Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк» - Виктор Карпенко

– Чего раззявился? Знай лей воду, пока на ноги есаулы не встанут, – и, сильно хлопнув дверью, выскочил во двор.

Стрелецкий передовой дозор вернулся. Старший дозора – сотник Артюха Мотан доложил князю, что в деревне тихо, воровские казаки спят и только полторы сотни бодрствуют, греясь у костров. Доложил он и о телегах, перегораживавших дорогу.

– Телеги не помеха, раскатим, – отмахнулся князь. – Главное то, что нас ждут. Твой приказ, – кивнул он Петру Лопухину, – пойдет впереди. Как войдете в деревню – не мешкайте, скачите на другую околицу, запирайте выход из деревни ворам, а там уж потешимся вдосталь! Ты, голова, – обратился он к Тимофею Полтеву, – закроешь со своими стрельцами дорогу на въезде в деревню, сделаешь это двумя сотнями, а остальных стрельцов проведешь со стороны леса, там их расставишь, да так, чтобы ни один вор не ушел от наказания. А теперь – с Богом!

Стрелецкие полки двинулись. Вот первые сотни показались из-за поворота дороги и, растекаясь лавой, устремились к еле просвечивающимся в сумеречном свете серого осеннего утра крайним избам Исуповки.

Телеги выросли как-то неожиданно.

Стрельцы с трудом остановили коней, закрутили их на месте, чтобы не поранить их о препятствие, смешали строй. И тут произошло то, чего никто из стрельцов не ожидал: залп нескольких сотен пищалей взорвал сонную предутреннюю тишину. За залпом пищалей забухали пушки. Передние ряды стрельцов снесло лавиной свинца, обрушившегося из-за телег, изб, плетней… Перестроившись, они попытались обойти заслон из телег слева, но и там их ждали пищальные залпы. Сделав еще несколько попыток прорвать заслон и войти в деревню, стрельцы, развернув коней, скрылись за поворотом дороги в лесу.

Князь Щербатов был озадачен: хорошо вооруженные, обученные ратному делу стрельцы были отброшены холопами, голодранцами.

Князь приказал выдвинуть вперед пушки. Пушкари, добро знавшие свое дело, сноровисто завозились у пушек, и вскоре первый залп эхом прокатился по лесу. За ним последовал второй, третий. Телеги, перегораживавшие дорогу, после двух-трех точных попаданий разлетелись в щепки. Но когда стрельцы ринулись в деревню, новые телеги уже стояли на месте прежних и новые залпы обрушились на скученные стрелецкие сотни.

Князь Щербатов негодовал. Уже рассвело, а приказ воеводы Долгорукого не был выполнен. Он вновь и вновь посылал стрелецкие сотни на Исуповку, но всякий раз они вынуждены были отходить назад, неся большие потери. Далее крайних изб стрельцы так и не продвинулись. Тогда князь, спешив две сотни стрельцов, послал их в обход через заболоченный лес по другую сторону деревни, но и там стрельцов встретили мужицкие рогатины, косы, пики, дубины.

Только к полудню, получив помощь от Долгорукого в тысячу двести стрельцов при шести пушках, Щербатову удалось сломить отчаянное сопротивление повстанцев и ворваться в деревню. Пощады от стрельцов не было никому. Рубили всех, кто попадался под руку: и повстанцев, и жителей деревни, и старых, и малых. Немногим удалось уйти живыми из этой кровавой сечи. Смертельно раненный, истекающий кровью был брошен озверевшими стрельцами в горящую избу Степан Кукин. Пал в схватке Савва Локтев. Сгинул и атаман Мишка Семенов: может, снесла стрелецкая сабля буйную голову, а может, и спасся атаман, уйдя от беснующихся стрельцов лесом. Когда бой стих, князю Щербатову показали захваченные трофеи: четыре железные пушки на станках, сто ядер, шесть бочонков с зельем и восемь знамен. Пленных не было.

Глава 5 Кременки

1

Как смерч, пронеслась весть о разгроме войск Степана Разина. Тяжелым камнем легла она на души и сердца тех, кто все свои помыслы связывал со светлой мечтой о вольнице. Куда подевался атаман после боя, никто не ведал, но говорили разное: одни – что саблями посечен; другие – что подался атаман на Дон; третьи – на север к поморам, а кто и поговаривал, что пленили славного атамана и, заковав в цепи, повезли на суд и расправу в Москву.

Докатилась эта весть и до Темникова. Многих повергла она в уныние, многим поубавила прыти. А тут ко всему и разгром повстанческого войска Мишки Семенова возымел на мужиков пагубное воздействие, породил в них страх перед грядущей расправой.

На темниковскую засечную полосу после боя в Исупове пришло немногим более двух сотен повстанцев, остальные же сложили свои головы безвременно. Привел повстанческие сотни давний знакомец Алёны, бывший староста будного стана Семен Захарьевич Пусторуков.

Гришка Ильин приехал в Темников под вечер, и та помощь, что послана была советом атаманов в Исупово, пришла с большим опозданием. Все уже было кончено, и только чадящие прогорклым дымом головешки сожженных изб напоминали о бое.

Войско ушло обратно в Темников. Федор Сидоров – ему было поручено управление двухтысячным конным отрядом – проходя через Кременки, оставил там есаула Андрюшку Осипова за старшего, а с ним пять сотен казаков. Позднее из Темникова пришло еще две сотни мужиков во главе с Даниилом Сидоровым. Войску в Кременках был дан наказ: стоять заслоном на пути стрелецких и рейтарских полков, ежели воевода Долгорукий вознамерится пойти на Темников. Сам же Темников готовился к походу на Арзамас. Дел было множество: и мужиков обучить пешему строю, и коней приучить к вспышкам пищалей и грохоту пушек, чтобы они не шарахались из стороны в сторону, и обуть, и одеть войско мужицкое, и прокормить.

Алёна за делами осунулась, похудела. Некогда ярко пылающие румянцем ее щеки побледнели, проступили морщинки у глаз, четче обозначились сжатые упрямые губы.

Как только выпадало свободное время, Алёна спешила в избу купца Боева, где в горнице лежал Поляк. Заменив повязки на ранах, напоив его отваром из целебных трав, она садилась у изголовья и, полуобняв, прижималась своей щекой к его пылающей жаром щеке, замирала так надолго. Бывало, он засыпал, убаюканный ее шепотом, а она гладила его разметавшиеся в беспорядке волосы и тихонько роняла слезы, оплакивая свою бабью долю.

Вот и сейчас, прометавшись всю ночь в жару, он, обласканный, успокоенный ее ласковыми руками, спал, положив голову Алёне на колени, а она, гладя его исхудалое, заострившееся лицо, перебирала в памяти минувший разговор, заронивший в ее мечущейся душе безысходность и гнетущее чувство обреченности.

– Ты что же думаешь, воеводы зазря хлеб царский едят? Видел я, сколь многочисленны их рати, сколь сыт вид их, богаты одежды, грозно оружие. И ты слабыми этими руками решила сокрушить стрелецкие полки, бояр лишить сытости, а воевод городов? – облизывая запекшиеся губы и возбуждаясь все больше и больше, выкрикивал Поляк. – Да знаешь ли ты, кто ведет полки стрелецкие? Нет? А я тебе скажу: их ведут воеводы, в ратном деле сведущие, турок и ляхов бившие, в сечах закаленные! Кого супротив них поставишь? Федьку Сидорова? Зарубина? Гришку Ильина? Игнашку Рогова? Может, сама станешь?

Алёна молчала. Широко открыв глаза, она глядела на Поляка, который, размахивая руками, кричал:

– Был один атаман, который мог супротив бояр и самого царя стать боем и стал он, да сил не хватило, сгубили молодца. О нем, о Степане Разине, говорю я! Одно вам осталось: уходить в леса, прятаться по глухим местам, молить о милости царской, а иначе всех порубят, посекут стрелецкие палаши. Кто же в сече не падет, палачи на дыбе изведут!

Алёна боялась признаться себе в том, что жертвы принесены напрасно, что нет силы, способной изменить жизнь, облегчить страдания народные. Она боялась и не хотела верить, что это так, что Поляк прав, что восстание будет потоплено в крови. И даже если она временами забывалась, играя мягкими локонами спавшего подле нее Поляка, слова, сказанные им в горячке болезни, вновь всплывали в ее мозгу: «… посекут стрелецкие палаши. Кто же в сече не падет, палачи на дыбе изведут».

Тягостный ход ее мыслей был прерван настойчивым стуком в дверь. Алёна, осторожно высвободившись от покоившейся на коленях головы Поляка, вышла из горницы. В сенях ее ждал дед Пантелей. Снизив голос до шепота, он поведал:

– Вернулось посольство от Михаила Харитонова. Мужики хмурые, сердитые, должно, ни с чем приехали от атамана. Иван Зарубин наказал тебя сыскать.

Алёна вернулась в горницу, повязала платок, лежавший до того на лавке, взглянула еще раз на постанывающего во сне Поляка и, тяжело вздохнув, вышла за дверь.

– Атаманы упреждены? – строго спросила Алёна деда Пантелея. Тот закивал головой:

– Давно тебя дожидаются, матушка.

Алёна заспешила к воеводскому терему, где собрались атаманы на совет. Идущие ей навстречу мужики и бабы кланялись поясно, отчего Алёне всегда становилось неловко: чай, не боярыня. Она также кивала им в ответ, одаривала ласковой улыбкой, а иных и добрым словом.

Вот и воеводские хоромы.