Мао Цзэдун и его наследники - Федор Бурлацкий

Тогда, быть может, для характеристики Мао Цзэдуна более подходит модель харизматического лидера, выдвинутая Максом Вебером и разработанная дальше его последователями? Упомянем в качестве примера последователя Вебера Омари де Рейнкорхтома, который в своей книге «Грядущие Цезари» писал: «Цезаризм является логическим следствием двух причин: роста мировой империи, которая не может более управляться республиканскими институтами, и постепенного распространения массовой демократии, которая завершается концентрацией верховной власти в руках одного человека»11.

Однако и веберовская модель, на наш взгляд, едва ли полностью применима к Мао Цзэдуну. Имеются определенные черты, которые роднят его с лидерами подобного типа, например установка на единоличную власть, прямая апелляция лидера к массам, фюреризм, претензия на идеологический диктат и др. Но харизматические лидеры появлялись в условиях кризиса республиканской парламентской власти. Они представляли собой альтернативу буржуазно-либеральным лидерам.

Слоит, на наш взгляд, сослаться на суждения двух тончайших исследователей сокровенных тайн природы цезаризма — Уильяма Шекспира и Бернарда Шоу, которые дали в своих великих творениях две противоположные трактовки причин преуспеяния подобного рода вождей. Уильям Шекспир, рисуя образ Юлия Цезаря и в особенности его эпигонов, которых он наблюдал в елизаветинскую эпоху, видел в цезаристах главным образом проявление дурных свойств человеческой природы — непомерного честолюбия, властолюбия, беспринципности. Бернард Шоу возражал Шекспиру, утверждая, что подобный Цезарь никогда не смог бы завоевать симпатии людей и добиться успеха на политическом поприще: «В Шекспире не было Цезаря, как не было его в самою ту эпоху, которую открыл Шекспир, а мы благополучно продолжаем его бытие»… «Шекспир отлично знал слабости человека, но не увидел его силы, его способность быть Цезарем»; «Шекспировский Юлий Цезарь не высказывает ни одной мысли, которая украсила бы заурядного американского политикана из Таммани Холла, — не говоря уже о реальном Юлии Цезаре». Сам Бернард Шоу в своей пьесе «Цезарь и Клеопатра» попытался нарисовать образ идеализированного Юлия Цезаря — тонкого политического мыслителя, деятеля и дипломата, значительно возвышающегося над средой не только своим умом, но и своими нравственными качествами. Только такой Цезарь, по мнению Бернарда Шоу, мог победить Помпея и стать кумиром римского народа.

Бернард Шоу упрекает Шекспира в нарушении исторической правды в изображении не только Юлия Цезаря, но и других деятелей той эпохи: Брута, Кассия, Антония. «Какой же это Брут!?» — восклицает Шоу. — «Шекспир показывает нам вылитого жирондиста за 200 лет до его рождения…». Но в этом как раз сила поэтического гения Шекспира: его политические портреты настолько типичны, глубоки и разнообразны, что аналогию им (разумеется, не копию) можно найти в любую эпоху. Дантон, Марат и Бонапарт в период французской революции дали подобие Брута, Кассия и Цезаря12.

Но при всем несходстве концепций цезаризма Уильяма Шекспира и Бернарда Шоу они сходились в одном: и там и здесь рисуются незаурядные, в сущности, великие человеческие характеры, темпераменты, умы. Современная эпоха дала новый тип цезаризма, который не мог найти отражения в литературе прошлого. Им присущ в какой-то мере тот же набор качеств, присущий подобному типу личности во времена Древнего Рима или английской и французской революций: жажда власти, непомерное честолюбие, беспринципность, демагогия. В одном своем свойстве, однако, они разительно непохожи. Это не гении, это не крупные таланты. Типичный современный цезаризм — это выдающаяся посредственность. Он плохо образован, он антикультурен и нередко антиинтеллектуален. Его сила — это сила, описанная Макиавелли, — полузверя-получеловека. Это животная способность к внутригрупповой борьбе, к выдвижению и господству посредством закулисных интриг, манипуляций людьми, безжалостного уничтожения противников. Будучи выходцами из масс, они шестым чувством улавливают их настроение, умеют подлаживаться к нему и манипулировать массами, их сознанием. Когда же такая натура приправлена хорошей дозой идеологического фанатизма (искреннего или демагогического), она обретает огромную силу воздействия и в рамках малой политической группировки, и на широком поприще массового сознания.

Место Мао Цзэдуна в истории определяется особенностями революционного движения в странах, где рабочий класс еще не превратился в класс для себя и ведущую силу в обществе, где отнюдь не преодолены многовековые традиции имперской власти, иными словами, это особый случай.

Появление вождя такого типа едва ли можно признать случайным. Карл Маркс и Фридрих Энгельс еще в прошлом веке указывали на мелкобуржуазных вождей подобного рода, которые нередко примыкают к коммунистическому движению.

Для течений «тоже-социализма», независимо от того, носили они название анархизма, троцкизмаили других «измов», всегда была особенно характерной вера в насилие и культ вождя. Сторонники этих течений уповали только на силу даже при решении чисто хозяйственных проблем. А для абсолютного насилия нужна и абсолютная власть, нужен культ вождя, диктатор, наделенный абсолютными полномочиями. Вот почему личные амбиции играли колоссальную роль во взглядах и Бакунина, и Троцкого, и других мелкобуржуазных идеологов. Ф. Энгельс писал о стремлении Бакунина поставить пролетарское движение на службу своему раздутому честолюбию и эгоистическим целям. Он подчеркивал, что такие люди под предлогом завоевания господства рабочим классом стремились захватить господство для самих себя.

Что касается Троцкого, его мания величия может быть сравнима только с той же манией, коей страдают некоторые его нынешние вольные и невольные последователи.

Впрочем, мы и здесь не собираемся проводить аналогий.

Лидера такого типа, как Мао Цзэдун, можно было бы назвать в его честь маоистским типом современного радикал-националистического лидера. Не исключено, что история освободительного движения в других районах развивающегося мира еще не раз будет выдвигать на историческую арену подобных руководителей. И если перефразировать приводившееся выше изречение Мао Цзэдуна, то можно сказать, что он соединяет в своем лице вовсе не Карла Маркса и Цинь Шихуана, а скорее всего этого последнего и Троцкого. Национализм, самовластие, реакционный социальный утопизм, культ насилия — вот опознавательные особенности Мао как политического вождя.