Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

– Это, по-моему, одно и то же. Конечно, людей в век цивилизации не жгут, книг не уничтожают и даже не составляют индексов запрещенной литературы, по крайней мере, для широкого круга.

– Кое-кто дозрел до мысли, что от ересей получается и польза, – подхватил его хозяин. – Помогают истинной религии определить свой предмет и не дают затянуться ряской.

– Вот как, – улыбнулась я не вполне искренно. У меня возникло четкое ощущение, что песик ведет себя смелее хозяина или, может быть, полагается на неразборчивость своей дикции. – А в одной из частей Великой Рутении почитается такое предание. Бог говорит людям: «Ваши разногласия в вере – знак моей милости».

Шушанк хмыкнул:

– Типично инсанская заморочка. Откуда вы это взяли? Подобное держите при себе, когда… если приедете к нам в гости.

О многом еще говорила я с ними:

– Бэс-Эмманюэль, а тебе не достается за твое имя от ревнителей древлего благочестия?

– Дышим пока. Ох, что имя, госпожа Тати, что уж имя! Оно в хозяйском паспорте, в жизни я просто Бэсик, Бэйсик, наподобие старого машинного языка. Вы вот на мой внешний облик посмотрите. Я же чаемый эталон породы: хозяева-андры в моем лице все каурангское племя испохабили! И что радости, что красоты? Идешь по тротуару или полем – пыль и грязь в уши лезет, листья под самые лапы подгребаются и на когти нанизываются, впору в ботинках щеголять. Так они из моей беды еще комедию устроили – рекламу рисуют: я в четырех бутсах на толстенной туристской подошве. Любимый кауранг дипломатического корпуса на одиночной прогулке. А ведь меня такого для норной охоты задумали. В иное время, лет десять назад, показал бы я им всем охотника, даже в этих наножных дуболомах. Тьфу! Одно хорошо – рекламщики мне монету гонят, коплю на старость и на случай всяких непредвиденностей. А, может статься, и на свадьбу без благословения наших евгеников.

– Так ты не женат, Бэс?

– Обоим нам не до того, госпожа Тати. Дела, как блохи, заедают и положение ненадежное.

– Идеал нашей цивилизации – содрать с лица земли (дословно – с черепа земли) кожу вместе с волосом и нацепить на нее красивый парик, – острил Шушанк. – Такие хорошенькие, прилизанные фермы, регулярные парки, фруктовые сады со стандартными яблоками и грушами – и ни одного червяка! Прямо с ветки чтобы снимать стандартными чашками на палке и паковать в стандартные ящики и мешки.

– Шиле-Браззу не напрасно зовут Кристальным, то есть Кристаллическим Городом, – вторил ему бассет. – Увидите сами. Будто нитку бросили в насыщенный солевой раствор. Такой опыт, кстати, можно проделать почти с каждым нашим мелким озером, что парится под открытым небом.

– Вместо Леса – Сад, вместо гомеостаза – ноосфера, – подытожила я. – Вы в оба голоса отговариваете Серену от замужества с Андрией. Игра в одни ворота. Видно, есть к тому причина?

– Об Инсании пусть ее Владетель говорит нелицеприятно, а нам не к лицу, – смеялся Шушанк. – Дипломаты мы.

Спрашивала я их об оружии, основанном на принципе взрыва. Кое-что я слыхала от Арккхи. Почему тоннели бить и рудники вскрывать андрского разумения хватает, и обрушить крепостную стену – нет?

– Не знаю, право, – пожал плечами Шушанк. – Когда мы лет триста назад попытались применить фейерверки против крепостей, получалось непредсказуемое, и от нелогичных разрушений не спасали никакие математические расчеты. Пробовали рассчитать траектории, дабы стрелять чугунными шарами из однорогов…

– Пушек, – догадалась я.

– Снаряды из жерл, как, кстати, прежде из гигантских пращ, улетали в небо и делали в нем круги, как дрессированный голубь. Родилась целая наука – теоретическая баллистика, которая почему-то кончилась разработкой проблем спутниковой теле– и радиосвязи, – продолжал тему его андр.

– Пробовали применить тактику типа «чума вместо стенобитных орудий», но с микробами не нашли согласия. Паразиты плевали на нас и возвращались к своим природным хозяевам, – вторил ему его песик.

Словом, тактика постоянных войн с инсанами и своими гражданами (только ли с ними?) постоянно приводила моих знакомых аниму к идее приспособить мирные вещи к боевым условиям, но импульсы эти глохли. Будто кто заколдовал войну: можно было применить научное открытие один раз от силы, а потом это кончалось неудачей или прямым позором. А вот холодное оружие их любило, и инсаны его любили и оттого дозволяли андрам. Оттого в культуре андров – насчет нэсин не знаю – господствовал стиль кольчуги. Легкая одежда возникает тогда, когда бесполезным становится защищаться и под курткой или плащом не приходится прятать ничего железного. Панцирь, кираса, стальное плетение порождают мир пышных, нежных и ярких бархатов и шелков, их обволакивающих и оттеняющих. Одежда своеобразно отражается в своей внешней скорлупе – в жилище, интерьер жилища порождает архитектуру дома, дом диктует принципы градостроения. Как ни удивительно, привычная мне европейская культура развилась на базе непрерывных войн, а в Андрии, где инсаны периодически «прибивали к земле» своего вассала и каким-то образом тормозили его военно-технический прогресс, возникла смесь внешнего, картинного средневековья с машинной цивилизацией более или менее привычных для меня – ибо рациональных – очертаний.

Все гармонизировано – а я воспринимаю это как гармонию эклектики. Впрочем, насчет андров мне, пожалуй, кажется не то, что надо, ибо я бессознательно подгоняю услышанное и увиденное под рутенский стереотип. Подобной информации не так мало: конные рыцари на вертолетах, высотные здания в духе и стиле Корбюзье или города Бразилиа посреди равнины – то ли среднерусской («среди долины ровныя»), то ли библейской. Феодальные законы престолонаследия и недурная электроника.

«Да оборотись на себя, кума! – укорила я себя. – Рутенский стереотип государственного устройства – это контаминация застывшего, спутанного и чудовищно распухшего римского права с платоновским диалогом «Республика» и христианской моралью в качестве идеального ориентира. Тоже все три по отдельности реликт, вкупе эклектика: греки и римляне в активной среде чуждого им мироощущения. Однако ведь столетиями держится! Цветет, пахнет и даже плодоносит! А наши научно-технические подвижки? Все или хуже, чем у тех или иных древних народов, или выглядит кривым зеркалом природного, однако же воспринимается стройной системой, откуда ничего не выймешь без того, чтобы карточный домик не порушился на головы человечеству.»

Так приятно прошел день; в тревожных снах прошла ночь. Утро расставило все и вся на свои места – иначе говоря, мы расселись так, как и раньше.

– Государи! Серена готова услышать вас. Кто начнет первый? – вопросила я громко и достоинством. Сердце трепетало, как заячий хвост. Еще не хватало и тут создать им вечнорутенскую проблему живой очереди…

– Я, Владычица Триады, – Эрбис сделал знак, и перед ним, сидящим на корточках, появилось нечто вроде многострунных гуслей. Они издали густой, золотистый, как мед, объемный звук, пышный, как рыжая лисья шкура. Я долго пыталась угадать в этом слитном гудении мелодию, пока не поняла, что она длится уже давно, если не вечность. Ухо мое было изощрено, но называть подобное я не умела. Так для ковровых ткачих существует девяносто девять оттенков красного цвета, для кхондов – семьдесят семь оттенков зеленой жизни: травы, листьев, хвоинок и неба, для рутенов Крайнего Севера – различение тридцати трех форм снежинок, хотя и нет в их языке слов «красный», «зелень», «снег». И как нет богаче красно-черно-белого ковра, как не может глаз человеческий насытиться весной, а душа странника – снежной пустыней, так и ухо не могло вместить в себя мелодию, что исполнял Эрбис. А он подбирал к ней слова, неторопливо проговаривая нараспев, будто нанизывал на ее нить тяжелые округлые жемчужины. Что я к ней примыслила, что она звучала пришелицей из моего родного мира?

Вот она, эта песня.

«Поспеши, мое сердце, уйти поутру с караваном,На стоянке Пути не броди в одиночестве ты;Вот уж первый верблюд еле виден за дальним барханом,И за самым последним песок заметает следы.Отряхни же с подошв пыль земных расставаний,Пусть поделят шакалы, что сброшено легкой душой.Что в сем мире твое? Чаша для подаяний,Крепкий посох, и плащ, и томительный путь за спиной.У истока его – твой разрушенный дом. За песками,Где кончается он, ждет тебя золотая страна.На пороге Любовь – одеянья крылаты, как пламя,И в руке ее чаша хмельного вина.«Выпей это вино. Кружит голову предначертанье.Посмотри, как подобно оно твоей блудной судьбе:Сверху светло оно, в нем вся чистая радость свиданья,Но осадок горчит, словно слезы мои о тебе.Был ты юн и горяч, и вела тебя жажда познанья,В целом мире сбирал ты летучие знаки мои.Говорят, в многом знании много страданья:Брось искать ты – и полною жизнью живи!Был ты трезв, был ты сух, знающ и почитаем,Да хлебнул как-то раз моего огневого вина.Много книг ты прочел: ныне свитком дорога прямаяРазвернулась в песках – так читай лишь ее письмена!Стал ты разума светоч, наряжен в факиха одежды,Но шальная любовь их, играя, с тебя сорвала,Был умен – все забудь, стань блаженным невеждой,Что душа наготовила впрок, отразят пусть мои зеркала!Много сур заучил, а теперь ты бредешь как в тумане.Что осталось в седой голове и кипящей крови?Я спрошу: «Что хранится в священном Коране?»Ты ответишь: «Там роза – посланье бессмертной Любви.»В дом мой тихо войди. Свою обувь оставь у порога.Камня в нише коснись, дабы смыть грех с иззябшей души.Послушание – знак ученичества. Требую строго:«Я хаким твой отныне. Учить мне тебя разреши!»Перед силой моей измышленья людские – лишь эхо.Пошути на прощанье, отринувши смертных дела:«Разум ищет верблюда, чтоб в Мекку поехать,А Любовь уж семижды по кругу ее обошла.»Колокольчики тихо звенят за барханом,И песок заметает двугорбых атанов следы.Лишь рискни, пробудись – и за мира обманомПросияют вовеки прекрасной Любимой черты.»

Окончил, встал и отошел к своим, как бы желая затеряться среди них. Мы молчали: его песня стояла посреди, как облако.