Поглупевший от любви - Элоиза Джеймс

Но тут он отстранился и взглянул на нее. Взглянул, разумеется, серьезно. Ей вдруг показалось, что он сейчас скажет что-то о приличиях или неприличиях, но это был Себастьян-садовник. Не Себастьян-маркиз.

— Мне нужно снять эту ротонду, — выдохнул он. — Я хочу обнять тебя, Эсме.

У него был совершенно неистовый вид, и она ощутила, что вся пылает.

— И я умираю от желания целовать тебя. Всю, — добавил он, ловко стаскивая с нее ротонду.

На ней была одна из прелестных ночных сорочек, привезенных Элен из Лондона: бесчисленные складки розоватого шелка. Но Себастьян, не обращая ни на что внимания, принялся стягивать сорочку через ее голову.

И тут Эсме мгновенно пришла в чувство.

— Что это ты делаешь? — вскричала она. Ни за какие земные и небесные блага она не позволит ему увидеть свое обнаженное тело. Тело беременной женщины. Поэтому она судорожно схватилась за подол сорочки, чтобы не дать ему обнажить непристойно большой живот.

Себастьян на мгновение остановился.

— Я должен увидеть тебя, Эсме, — хрипло бормотал он. — Должен…

Его голос замер. Глаза были устремлены на ее обтянутые шелком груди. Эсме сгорала со стыда. Из-за беременности ее соски стояли, как крошечные скалы, вместо того чтобы, как обычно, расплыться по розовой вершинке.

Мало того, ее груди обвисли! Совсем не похожи на прежние, маленькие, упругие, которыми она так гордилась. Которые выставляла напоказ в низких декольте бальных туалетов. В те времена любой мужчина терял разум, стоило ему хотя бы мельком узреть эти бледно-розовые крохотные бутончики. Зато теперь они стали темно-красными, набухли и торчали на более походивших на коровье вымя грудях. Теперь они никак не поместятся в прозрачных, тонких лифах бальных платьев, которые она носила до беременности.

Эсме неожиданно очнулась. Да что она вообще делает в хижине садовника? Окончательно обезумела? Господи, какой позор!

Она попыталась встать, но мощные руки удержали ее.

— Себастьян, — объявила она как могла тверже, — мне очень жаль, но ты неверно понял причину моего визита.

— Молчи.

Эсме была не из тех женщин, которые позволяли затыкать себе рот. Она попыталась сопротивляться. Но он снова разгладил шелк на ее груди и нагнулся ниже, не обращая внимания на ее очевидное желание подняться.

Несмотря на всю свою решимость, Эсме вздрогнула. Его губы сомкнулись на ее соске, потянули, и она растерянно взвизгнула. Он поднял голову, широко улыбнулся и провел рукой по соску. Шелк намок, и темное пятно обтянуло маленький холмик. Между ног Эсме словно проскочила молния. По-прежнему глядя в ее глаза, он лениво потер сосок большим пальцем.

Эсме открыла рот, но так и не вспомнила, что собиралась сказать.

— Эсме? — нежно спросил он. — Что-то не так?

Он все потирал и потирал пальцем мокрую ткань, и ощущение было такое, словно от ее кожи идет пар. Но прежде чем она смогла придумать ответ, он вобрал ее сосок в рот.

Она задохнулась. Кто подсказал ему эту сладостную пытку?

Он сосал ее грудь нетерпеливо, почти грубо, и это ощущение вместе со скольжением влажной ткани по соску доводило ее до исступления. Она хрипло закричала и прижалась к нему.

— Я хочу целовать тебя без этой сорочки, Эсме, — неверным, едва слышным голосом попросил он.

Она не желала ни о чем думать, поэтому вынудила себя не замечать, что сорочка медленно ползет вверх по ногам, когда-то бывшим стройными и превратившимся в толстые обрубки, испещренные пятнами в различных местах, мимо вздымающегося чрева с серебристо-белыми растяжками, появившимися несколько недель назад.

К тому времени как сорочка полетела на пол, Эсме оцепенела от унижения и стыда. Никогда раньше ей не приходилось представать перед мужчиной в подобном виде! Несмотря на репутацию, любовников у нее было не слишком много, но при каждой встрече с мужчиной, будь то муж или кто-то другой, она всегда предлагала свое изысканное тело, словно бесценный дар. И неизменно сознавала, что низводила мужчину до состояния бессвязного благоговения. Только во время свидания с Себастьяном она об этом не думала, наверное, потому что он был так красив…

А Себастьян и сейчас красив! Что он скажет, узрев это уродство?!

Он стоял на коленях у постели, оглядывая ее бесформенное тело, видимо, терзаясь сожалением, как любой человек, внезапно обнаруживший себя в постели с китом. Эсме собралась с духом и, в свою очередь, оглядела его, стараясь ни о чем не думать. Ни унции лишней плоти на его теле, мускулистом, массивном, сильном.

Он оставался неподвижным. Вероятно, так ужаснулся, что никак не мог сообразить, как поскорее и незаметнее сбежать отсюда.

Эсме устремила отчаянный взор на свою ночную сорочку. Пожалуй, лучше натянуть ее и потихоньку уйти, пощадив обоих, и больше не обсуждать этот печальный инцидент.

Она снова попробовала сесть, но его руки легли на ее живот. Было нечто странно привлекательное в том, что большие мужские ладони касаются ее живота.

— Он прекрасен, Эсме, — тихо, почтительно прошептал он. — Ты прекрасна.

— Ничего подобного, — рассерженно откликнулась она, втайне очень довольная. Даже в нынешнем состоянии она очень радовалась растущему животу.

— Так оно и есть. Это выглядит как след от падающей звезды, как лучики лунного света, — приговаривал он, обводя пальцем серебристые растяжки. — Ты не сердишься, что я до тебя дотрагиваюсь?

— Конечно, нет, — смирилась она. Ну разумеется, великое обольщение превратится в урок анатомии. Чего она ожидала? Ни один здравомыслящий мужчина не может питать вожделение к женщине в таком состоянии.

Его руки скользили по ее животу, и туго натянутую кожу покалывало от каждого прикосновения, а низ живота наливался желанием. И все это, несмотря на ее состояние!

Он нежно гладил ее, когда под его ладонью появилась крошечная выпуклость.

Потрясенная физиономия Себастьяна выглядела так комически, что Эсме громко рассмеялась.

— Это малыш, — пояснила она.

— Понимаю, — медленно выговорил он с такой смесью благоговения и радости, что она почти примирилась с очевидным фактом: его больше не влечет ее тело.

— Куда он исчез?

— Просто брыкнул тебя пяткой, — снова засмеялась она, довольная, что может рассказать ему. Ведь для нее все это тоже было внове, и до сих пор ее единственной конфиданткой была Элен. — Но это означает, что ребенок проснулся, и…

Следующий толчок она почувствовала лучше обычного, наверное, потому что он прижимал к животу ладони. Они лежали так довольно долго, минут пятнадцать, все трое, и Себастьян лениво водил пальцем по ее животу, пытаясь упросить ребенка снова лягнуть его.