Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте

Всегда становится явным

Ну, наконец-то тайна раскрыта. Вот уже четыреста пятьдесят лет английские ученые из кожи вон лезут, чтобы выяснить, отчего это «Мэри Роуз», гордость флота и свет очей Генриха VIII, пошла ко дну в 1545 году у берегов Портсмута во время битвы с лягушатниками. На самом-то деле кое-что было давно известно: корабль утонул не из-за вражеских снарядов, а оттого, что во время сложного маневра набрал воды в открытые пушечные порты, и — буль-буль-буль, — моряки отправились на корм рыбам, а их души — выпивать с ангелами. Но не хватало последней — ключевой — детали. И она не замедлила. Медицинское исследование Лондонского университетского колледжа — это звучит чрезвычайно серьезно, трепещите, коллеги, — установило точную причину трагедии. Порты портами и вода водою, но случилась эта непростительная небрежность потому, что экипаж, управлявший сим английским сокровищем, состоял отнюдь не из англичан. Нет-нет. Даже близко. Экипаж «Мэри Роуз» состоял из испанцев. Ей-богу. Натурально, из испанцев. Теперь вам все понятно?

Нет, дамы и господа, я не шучу. Вернее, это не я шучу. Разумники из университетского колледжа провели двадцать лет, изучая восемнадцать поднятых со дна черепов, и после тщательнейшего антропологического анализа пришли к выводу, что десять из восемнадцати были при жизни южными европейцами. А узнали — следите за руками — по зубам. Генриху VIII, сказали они, не хватало опытных моряков, вот он и вербовал иностранцев. Исходя из этого и руководствуясь этой жесткой научной логикой, исследователи пришли к выводу, что десять южан могли быть только испанцами. Нет, я серьезно. Не итальянцами, не португальцами, не французами. Потому что зубы не соврут. У кого такие кривые бивни? У кого сплошной кариес? У кого скверные молочные зубки? Да молочные же. Ну, упаковки такие картонные, с беленьким внутри, да? Молочные.

А самая изюминка — это заключение их главного профессора Хьюго Монтгомери. «Чтобы вовремя закрыть порты в пылу битвы, — утверждает этот Шерлок Холмс от морской остеологии, — необходимо было иметь крайне дисциплинированную команду и четкую иерархию». Вот и слово, объясняющее, по мнению англичанина, абсолютно все, — «дисциплина». Находись «Мэри Роуз» в компетентных руках верных британских подданных, ее судьба сложилась бы по-другому. Корабль ни за что не пошел бы ко дну. Но, сами посудите, чего еще ожидать от испанцев, к тому же — на борту английского корабля. Только представьте себе. Грязные тупые южане дни напролет читают розарий, распространяя волны чесночной вони, к тому же языкам они не обучены и не понимают четких приказов на чистом английском. Конечно, дно по ним плакало. Элементарно, мой дорогой Ватсон.

Я — к черту скромность — и сам немного изучал предмет. И вот что я должен вам сказать. Я не просто согласен с британскими учеными. Более, куда более того — тщательно рассмотрев с лупою вставную челюсть добропорядочной мамаши профессора Монтгомери, я готов заполнить все еще оставшиеся в этом вопросе лакуны. Я утверждаю, что «Мэри Роуз» и впрямь была неуправляемой. Я знаю из первых рук (а это руки — откуда надо растущие руки), что корабль начал тонуть, когда британский адмирал по имени Джордж Кэру скомандовал: «Право на борт!», а рулевой, по чистой случайности родом из Ондарроа, ответил: «Павтаррыка щерраз», что означает что-то вроде «Скажите еще раз, по-человечески, или оставайтесь на линии и ждите ответа». И покуда адмирал размахивал бичом и требовал привести к нему кого-нибудь, кто бы переводил его приказы, подлая вода начала заливаться внутрь. «Задраить пушечные порты, ржавый гарпун вам всем в глотку!» — приказал адмирал, несколько уже обеспокоенный. А боцман Жорди из Палафружеля ему: «Сказайте по-каталаунски, пожаулусту», так что мистера Кэру чуть кондратий не хватил посреди маневра. «Да что за черт», — возмутился он, откровенно уже раздосадованный. А тем временем остальные, тоже все сплошь испанские уроженцы, сидели себе на твиндеке, пощипывая струны гитары и танцуя фламенко, — это в обычае у всех без исключения испанских моряков, когда они на волосок от смерти. Тогда, конечно, офицеры — эти-то были родом из Бристоля и других подобных мест, белокурые, понятно, и все такое — как завопят: «Ко дну! Мы идем ко дну!» — а с твиндека им в ответ уроженцы Кадиса под ритмичное похлопывание и притопывание, как там у них в Кадисе принято: «Одну — это ничего, мужики, одна лучше, чем ни одной!» Ну и вот. Через две минуты «Мэри Роуз» настала крышка.

В книгах по истории пишут, будто перед тем, как хлебнуть воды, адмирал Кэру сказал: «Я не могу контролировать этих мошенников». А вот и нет. На самом-то деле он сказал: «Я не могу контролировать этих сукиных детей».

Моряки и книги

С тех пор как я имею честь управлять собственным парусником и бороздить на нем Средиземное море (а водить судно по этим внушающим благоговение водам — все равно что плыть по самой памяти), я беру с собой на борт только книги, имеющие отношение к морю, будь то романы, эссе, истории морских сражений, путешествия или исследования. От морских циклов Патрика О’Брайана, Форестера и Кента до Фернана Броделя, и, конечно, не забываем о Конраде, Мелвилле и других громких именах. Беру я с собой воспоминания капитана Алонсо де Контрераса, The Naval Chronicle, реляции наполеоновских морских кампаний, «Охоту» Алехандро Патернайна, «Одиссею», «Перипл» карфагенца Ганнона и «Охотника за кораблями» Джастина Скотта, беру вообще все, что было написано о море и попало ко мне в руки. Прочим произведениям доступ на яхту категорически запрещен, и если я обнаруживаю, что какая-нибудь книга пробралась контрабандой на борт, ее немедленно наказывают путем протягивания под килем. Морские традиции есть морские традиции, даже если я выдумал их сам. И вот как-то осенью, когда я шел от испанского побережья к Неаполю мимо Липарских островов, очень приятную и своевременную компанию мне составил морской роман Хуана Батисты Дуйсейде «Канака», полностью отвечающий моим требованиям в том, что касается содержания. Чтение было приятным, плавание — умеренно тихим, не случилось скверных семибалльных ветров, почти неизбежных в эту пору, и я дочитал до последней страницы с некоторой печалью, с какой прощаешься со старым другом, ровно в ту минуту, когда оказался в месте столь литературном, что с ним мог сравниться разве что пролив, куда мореплаватели прежних времен с боязливым уважением помещали Сциллу и Харибду и где сегодня самая большая опасность для моряка кроется не в ярости стихий и не в гневе богов, но в паромах, беспрестанно снующих туда-сюда на скорости в 20 узлов между Сицилией и полуостровом. И я чрезвычайно обязан Хуану Батисте Дуйсейде — он помог скоротать мне этот путь от островка к островку, от вулкана к вулкану. Я хочу попытаться хотя бы немного возвратить долг благодарности и представить читателю антологию «Рассказы путешественников». Дабы быть последовательным, хочу сказать, что гранки, присланные мне в Испанию моим (и сборника) аргентинским издателем Фернандо Эстевесом, я тоже прочитал на борту, на этот раз не между итальянскими суточными переходами, а на минувшей страстной неделе, когда стоял на якоре у Ибицы, укрывшись от восьмибалльного левантинца, не позволявшего мне высунуть нос из маленькой бухты, где я бросил два сцепленных якоря — и, надо сказать, почувствовал огромное облегчение, сумев сделать это с 55-метровой якорной цепью, потому что это была вся моя цепь, и больше взять было неоткуда. Так что у меня образовалось время, и, не имея иных занятий, кроме как следить, чтобы парусник не начал дрейфовать, я не торопясь читал эту книгу, которая сейчас уже издана, как велит Господь, и читатель держит ее в руках и ждет продолжения. И, быть может, мне застит глаза страсть, или любовь, или черт знает, как еще можно назвать мои отношения с морской темой, но, сказать по правде, я провел эти дни как приклеенный — принайтовленный, выражаясь по-моряцки, — к этим страницам еще и оттого, что больше половины этих маленьких историй были мне абсолютно незнакомы.