрячь все силы, чтобы скорей прибыть во Владивосток.

Затем он сказал целую речь, первую за все плавание:

— Не думайте, граждане матросы, что ветер, надувая паруса, а пар, вращая винт, несут нас на родину. Нет, друзья мои, без всех наших совместных усилий, особенно без вашего самоотверженного труда нам не сдвинуться с места. Работали вы все эти месяцы прекрасно и, конечно, заслужили отдых. Неплохо бы нам сейчас зайти в порт, а до него рукой подать, и недельку побыть на твердой земле, отдохнуть, кое-что исправить на клипере, да мы не можем. Нас могут задержать местные власти и передать англичанам. Лучше потерпим еще немного и отдохнем дома, а все нужные работы по кораблю выполним на ходу. Думаю, что вы все правильно поймете меня и выполните свой долг так, как выполняли его прежде. — И заключил: — Благодарю на службу, граждане матросы и офицеры!

Матросы ответили дружным: «Рады стараться, гражданин командир!» — а офицеры взяли под козырек.

Весь день обсуждалась на баке речь Мамочки. Всем пришлись по душе слова командира, особенно оценка труда матросов, не избалованных похвалами и наградами.

— Игра в демократизм, — шепнул Стива Бобрин на ухо Новикову по дороге в кают-компанию.

Новиков желчно ответил:

— На игру не похоже. Команду надо ободрить. — И, посмотрев пристально на Стиву, добавил: — А вы, мой друг, балда!

— Позвольте! — обиделся Бобрин. — Как вы можете!

— Могу! Нельзя, мой друг, вот так, с ветерком отметать даже у идейных противников их положительные качества и верные действия. Смотрите, в каком отличном состоянии клипер, люди! А вы — игра! Думать надо.

— Я по понимаю вас…

— Поймете когда-нибудь… Когда и мне все яснее станет.