Истоки русской души. Обретение веры. X–XVII вв. - Сергей Вячеславович Перевезенцев

Андрей Рублев (1370? — 1430?) еще мальчиком-послушником был принят в Троицкий монастырь, а впоследствии перешел в московский Спасо-Андрониковский монастырь, где и принял иноческий постриг. Иконописному мастерству он учился у Даниила Черного, с которым до конца дней Рублева связывала братская дружба и духовный союз. Хотя точное авторство установить невозможно, тем не менее кисти Андрея Рублева сегодня причисляют росписи и иконы в храмах Звенигорода, Владимира, Москвы, Троицкой обители. Уже при жизни он почитался одним из лучших отечественных иконописцев, а после смерти его работы служили образцом для подражания. Стоглавый собор в XVI веке называл Андрея Рублева образцом для всех русских иконописцев. Позднее, уже в наше время, творчество Рублева характеризовали как «богословие в красках».

В самом деле, для Андрея Рублева создание иконописного образа — это один из путей постижения Божиих тайн, способ проникновения в Божественный мир. Поэтому его иконописные работы столь сложны и символически многообразны. А одной из вершин его художественно-богословского творчества стала икона «Святая Троица».

Преп. Андрей Рублев. Троица. Икона. Первая треть XV в.

Андрей Рублев написал эту икону по заказу Троицкой обители, возможно, еще для первой деревянной часовни, построенной над могилой Сергия Радонежского. Как уже говорилось, Святая Троица — это центральный символ всей религиозно-философской концепции преподобного Сергия. И икона, выполненная Рублевым, стала своего рода художественным воплощением богословских и религиозно-философских воззрений великого старца.

Вообще эту мысль впервые высказал Е. Н. Трубецкой: «В иконе выражена основная мысль всего иноческого служения преподобного… Он молился, чтобы этот зверообразный, разделенный ненавистью мир преисполнился той любовью, которая царствует в Предвечном Совете Живоначальной Троицы. А Андрей Рублев явил в красках эту молитву, выразившую и печаль, и надежду св. Сергия о России». В том же направлении размышлял над рублевским образом Святой Троицы и П. А. Флоренский: «В иконе Троицы Андрей Рублев был не самостоятельным творцом, а лишь гениальным осуществителем творческого замысла и основной композиции, данных преподобным Сергием».

Иконография рублевской Троицы необычна. Автор, обращаясь к библейскому сюжету, исключает из него изображение самих хозяев, принимающих трех ангелов — Авраама и Сарру. За трапезой, устроенной хозяевами в честь явившихся ангелов, изображены лишь небесные гости, не мальчики, не юноши в том возрасте ангелов, которому нет определения. Они склонились над евхаристической чашей — следовательно, перед нами не просто трапеза, а евхаристическая трапеза, в которой совершается искупительная жертва.

Вино в евхаристической чаше — умозрительный образ Христа, сошедшего с небес, воплотившегося, распятого на кресте, пролившего Свою кровь за спасение всех живых и мертвых и неотступно сидящего на престоле «одесную» (т. е. справа) от Отца.

За спиной у ангелов изображены дом, зеленеющий дуб и гора. Это символы домостроителя-Христа, Бога-Отца и Святого Духа (гора — образ восхищения духа). Очень важно, что на этой иконе в полном соответствии с каноном не акцентируется внимание на том, какой из трех ангелов изображает конкретную ипостась Господа.

Вся композиция строится на принципе круга, и мысль созерцающего икону также движется по кругу, вернее, не в силах выйти за пределы круга. Таким образом, созерцающий икону приходит к пониманию, что постижение неслиянности Святой Троицы (три ангела) означает и постижение нераздельности Ее ипостасей. А в итоге познается смысл и самого догмата о Святой Троице как «единосущной и нераздельной».

Пространство иконы, в котором разворачивается то, что современный зритель назвал бы действием, резко искажено обратной перспективой, воздушная стена и три божественных символа не позволяют взгляду проникнуть в глубину иконы, а все самые важные детали изображения острым углом выставлены вперед.

Интересно, что подножия престолов, на которых покоятся ноги ангелов, образуют линии, точка соединения которых расположена вне пределов плоскости иконы — перед ней, там, где расположен зритель. А точнее — в его сердце, ибо сердце человека, а не его разум и есть истинный источник созерцания Бога, инструмент Его познания и главный орган общения с Ним.

В целом же, изображая Троичное Божество, единство Ветхого и Нового Заветов, таинство евхаристии и торжество христианского смирения, икона Святой Троицы является символом погружения в таинство божественного бытия, в его неслиянность и нераздельность. И это лишний раз подчеркивает значение символа Святой Троицы, которую всю свою жизнь созерцал Сергий Радонежский, «дабы, — как сказано в его „Житии“, — воззрением на Святую Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего». Следовательно, образ Святой Троицы дан для России на все времена для ее преображения и духовного возрождения.

Вслед за Андреем Рублевым подобной схемы изображения Троицы стали придерживаться многие иконописцы вплоть до XVII века («Троица» Симона Ушакова). При этом иконографический тип «Троица Ветхозаветная», как он стал называться позже по аналогии с «Троицей Новозаветной», является наиболее целомудренным образом Святой Троицы, так как в нем не акцентировано внимание на изображении отдельных ипостасей Господа. Желание же заглянуть за завесу таинства привело к появлению другого рода изображений, которые можно объединить под общим названием «Троица Новозаветная». Наиболее древним, но не ранее начала XV в., считается вариант «Новозаветной Троицы», получивший название «Отечество».

Обычно в таких композициях представлены две фигуры — старец и средовек, над которыми витает голубь. Это изображение и символизировало три ипостаси Святой Троицы: седобородый старец — Бога-Отца, средовек — Бога-Сына и голубь — Святого Духа. Иначе говоря, в отличие от «Троицы Ветхозаветной» на иконах нового ряда представал очень детализированный, иногда дополненный подписями образ каждой из ипостасей Святой Троицы.

Откуда на Русь пришли эти странные образы, с точностью сказать трудно, но, по мнению современных исследователей, параллели прослеживаются в западной иконографии. Появление подобных изображений на Руси уже скоро стало вызывать недоумение. Оно было связано с тем, что нигде в христианской литературе нет даже упоминания о дословном изображении Бога-Отца, ведь Бог изображается во плоти только в лице Иисуса Христа или в образе Святой Троицы, без выделения каждой из ипостасей. В 1551 году Стоглавый собор определил принципиальную неизобразимость Бога-Отца. Это же подтвердил Большой Московский собор 1666–1667 гг., давший еще более четкое постановление: «Отныне Господа Саваофа образ не писать… ибо никто Саваофа не видел во плоти, а только в воплощении».

* * *

Русским мыслителям XIII–XIV вв. выпала тяжелая доля — вместе со своим народом пережить трагедию монгольского нашествия, потерю национально-государственной самостоятельности Русского государства и духовно-нравственного кризиса всего русского общества. И недаром идея гибели Руси становится столь влиятельной и общепризнанной в общественной и религиозно-философской мысли того времени.

Однако христианское мироощущение, искренняя вера в Бога не позволяли русским мыслителям