Личный счет. Миссия длиною в век - Андрей Ерпылев

– Что случилось?

Саша был в знакомом ему до мелочей «хранилище памяти».

В знакомом и незнакомом.

Фигуры, окружающие его, были неподвижны, тусклы и безжизненны, царила гробовая тишина и даже запах… Пахло неожиданно для этого места – какими-то цветами. И это было тоже очень, очень необычно.

Александр попробовал погрузиться в ближайшую из фигур, и та с заминкой, будто нехотя, приняла его, выдав одно из недавних воспоминаний. Но куда делась глубина? Куда пропал «эффект присутствия»? Воспоминание походило на старый черно-белый фильм, проецируемый через мутный объектив на потрескавшуюся, кое-как побеленную стену.

Он пробовал снова и снова, но все было словно чужим, посторонним…

– Не стоит этого делать, – услышал он за спиной знакомый голос. – Это уже не ваша память. Что умерло, то умерло.

– Это вы? – выбрался на волю из развалов воспоминаний Саша. – Что случилось? Что произошло? Почему я тут?

– Не нужно вопросов, – отстраняющим жестом выставил перед собой ладонь ротмистр. – Вы же все уже сами поняли.

Перед мысленным взором мужчины пронеслись дымящийся пистолет в руке коленопреклоненного Семецкого, струящаяся по пальцам, зажимающим рану в груди, кровь и, почему-то, бокал с коньяком. С так и не пригубленным «Араратом». Его последний в жизни бокал…

– Я умер? – спросил он и тут же запротестовал: – Нет, этого не может быть! Я только ранен! Врачи меня спасут! Наверное, я сейчас без сознания в больнице. Этого просто не может быть!

– Вы мертвы, Саша, – покачал головой Ланской. – Как ни горько мне это сознавать, но вы мертвы. Пали жертвой злодейского покушения в результате антимонархического заговора. Императором Всероссийским стал Сергей Александрович. Ваш сын, Саша. Сергей Первый.

– Чертов Семецкий, – потерянно пробормотал Саша и уселся прямо на пол, сжав голову ладонями. – Пригрел змею у себя на груди…

– Он не виноват, – Павел Владимирович тоже опустился рядом с ним.

– Ну как же не виноват? Ведь он перед самым… перед тем как… Он рассказал, что давно уже обкрадывал меня. Да вы же это слышали! Думаете, его шантажировали?

– Это я ему велел вас… нас… убить императора, – слова ротмистра раздались, будто гром с ясного неба.

– Вы?! Зачем?!!

– Успокойтесь, Саша.

– Успокоиться? – Александр вне себя вскочил на ноги: он почему-то верил словам Ланского, несмотря на их абсурдность. – Успокоиться?! Да я и так ПОКОЕН! Я мертв!..

Он сделал несколько кругов по «кладовой», пинками раскидывая попадающиеся под ноги воспоминания, пока не обрел снова способность говорить.

– Зачем?!! – сжав кулаки, выпалил он в рисованное лицо графа. – Зачем вам это?

– Ну, посудите сами, – развел руками ротмистр. – Разве могли вы, помнящий с детства последнего императора не иначе, как «Николашку Кровавого», стать достойным государем? Все вбитое вам в голову большевистской пропагандой, почерпнутое из лживых либерастических статей, увиденное по вашему продажному телевидению, вечно стояло бы у вас за спиной. Вы не были готовы стать императором, Саша, и вы им не стали. Несмотря ни на что. Вы были нужны лишь как инструмент, как трамплин для настоящего императора…

– Так вы сделали это, чтобы мое место занял ваш правнук? – едва смог выдавить из себя Александр. – Какое…

– Коварство? Да, коварство. Но императором стал не только мой правнук, но и ваш сын. Причем императором законным, имеющим на это право согласно праву крови. А ваша смерть освятила его правление, дала ему право отомстить за вас и тем самым надолго очистить дорогу себе от тех, кто желал оспорить его право на управление Россией. Нет, мстить будет не он лично – он выше этого. Отомстят за вас другие, в том числе и тот, что привел вас и его к трону.

– Президент, – несмотря на переполняющие его гнев и чувство несправедливости, мужчина чувствовал правоту собеседника. – Разве он…

– Он будет верным защитником Сережи до его совершеннолетия. И хорошим наставником, учителем, опекуном. И, когда настанет пора, отойдет в сторону. Он мне это обещал.

– Он был в курсе?

– Да. Это наш с ним общий план.

– Вы все меня предали… – махнул рукой Саша, отворачиваясь.

– Есть такое понятие: ложь во благо… – задумчиво проговорил граф; сейчас они сидели за столом в «библиотеке» Ланского, и Саша не знал, как он сюда попал. – Мне пришлось это сделать, поймите. Династия Романовых начиналась помпезно, а завершилась кровью. Ну да, и сам Николай Александрович, и его жена, цесаревич и его сестры – все стали святыми великомучениками. Вы хотели бы, чтобы новая династия началась и закончилась вашей гибелью и гибелью вашей семьи?

– А разве не вы придумали заговор?

– Я лишь направил его в нужное русло. Ваши враги охотно приняли в нем участие. И просчитались. Не знаю, что с ними сейчас – тащат ли их уже на плаху или заточают навеки, но теперь уверен в одном: династии быть. И дай бог, если она просуществует триста лет, во славу России и на зависть остальному миру. Династия, начавшаяся с царя-великомученика, просто обязана существовать долго. Русский народ жалостлив, и теперь на стороне Сережи симпатии даже тех, кто, подобно вам, отравленный столетием безцарствия, сомневался в необходимости монархии на Святой Руси. Теперь он поистине всенародный монарх…

Разговор двух людей, теперь ставших поистине равными, длился долго.

– Ну что же – пора и честь знать, – поднялся, наконец, на ноги ротмистр. – Пойдемте, Саша.

– Куда? – встрепенулся тот. – Разве мы не…

– Нет, здесь мы не останемся, – покачал головой Ланской. – Все это – уже не наше. Не ваше и не мое. Пойдемте.

Он взял Александра за руку, и они понеслись вверх, словно на скоростном лифте.

– Куда мы?

– Увидите сами…

Саша внезапно осознал, что они уже не в «кладовой памяти». Их окружала чернота. Не похожая на виденную много раз в портале черноту космоса, хотя пустота вокруг была полна звезд, галактик и туманностей. Пространство было ограничено внизу огромной, уходящей в стороны, насколько хватало взгляда, плоскостью – именно плоскостью, поскольку не было видно никаких признаков кривизны этой бескрайней поверхности, разбитой на правильные шестиугольники, будто пчелиные соты. А вверху… Над головой сияло нечто тоже огромное – ярко-зеленая туманность или галактика, светящаяся мирным, приглашающим светом светофора, разрешающего переход через дорогу. Дорогу в вечность.

– Что это?

– Не знаю, – пожал плечами ротмистр, и Александр понял, что впервые видит своего симбионта не рисованным, не тем – из картин памяти, персонажем потускневшего от времени фото, – а живым, настоящим. – Но знаю, что нам пришло время расстаться. Навсегда. Мне – туда, – палец затянутой в лайковую перчатку руки указал вверх, в водоворот зеленых солнц. – Моя миссия закончена. Мой личный счет оплачен…

– А как же я? Мне тоже туда?

– Вряд ли… Разве вы оплатили свой личный счет? Разве завершили то, ради чего родились на свет Божий?

– А что я должен совершить?

– Этого я не знаю… Но вам дадут знать. Обязательно дадут. Иначе просто не может быть. Я верю в вас. А теперь…

Улыбаясь, Ланской стянул перчатку и протянул руку Саше. Рукопожатие его было крепким, теплым, дружеским. Сашина ладонь ощущала его еще долго после того, как ротмистр исчез без следа. Будто он, как раньше, незримо был рядом.

– Ну что же, – сказал он вслух, окончательно уверовав в свое одиночество – непривычное, надо сказать, чувство для человека, внутри которого столь долго уживались две личности. – Приступим?.. Или подождем?

Он парил над бесчисленными «сотами», каждая из которых вмещала чью-то память. Над «кладовыми» людей давно умерших, живущих ныне и еще не родившихся. А может быть – и не только людей. Парил, не зная, что ему выбрать.

Но почему-то был уверен, что ему это позволят – выбрать. Что он заслужил этот выбор. И поэтому к выбору этому нужно подойти ответственно. И не торопиться. Ему дадут знать…

А в самом деле, куда торопиться, когда впереди – вечность…

Фрязино – Щелково, 2006–2016

Примечания

1

Джон Констебл (англ. John Constable) (1776–1837) – английский художник-романтик. Наибольшую известность ему принесли пейзажи, в частности с видами окрестностей Суффолка, откуда художник был родом.

2

Верже – сорт бумаги особой выделки.

3

Lewis («Льюис») – английский пулемет времен Первой мировой войны. Был создан в 1913 году. Впервые укомплектован дисковым магазином.

4

Генрих Григорьевич Ягода (настоящее имя – Енох Гершенович Иегуда) (1891–1938) – один из главных руководителей советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934–1936). Арестован НКВД в 1937 году «ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений», в т. ч. шпионажа в пользу иностранных разведок. Расстрелян в 1938-м.