Чудо в аббатстве - Филиппа Карр

Потом мы вышли из собора и осмотрели множество зданий, которые будут снесены для того, чтобы мы смогли построить наш дом.

— Это потребует много труда, — сказал Бруно, — много труда, причем труда вдохновенного.

— Мы будем строить вместе, как птицы вьют гнездо.

— Гнездо! — воскликнул, смеясь надо мной, Бруно. — Сравнить все это великолепие с соломой и глиной!

— Для птицы гнездо — дом, как будет для нас домом наше новое жилище, — возмущенно ответила я.

Он засмеялся и поцеловал меня. И я взволнованно подумала, что мы так же, как и другие молодожены, влюблены друг в друга и мечтаем о будущем.

Он повел меня в монастырские спальни и трапезную. В трапезной были длинный стол и скамьи, в каждом конце комнаты каменная винтовая лестница вела в многочисленные кельи с решетками на дверях, через которые можно было видеть, что происходит внутри. Все кельи были совершенно одинаковыми. В каждой на полу лежал соломенный тюфяк, на стене висело распятие. Грабителям здесь нечем было поживиться.

— Наш дом не будет слишком современным. Мы должны сохранить архитектуру, сохранить этот древний норманнский стиль, — сказал Бруно.

— Так и будет, ибо мы станем использовать старый камень, а некоторые из зданий слишком хороши для того, чтобы их перестраивать.

Бруно согласился. Он решил не перестраивать скрипторий, пивоварню и пекарню. Сейчас у нас было совсем мало слуг, но мы знали, потом понадобится больше. Бруно собирался сделать прибыльными ферму и мельницу.

— В прежние времена, — сказал он мне, — странноприимные дома часто бывали полны. Я не хотел бы отказывать усталым путникам, и, возможно, со временем аббатство Святого Бруно станет убежищем для гонимых, таким, как оно было прежде.

— А ты станешь аббатом. А я? У аббатов нет жен, ты же знаешь.

— Я буду поступать так, как захочу.

— Ну, в этом я уверена, — охотно согласилась я. Мы прошли к прудам, где разводили рыбу. Их было три. Первый соединялся со вторым, второй — с третьим.

— Раньше здесь было достаточно рыбы, чтобы прокормить все Аббатство и еще продавать, — сказал Бруно. — Я надеюсь, что и теперь будет так же.

— Я понимаю, у тебя будет свое Аббатство.

— Я создам такую общину, какую хочу, и никто не скажет мне «нет».

— Но в наше время это не так просто.

— Просто или нет, — он был немного раздражен, — со мной ты в безопасности.

— Я знаю это, Бруно, и ничего не боюсь! Но на самом деле я была встревожена. Я рассказала ему о той ночи, когда мы с Рупертом похоронили голову моего отца.

— Я хотел бы сам принести ее тебе.

— Ты бы очень рисковал, — возразила я. — Я благодарна Богу, что Руперта не поймали.

— Он любит тебя, — сказал Бруно.

— Да.

— Но все же ты была готова делить со мной трудности, даже не зная, что будешь иметь то, что имеешь сейчас!

— Когда ты со мной, мне не нужны сокровища, — ответила я.

Это были странные дни. Столько нужно было сделать, обсудить и обследовать.

В те дни мы не покидали свой маленький мир-Аббатство. Пока Бруно был со мной, я была счастлива. Я жаждала вести свое хозяйство и обдумывала, не следует ли мне завести такую же кладовую, как у матушки, и такой же сад.

Мне нравилось быть с Бруно, слушать, как он рассказывает о своих планах. Мы часто говорили о будущих детях, и я поняла, что Бруно очень хочет иметь сына.

В это время мы были рядом днем и еще более близки ночью. Только в те мгновения, когда я видела, как глаза Бруно загораются, как у фанатика, я чувствовала, что он удаляется от меня. Мне кажется, иногда он догадывался, что я не во всем верю ему. Он намеревался рассеять мои сомнения, и это меня беспокоило, потому что я знала себя достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что меня нельзя заставить принять то, во что я не верю.

Но в те дни все было не так.

Мы были счастливы. Мы открывали друг друга, испытывая радость открытия, и я перестала удивляться, просыпаясь на новом месте, и уже не должна была объяснять себе, где я нахожусь и что случилось. Из Кейсман-корта пришел посыльный с известием, что у матушки начались роды и она послала за мной. Я торопливо набросила плащ и поспешила к своему прежнему дому. По дороге я спрашивала себя, стала бы матушка посылать за мной, если бы все было в порядке.

«Моя бедная мать! — думала я. — Она недостойна моего возлюбленного отца. Не успело его тело остыть в могиле, как она вышла замуж». Пока я шла к старому дому, в душе моей всколыхнулись воспоминания детства, та нежность, с которой она относилась ко мне, те дни, когда я собирала для нее полевые цветы и она показывала мне, как составлять букет. Волнение матери, когда в Британии появились новые сорта роз. Все это было теперь дорого моему сердцу.

Я добралась до ворот, на которых было написано крупными медными буквами: «Кейсман-корт». Я пересекла лужайку, где великолепный павлин, сопровождаемый невзрачной самочкой, важно шествовал по траве. С болью вспоминала я о том времени, когда кормила их бобами, а отец смотрел, смеялся и спрашивал меня: не кажется ли мне, что в павлинах есть что-то очень глупое? Не является ли павлин для всех нас примером, показывающим, что не стоит чрезмерно гордиться дарами, которыми Господь наградил нас?

Когда я вошла в холл, слуги с любопытством посмотрели на меня. Мне казалось, они сплетничают по поводу того, что происходит в Аббатстве. «Мы должны быть осторожны», — в страхе подумала я.

Я спросила:

— Как себя чувствует моя мать?

— Роды были трудными, госпожа, — ответила одна из горничных, приседая в реверансе.

Я взбежала вверх по лестнице. Я была уже в галерее, когда из комнаты вышел Саймон Кейсман.

— Так ты все-таки пришла, — сказал он.

— Конечно, я пришла. Как матушка?

— Она родила мальчика, но роды продолжаются.

— Ты имеешь в виду, что не все идет так, как надо?

— Мне кажется, родится еще один ребенок. Первый здоров и будет жить. Это тяжелое испытание для нее. В последнее время у нее было столько волнений. — Он укоризненно посмотрел на меня. — Она беспокоилась из-за твоего странного замужества.

— В этом нет необходимости. Но я понимаю ее опасения. Когда она объявила мне о своем замужестве, я тоже тревожилась за нее.

Повивальная бабка позвала нас, и мы подошли к комнате, где лежала моя мать.

— Два малыша, — сказала повитуха. — И я ни за что на свете не смогу отличить их друг от друга.

— Два! — воскликнул Саймон, и я почувствовала его волнение.

— Как прошли роды? — спросила я. Повитуха начала рассказывать:

— Вашей матушке было очень тяжело, но она благополучно родила их. Как ни была она измучена, но открыла глаза и сказала: «Мальчик!» Бедняжка, она так хотела сына! Я сказала ей: «Не один мальчик, моя дорогая, одного вам недостаточно. У вас их двое, и я никогда не видела таких крупных близнецов. Неудивительно, что они доставили столько хлопот при появлении на свет».