Граф Платон Зубов - Нина Молева

— Не делайте этого, граф, пожалуйста, не делайте!

— А это еще почему? Вас же смущает только недовольство бабушки, вот мы и выясним, существует ли оно на самом деле.

— Вам никто этого открыто не скажет, а на меня все будут дуться. Я не ищу неприятностей.

— А вам не кажется, ваше величество, чем так долго и бесплодно разговаривать на глазах у всех, мы бы уже давно протанцевали этот злополучный танец. Смотрите, он уже кончается.

— Боже мой, сюда направляется мой супруг.

— И что из этого?

— Я видела, его послала бабушка.

— Какое же тут основание для смущения? Мы же с вами просто мило болтали. Но как же вы очаровательно смущаетесь, ваше величество!

— Лиз, бабушка хотела, чтобы мы с тобой открыли этот котильон. Ты не обещала его, надеюсь, графу?

— Я ничего не обещала графу, решительно ничего. Но граф так настойчив. И он даже хотел идти к бабушке, чтобы она приказала мне с ним протанцевать. Я не разрешила ему, но он…

— Думаю, это пустые слова, бабушка бы такого разрешения ему никогда не дала. Но тебе, Лиз, следует быть наперед осмотрительней. За вами наблюдал весь зал.

— Боже мой!

— Да, да, именно весь зал. Даже бабушка несколько раз отрывалась от карт и смотрела на вас.

— Но что же мне делать? Я уверена, граф не оставит меня в покое. Ему доставляет удовольствие вгонять меня в краску.

— Ты должна придумать способ. Должна! Всегда можно выдумать предлог. Или наконец вообще уйти из зала. Пойми, мне трудно тебе чем-нибудь помочь. Гнев графа нам совершенно не нужен. Он означает гнев бабушки, а мое будущее целиком зависит от императрицы.

— От императрицы? Ты хотел сказать, Александр, от твоего отца?

— Причем же здесь отец? Ты все еще не разобралась в хитросплетениях петербургского двора? Бабушка не терпит моих родителей, и даже не знаю, кого в большей степени — мать или отца.

— О да, императрица дарит тебя гораздо большей привязанностью, чем весь Малый двор. Но все равно твой отец…

— Лиз, я говорю тебе это потому, что ты моя жена. Что мое будущее — это и твое будущее. Так вот, императрица хочет передать престол — мне.

— А цесаревич?..

— В обход моих родителей. Так бывает, Лиз. Редко, но бывает в правящих домах. Бабушка с пеленок готовила меня занять престол. Она никогда не скрывалась с этим от меня. И я знаю, именно так написано ее завещание.

— Значит, все решено.

— В том-то и дело, что нет. Завещание можно переписывать хоть каждый день. Все зависит от перемены настроений у бабушки.

— Но раз она так давно готовила тебя к престолу…

— И это тоже ничего не значит. Сейчас ее главным советчиком стал граф Зубов. Он может подсказать бабушке любое иное решение, и тогда все будет кончено.

— Этот ужасный граф Зубов!

— Ужасный только потому, что захотел протанцевать с тобой менуэт? Не настраивай себя против него.

— Александр, мне показалось, что он делает это назло бабушке. Я не могу избавиться от чувства, что в него вселился сегодня какой-то злой дух.

— Думаю, этот злой дух сидит в нем всегда. Но бабушке так не кажется. Кто бы и что бы ни попытался рассказать императрице о графе, гнев обрушивается на рассказчика, а не на графа — запомни это, Лиз. Я ведь тоже не умею с ним справиться. Я порой чувствую, что он делает из меня игрушку, но ничего не могу ему противопоставить.

— Он не показался мне очень умным.

— Никто и не говорит, что Зубов умен. Но он околдовал бабушку, и она готова на весь мир смотреть его глазами. Но не это самое страшное, Лиз, не это.

— А что же? Ты можешь мне сказать?

— Пожалуй, должен. Зубов всячески выражает свое почтение цесаревичу и — хочет завоевать именно симпатии.

— Но ведь бабушка…

— Лиз, есть еще одна возможность. С его помощью завещание в мою пользу… может исчезнуть. И тогда мне предстоит целая жизнь под солдатским сапогом отца. От одной этой мысли я готов во всем мириться с графом. Пойми, это очень важно, чтобы он оставался расположенным к нам. Ко мне и — к тебе. Если он хочет.

Петербург. Зимний дворец. А. С. Протасова.

Что делать? Что делать? Государыне не скажешь — обида горькая. Да и тебе не поверит — за Платона Александровича все объяснит, все оправдает. Перекусихина же виновата выйдет. Нет, только не это.

И Анна Степановна ничего не делает. Молчит. И ее понять можно. Как тут упредишь государыню. Да и то сказать, что она-то, голубушка, сделать может. Начнет Платону Александровичу выговаривать, все равно проговорится, кто донес, кто осмелился. А как же! Они-то с Платоном Александровичем помирятся, известное дело, а мне что делать?

Дальше молчать? Неужто государыня не видит, ведь волочится наш граф новоиспеченный за великой княгиней. На глазах у всех волочится — ни тебе стыда, ни совести. Да еще победно так округ поглядывает, мол, нет на меня управы.

Какая уж управа! Государыня день ото дня все больше ублажить его хочет. Разгневать боится. Ее государынино дело. А только при дворе все притаились. Ждут, какой скандал будет. То ли государыня Платона Александровича прогонит, то ли великой княгине достанется на орехи. В четырнадцать-то лет как от себя беду отвести.

И зачем ему блажь такая? Чего, кажется, не хватает. Государыня каждое словечко ловит, наглядеться-надышаться не может. Так нет — мало, все мало.

От великого князя-супруга чего ждать! Поди, и заступиться-то как, сам не знает. А, может, бабушку прогневать боится. Ждет — глядишь, обойдется.

А не обойдется — разведет его бабушка, и весь сказ. Не любит Александр Павлович супругу свою. За версту видать — не любит. Слов досадливых не говорит, а интересу никакого нету. За целый вечер словом не перекинется. Танцевать пригласит, только если государыня прикажет.

Мальчишка, известно. Порода у них такая — забывчивая да отходчивая. Заступиться за великую княгиню как есть некому.

Вчерась подсмотрела — вышла великая княгиня в сад, горестно так задумалась, головку опустила. Хороша, что и говорить, хороша. Недаром француженка эта, что портреты пишет, Любрен, кажется, ангелом белым ее называет.

Стоит княгинюшка. Бледней простыни кажется. Платочек кружевной в руке мнет. И слезы горохом сыплются.

А наш сокол-то из-за колонны на нее смотрит. Думала, с ходу к ней побежит. Ан как вкопанный встал. Глазам своим не поверила — так это он наглядеться не может.

Как у княгинюшки слезки-то посыпались, побледнел весь. Желваки на скулах заиграли. Губы стиснул. А что если — и впрямь влюбился?

Время по его годам самое подходящее. От игр дворцовых к тому же притомился. Иной раз так государыне небрежно ответит, плечом досадливо поведет, что и на поди. А тут…

Удержу ведь не знает. Избаловали так, что руки опускаются. Государыня иным разом не знает как подступиться. Он ни перед чем не остановится. Себя погубит — это уж его дело, а вот княгинюшку жалко. Куда ей после сраму такого. Да и государыня никаких объяснений слушать не станет.

Видно, заподозрил вчера, что догадалась старуха Саввишна. Ввечеру в комнатки зашел. Так, мимоходом. Гостинчики на стол положил. Во все глаза смотрит: знаю — не знаю.

Эх, молодец! Да нешто по старухе что узнаешь! Присматривается, разговоры окольные заводит. Обо всем семействе государынином. И что в Гатчине бывал — цесаревича очень уважает. Ну, это-то понятно — на всякий случай. О Великой княгине Марии Федоровне с великим почтением отозвался — мол, семью любит, детей столько — не тяготится. Рукодельничать любит. О Нелидовой ни полслова. А там и до внуков государыниных дело дошло.

Взяла старая грех на душу. А что делать? Взяла да и сказала, мол, не на сносях ли Елизавета Алексеевна. Бледна больно, дай про еду вроде забывать стала.

Вскинулся весь. Нет! Быть такого не может! Почему же, спрашиваю. Чай, с супругом живет. Молодым. Преотличным.

Закипел весь: нет! Знаю, и не подступался к супруге своей. Где ему! Да и она, мол, не торопится.

Обомлела вся: откуда ж тебе, батюшка, знать? Меж мужем и женой один Господь Бог — судья и свидетель.

Знаю, кричит, и весь разговор. Не мели, мол, ерунды, Марья Саввишна, сплеток не плети.

— Да какие ж сплетки, батюшка? Зазорного-то в том что? На то люди и женятся, чтобы род человеческий продолжался, разве не так? А уж от царственной пары тем паче дитяти все ждут — наследник-то нужен.

Все решила вызнать. Семь бед — один ответ. Как дело-то далеко зашло? Никогда таким Платона Александровича не видала. Распалился весь, а уходить не собирается. Кто знает, может, старуха Саввишна чего интересного скажет. Ждет. С надеждой смотрит.

— Да потом, говорю, княгинюшка наша младшенькая очень супруга своего любит. Опять разгневался: откуда, мол, тебе знать? Александр Павлович, сколько мне известно, с тобой в твоей комнатке не секретничает.