Метод Нестора - Яна Розова

У меня совсем не было слов, но все-таки, любопытство победило:

— Ты мамку любишь?

— Ага, она добрая! Я в детдоме шесть лет жил, там меня били, потому что я был самый маленький в группе. Еще учиться заставляли, а мне оно зачем? Мамка приехала и забрала. Теперь я в школу могу не ходить и никто меня не бьет. А если кто полезет — мамка такое закатывает!..

И тогда я скорректировал свой план. Я не могу оставить Алешу с этой сукой, но и разбивать его иллюзии нельзя. Значит, это будет несчастный случай. Вообще-то несчастные случаи — не моя специализация. Я преднамеренно выставляю свою работу на всеобщее обозрение — надо, чтобы люди задумались, попытались представить не только как я сделал это, но, главное — почему! Кроме своих особых случаев, личных. Я имею в виду, конечно, квартирных воров. Им уготована иная судьба — исчезнуть навеки и без следов. Для меня квартирный вор — вид подлежащий тотальному истреблению. Но, разве еще кому-то не понятно, что я абсолютно сумасшедший?

Мамаша моего Алешки, стало быть, третий случай. Нечто новенькое в моей практике. Что же, даже интересно с технической точки зрения. В остальном я предвижу только глубокое разочарование.

Оставшиеся дни я не мог отделаться от мыслей о том, что делаю какое-то неправильное Дело. Вот если бы Алеша был моим сыном, если бы я мог со временем рассказать ему правду. И о его матери, и об остальных... Постепенно раскрывалось скрытое: просто мне нужен последователь, ученик. Кто-то, кому я бы объяснил свой метод. Чем дольше я жил, тем больше убеждался: нельзя просто идти мимо преступления! Нельзя так, как тот водитель в туалете! Ты знаешь, что здесь насилуют ребенка?! Значит, не должен бездействовать!

Преступление, по моему мнению, не болезнь и не сумасшествие. И, умоляю вас, не судьба! Это сознательный выбор. Я тоже сделал свой сознательный выбор и теперь иду по своему пути. Да, я самоуправец и хренов самозванец, хобби которого устраивать суды Линча! Да, я незаконно присвоил себе и право решать судьбы людей и право распоряжаться их жизнями. Но преступник поступает так же, совершая преступление. Я совершаю контрпреступление и мы равны!

Судьба Алеши прояснялась.

Разрыв с Анджелой, моей походной женой на этот период жизни, вызвал в сердце ноющую тоску. Я привык к ней, а если бы мог себе такое позволить, то и полюбил бы. Она была милой и несчастной женщиной, я доставил ей еще один повод плакать в своей тесной квартирке, с окнами на курортный парк.

Ее несчастье заключалось в том, что она попала между жерновами двух национальных традиций, сосуществующих на наших землях. Ее мать была русской и прививала дочери самостоятельность и самоуважение. Отец же был представителем какой-то маленькой, но очень гордой горной народности и пытался воспитать в Анджеле покорность и почитание всех, кто носит в штанах член. Между собой родители как-то ладили за счет покладистого характера мамы и коммунистического воспитания отца, а вот их единственному ребенку пришлось отдуваться за грех смешанного брака. После пресловутой перестройки все стали гордиться своими корнями, предками и ненавидеть русских. Отец Анджелы вдруг вспомнил, что он гордый горец и захотел снова влиться в клан соплеменников, чтобы ругать проклятых оккупантов и еще чтобы делать кое-какие, не совсем законные по мнению гяуров, делишки. Для этого он продал свою дочь замуж в дальний аул, где бедная городская девочка, страстная читательница, любительница кино, модница и мечтательница Анджела чуть не отдала Аллаху душу. Конечно, она оказалась плохой женой и позором семьи. Да еще наполовину русская! Через три страшных года муж вернул Анджелу отцу. Там, в горах, остался ее маленький сын и, вместе с ним, конечно, материнское сердце.

После той истории прошло десять лет, а встреченная мной женщина все была будто заморожена горем. Отец проклял ее за свои собственные большие и малые грехи. Мать умерла. Анджела устроилась работать горничной в санаторий, где мы и познакомились.

Теперь мы с Алешкой стояли у дверей ее квартиры, гадая как нас примут.

— Слава? Ты? — Анджела явно не ждала меня. Ее волосы были накручены на бигуди, а сама женщина была одета в смешную пижаму с оборочками. Это я ей подарил! Она схватилась руками за голову и, нащупав бигуди, ужасно смутилась. — Ты подожди... Я сейчас!

Анджела исчезла в единственной комнате, а мы пошли на кухню. Алеша озирался на сверкающий белый кафель и кипельные занавески.

— На музей похоже! — сказал он немного осуждающе. Грязь была ему роднее.

— Скорее на операционную, — поделился я впечатлениями. — Воды хочешь?

— Нет, писать!

Я с гордостью подумал, что отучил его от некоторых режущих ухо вульгаризмов.

— И срать, — добавил он, сведя мое педагогическое самодовольство на нет.

— Ну, иди! Сейчас свет тебе включу!

В узеньком коридорчике мы повстречали Анджелу. В полутьме она показалась мне прекрасной черноокой богиней с водопадом абсолютно естественных кудрей и я пожалел, что у меня не будет возможности остаться с ней наедине. Алешка плотно засел на горшке, а мы решили угоститься кофе.

— Что случилось? — спросила Анджела почти спокойно. Я собрал свою волю в кулак и рассказал ей то, что можно было рассказать. Прошлое Алешки не осталось тайным, лучше пусть Анджела сразу узнает об этом. Она выслушала молча, опустив глаза. Только некоторые подробности заставили ее содрогнуться. Вопрос у женщины возник лишь один:

— Скажи правду, это твой сын?

Правда оказалась бы за чертой ее понимания и я солгал. На самом деле, я поступил еще хуже, чем это выглядело со стороны. Глупо кривить душой! Я знал, что она влюбилась и хотел, чтобы Анджела перенесла часть своего чувства ко мне на «моего» ребенка. Можно ли на лжи строить судьбу мальчика? А что вы бы предложили? Детский дом?

— Об оформлении документов не беспокойся. О деньгах — тоже. Словом, если решишься, я буду тебе благодарен. И еще: мальчик пока не знает о том, что он сирота.

— Мне надо будет как-то связаться с тобой, — Анджела с надеждой смотрела на меня.

Причиняя боль ей, я ранил себя:

— Анджела, я уезжаю за границу. Это срочно и очень серьезно. Буду звонить. Если с мальчиком окажется слишком тяжело — скажешь мне и я заберу его.

— Нет, — сказала она, обманутая моими манипуляциями, — не окажется слишком тяжело. Я буду думать, что это мой Ильяс.

— Не спеши с выводами. И прости меня.

Потом из туалета выплыл Алешка. Он без напоминаний вымыл руки и, сохраняя снисходительный вид, приступил к знакомству со своей судьбой. Я напряженно следил за ними, за глазами Анджелы, за словами Алешки, за атмосферой, что образовывалась на кухне новоявленной матери. Проблем будет много...