Имидж старой девы - Елена Арсеньева

Он не договорил, потому что внезапно открывается дверь и появляется Моршан. Вид у нашего красавчика такой, словно его кто-то крепко ударил по голове. Он даже потирает лоб. А может, и правда налетел на косяк?

– Ну что? Узнали хоть что-то? – враз спрашиваем мы с доктором.

– Почти ничего не удалось выяснить, – бормочет Моршан. – Человек, который принес цветы, исчез. Никто не знает, откуда он, кто такой. Но он рассказывал охране, что купил эти фиалки по приказу своего господина. Никак не мог их разыскать, ведь уже май… И вдруг увидел старуху, которая торговала фиалками. Купил у нее все цветы, всю корзинку – для Мадам.

– А кто его господин? – снова восклицаем мы в унисон. – Кто его господин?!

Моршан смотрит то на меня, то на доктора. Чувствуется, что он растерян. Но вот по лицу его проходит тень, и я понимаю, что он принял какое-то решение. Отводит руку ото лба, глаза его становятся спокойными.

– Этого я не знаю, – отвечает он с приветливой, обезоруживающей мягкостью. – И как мог узнать? Ведь человек, принесший цветы, исчез!

Я смотрю на Моршана. Такое ощущение, что нашего простодушного красавца подменили. Чего-чего, а простодушия в нем не осталось ни капли! Я убеждена, что он лжет – откровенно лжет нам в глаза.

Похоже, и доктор думает так же».

Я оглядываюсь – и с трудом соображаю, где нахожусь. Смотрю на часы – Бон Дье, как говорят французы! Без четверти одиннадцать! Через пятнадцать минут я должна стоять на бульваре Итальянцев у входа на станцию метро «Ришелье-Друо»! А туда еще бежать! А я еще не готова!

Натягиваю пуловер, влезаю в джинсы, которые сегодня надеваются как по маслу и совсем не жмут. Ну понятно, последние два дня у меня ни крошки «Браунисов» во рту не было, зато стрессов – хоть отбавляй. Скоро шмотки Арины станут мне велики!

Чуть ли не впервые в жизни мысли о близняшке не повергают меня в состояние жесточайшей депрессии, смешанной с агрессией. Потому что думаю я о ней лишь краешком сознания: остальное поглощено дневником, который я продолжаю лихорадочно просматривать, заглядывая то на первые страницы, то на последние, дурея от тех открытий, которые делаю на каждом шагу. В руках у меня – бесценнейший исторический документ. С мая 1814 года он пролежал в потайном ящике бюро, сделанного Луи Полем Верноном для кабинета бывшей императрицы Жозефины. У кого только не побывало бюро за эти годы, десятилетия – столетия! – пока не застряло в мансарде у Мориса в ожидании того часа, когда украсит собой его отремонтированную квартиру! Чьи только руки не брались за витую ручку верхнего ящика! Но никому и в голову не могло прийти, что там, в потайном отделении… Открыть этот секрет можно было только случайно. Или… или если кто-то знал о существовании тайника, знал, что там может быть спрятано нечто…

Я не успеваю додумать, потому что некогда! Смертельно некогда! На часах уже без пяти одиннадцать. Сунув дневник в сумку – надо показать драгоценную находку Бертрану! – вылетаю из дверей, вызываю лифт, и вот я уже внизу. Выскакиваю из подъезда – и чуть не сталкиваюсь с… Морисом. Елы-палы, как говорит один мой знакомый! Бон Дье… К счастью, этот самый Дье ко мне сегодня и впрямь добр. Мой бо фрэр даже не замечает переодетую бель сер. Он стоит около неубранной мусорки и с философским видом запихивает под крышку большущий прозрачный пакет, полный каких-то бумажных комков. Я-то знаю, что это за комки! Это Лизкины памперсы, которых за ночь искакивается и исписивается изрядное количество!

Меня вдруг скручивает в припадке истерического хохота. Вспоминаю вчерашнюю ночь и зеленый контейнер, в котором лежал черный пластиковый мешок, а в нем… А теперь в этот же самый контейнер Морис выбрасывает дочкины памперсы. Все рядом, все рядом в этом мире, смех и слезы! Как это написала в своем дневнике неведомая мне Жизель? «Господи, почему во всякой трагедии непременно присутствует фарс?!»

Бегу дальше, сворачиваю на углу Друо – и обмираю. На миг кажется, что вечерний кошмар вернулся. Навстречу мне движется лязгающий зеленый мастодонт, окруженный фигурами в зеленых комбинезонах. Имя им легион! Они с профессиональной небрежностью опустошают переполненные контейнеры и подбирают с тротуаров газеты, пакеты и апельсинные корки.

Я перестаю трястись. Ничего страшного. Жизнь продолжается, а забастовка парижских мусорщиков наконец-то закончилась!

Александр Бергер, 10 октября

200… года, Нижний Новгород

– Александр Васильевич? Добрый день!

– Добрый. А кто?..

– Это ваш тезка беспокоит. Бергер. Помните такого?

– А то! Конечно! Как дела? Нашли какие-нибудь концы?

– Кое-что есть, определенные следы…

– Александр Васильевич, голубчик, так это же здорово! Только докладывать вам бы лучше не мне, а Малютину. Он вам свой домашний телефончик давал? В любое время, ночь-полночь…

– Пока рано еще докладывать, надо кое-какие варианты отработать. Я вам по другому вопросу звоню. По личному, так сказать. Просьба имеется.

– Просьба? Какая просьба?

– Вы уж извините, что затрудняю… Но у меня друг бульдога завел. Щенка. А что с ним делать – не знает! Боится, что вырастет у него плюшевая игрушка, а хотел бы иметь нормально воспитанного пса. А я возьми и расскажи ему про вашего Финта, какой он молодец: и не злобный, как зверь, и поноски носит, и послушный. Чудесный, словом, пес! Сболтнул на свою голову. Мой друг и говорит: покажи ты мне этого Финта, сведи с его хозяином, я хоть с живым человеком поговорю, кто собаку знает, а то пошел в клуб собаководства, так там суют брошюрки в зубы, а чтоб слово сказать, совет дать – таких нет.

– Да? Ну, это вашему приятелю не повезло. Не на того наткнулся. Обычно в этих клубах народ приветливый, а уж как начнут про своих собак рассказывать – так, считай, на час, не остановишь их.

– Александр Васильевич, сделайте одолжение, а? Встретимся хоть на полчасика! Очень прошу. Другу я очень обязан, хочу ему помочь. Мы же с вами все-таки работаем теперь вместе… как бы коллеги!

– Да что ж, я разве против? Отчего не встретиться? Когда вы хотите?

– Ну, скажем, через час-полтора – это удобно? Вы ж, наверное, выходите с Финтом гулять по вечерам. Еще не стемнеет, как раз поговорим.

– Ну давайте подъезжайте. Я на Рокоссовского живу, там, где маршрутка поворачивает. Кардиоцентр, следующая остановка наша. Можем на ней встретиться, а потом пройдем на Щелковский хутор. Это два шага. Финт обожает там гонять.

– А может, прямо на Щелковском хуторе повидаемся? Я его неплохо знаю.

– Давайте, лады! С остановки идите прямо мимо гаражей – представляете себе?

– Конечно.

– Вот как они закончатся, откроется поляночка. От нее идут разные тропинки, но мы давайте на поляночке повидаемся, чтобы не потеряться. Во сколько вы хотите? Через полтора часика? Нормально.

– Спасибо огроменное! Так до встречи?

– До встречи!

Бергер положил трубку и покачал головой. Конечно, Шурик – человек добрый и отзывчивый, рад оказать услугу «коллеге». Нехорошо обманывать такого любезного человека, что и говорить… А Бергер вот именно что обманывал. Не было у него никакого друга с бульдогом! Без – столько угодно. Имелись также приятели с ризеншнауцером, питбулем и двумя лайками. У бело-розовой Алины имелся в собственности обворожительный шарпей. Но вся штука в том, что Бергеру необходимо было выманить Шурика из дому именно вместе с Финтом. На добродушного, общительного пса Бергер делал сегодня главную ставку и от души надеялся, что Финт с его замечательной памятью не подведет.

Он поглядел на часы. Ого, цейтнот! Успеет ли он обернуться за полтора часа, нет, даже за час, чтобы все подготовить как надо? Далековато обитает Шурик от парка Кулибина…

– А вы, оказывается, вон где живете! – сказал Бергер, поздоровавшись и ухитрившись погладить Финта, который подпрыгивал вверх и извивался всем своим тугим телом, выражая таким образом свой восторг от возобновленного знакомства. Потом он спрятал руки в карманы куртки. Так, время пошло… – Я думал, ваш дом около парка Кулибина. Вы вроде сказали, что двадцать лет там гуляете?

Шурик, явно не ожидавший провокационного вопроса, растерянно моргнул.

– Ну да, гуляю. Мне нравится там гулять. Там… аура хорошая. А в тот раз просто от знакомых возвращался, ну и решили с Финтом прошвырнуться.

Бергер кивал с приветливым видом. Человек живет практически рядом с лесом – с великолепным Щелковским хутором, – а гулять ездит на улицу Горького, в самый центр города. В парк, аура которого могла бы показаться хорошей разве что вампиру или восставшему из могилы мертвецу. Все-таки на месте парка было когда-то кладбище…

Как ни старался Бергер свалять валенка, Шурик, видимо, учуял что-то неладное. А может, ему просто не нравилось оправдываться. Насупился, принялся ковырять носком землю:

– Ну, где ваш друг?

– Извините, – покаянно понурился Бергер. – Что-то задерживается. Он аж с Автозавода едет.