Боги войны - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Птолемей сложил руки на узенькой груди и с достоинством смотрел на своего похитителя. Ребра у него просвечивали. На щеках темнели пыльные разводы — видно, фараон утирал слезы.
— Доброго тебе утра, — поздоровался Цезарь, усаживаясь на скамью. — Когда принесут завтрак, я прикажу найти для тебя одежду и постель. Ни к чему тебе испытывать неудобства.
Птолемей молча продолжал смотреть на Юлия. При свете дня мальчик оказался еще младше. Лицо с изящными чертами, такое бледное, словно его никогда не касались солнечные лучи, искажала угрюмая ненависть. Темные, с длинными ресницами глаза — в точности как у Клеопатры. При мысли об их супружестве Юлий едва не передернулся от отвращения.
Цезарь помолчал, потом поднялся и произнес:
— Если тебе ничего не нужно, я вернусь к своим делам.
Он отвернулся, собираясь уйти, но Птолемей бросил ему в спину:
— Ты должен немедленно меня отпустить! — Латынь фараона была безупречной.
Юлий повернулся к нему, не в силах сдержать улыбку:
— Не могу, повелитель. Ты мне еще нужен.
— Чего ты хочешь? Золота? — Губы Птолемея презрительно искривились.
— Я хочу, чтобы Клеопатра вернулась на трон, — ответил Юлий, пристально глядя на мальчика. Однако, сказав, он сразу усомнился, что и вправду этого желает. До ночного свидания с Клеопатрой ему все представлялось ясным. А теперь мысль вернуть царицу в объятия брата уже не казалась привлекательной.
— Я так и знал — тут не обошлось без нее! — взорвался Птолемей. — Я так и думал! И ты думаешь, я соглашусь? Она обращалась со мной, как с ребенком.
— Ты и есть ребенок! — отрезал Юлий и тут же пожалел о своих словах. Он вздохнул и снова сел на скамью. — Наверное, приближенные выполняют любое твое желание?
Птолемей помедлил.
— Да — если оно не противоречит обычаям. — Фараон избегал взгляда Юлия. — Пусть я молод, но придворные почитают мой сан и происхождение. — Птолемей опять вспылил: — Твои люди вторглись в мои покои, ударили меня! Тебя жестоко казнят, когда…
— Как я заметил, Панек с тобой не очень-то считается, — пробормотал Юлий.
Птолемей сверкнул глазами:
— Ты ничего не знаешь о моей жизни, римлянин! Я юн, но я фараон! Я — воплощение бога. А Панек…
Он смешался, и Юлий, видя, что нашел слабое место, быстро заговорил:
— А Панек управляет страной. Думаешь, ты вырастешь, и советник уступит тебе власть? Напрасно. Произойдет несчастный случай: ты неудачно упадешь или заболеешь, и следующие несколько лет, пока подрастает другой фараон, будет править Панек. Я знаю, что такое жажда власти, мой мальчик. Можешь мне поверить.
Птолемей задумался над этими словами, а Юлий удивился самообладанию мальчика. Он ждал жалоб, слез, но пленник обращался с ним как с равным, а то и низшим. Фараон, конечно, еще ребенок, однако ум у него острый — Птолемей явно уже принял для себя решение.
— Панек разъярится, когда узнает о моем похищении, — задумчиво произнес фараон.
Юлий видел, что мысль эта приятна мальчику, и ждал продолжения.
— Тебе придется доказать ему, что мне не причинили вреда, или мой советник сровняет дворец с землей.
— Докажу, — согласился Юлий, — если тебе угодно.
Птолемей вопросительно посмотрел на него, и он продолжил:
— Быть может, ты и сам больше не захочешь иметь Панека при себе. Подумай. Я могу потребовать, чтобы твои приближенные отправились в изгнание, и ты будешь править вместе с Клеопатрой.
Темные глаза мальчика казались непроницаемыми. Юлий слишком мало знал Птолемея и не понял — убедил он его или нет.
— Для чего тебе это? — спросил Птолемей. — Ты увлекся моей сестрой? Или, быть может, возжелал моего тела?
Юлий едва сдержался.
— Будь ты моим сыном, я бы тебя отшлепал, — сказал он. — Впрочем, и теперь могу.
— Ты не посмеешь, — возразил Птолемей с такой спокойной уверенностью, что Юлий растерялся. Он хотел приказать, чтобы принесли прутьев, но остался сидеть, положив руки на колени.
— Ты был очень дерзок с Панеком, — упрекнул Птолемей. Фараон вспоминал об этом с удовольствием. — Он потом долго отлеживался, пил холодное питье, а рабы растирали его, пока его гнев не угас. Видно, римляне — грубый народ.
— Такой стервятник кого угодно выведет из себя, — пробормотал Юлий.
Напряжение мальчика немного ослабло, и Юлий понял: он на верном пути.
— Покажи мне свой меч, — неожиданно попросил Птолемей.
Не говоря ни слова, Юлий вынул гладий и протянул пленнику. Не ожидавший такого фараон удивился и, взяв меч, тут же направил клинок на сидящего консула.
— Не боишься, что я тебя убью? — поинтересовался он.
Юлий медленно покачал головой, внимательно следя за пленником.
— Не боюсь. Оружие само по себе ничего не значит. Важен человек, который его держит. Ты и оглянуться не успеешь, как я отниму меч.
Птолемей посмотрел ему в глаза и увидел, что Юлий говорит правду. Он попытался замахнуться, однако гладий был слишком тяжел для детской руки.
— Хочешь научиться? — спросил Юлий.
Лицо фараона просветлело, но через миг приняло выражение угрюмого недоверия. Он неловко вывернул гладий, отдавая его Юлию рукоятью вперед.
— Не прикидывайся другом, римлянин. Я для тебя всего лишь ценная вещь, которую можно обменять на что-то нужное. Ты мой враг, и я этого не забуду. — Птолемей на секунду остановился и сжал один кулак. — Когда я стану мужчиной, я припомню тебе, римлянин, как ты держал меня в заточении. Я приду за тобой, и мое войско будет числом словно саранча. Твои кости раздробят молотом, а кожу снимут и сожгут. Тогда узнаешь меня!
Юлия забавлял свирепый взгляд мальчика.
— Только сначала подрасти. — Он поднялся на ноги. Казалось, пленник вот-вот бросится на него, но фараон в бессильной ярости повернулся спиной. Юлий легким шагом вышел навстречу дню.
Панек прибыл на рассвете с целой толпой придворных. Они приблизились к стражникам, стоящим в саду, и их подвергли тщательному обыску. Затем троих самых главных пропустили во дворец.
Юлий принял их стоя. Холодные глаза Панека по-прежнему излучали сильнейшую неприязнь. Но теперь фараон в руках римлян, и Юлия это не волновало.
Он указал гостям на каменную подставку, а сам сел на удобную кушетку, наслаждаясь их замешательством. В комнате находилось пять воинов Десятого, а за спинами придворных стоял Октавиан, и вельможи нервничали.
Кожа Панека блестела то ли от пота, то ли от благовонных масел. Сегодня он не накрасил веки, и это говорило о многом. С ненакрашенным лицом советник смотрелся куда приличнее.
— Совершив такое преступление, ты не останешься в живых, — заявил Панек, выдавливая фразы, будто не мог вынести мысли о том, что нужно говорить вежливо. — Если жители города узнают о похищении фараона, я не смогу их остановить. Ты меня понимаешь? У тебя осталось несколько часов, а когда новость разлетится, они придут и истребят тебя.
— Такие вояки мне не страшны, — ответил Цезарь как бы между прочим. Он приказал подать себе вина и стал потихоньку его потягивать.
Глаза Панека сузились от гнева:
— Тогда скажи, чего ты хочешь за фараона? Ведь ты чего-то хочешь?
Придворный даже не скрывал своего гнева. Дипломат из него был скверный. Если бы речь действительно шла о золоте, Юлий потребовал бы как можно больше — за то, что с ним говорят в таком тоне.
— Для начала — свободного передвижения по городу, — объявил он. — И не на семь дней, а насколько я пожелаю. Я намерен посмотреть библиотеку и усыпальницу Александра. И дай кого-нибудь, кто покажет город моим офицерам.
Панек растерянно захлопал ресницами:
— Тебя растерзает толпа, консул. Стоит тебе покинуть эти стены.
— Прискорбно, — хмуро ответил Юлий. — Второе условие: пусть покинут страну все советники фараона. Корабли у меня есть, они доставят вас на Кипр или Сардинию — подальше от здешних волнений. Вам пора на отдых, и я готов дать вам немного золота, чтобы вы могли устроиться получше.
Все три египтянина окаменели. У Панека во взоре появился недобрый блеск.
— Ты потешаешься надо мной, консул, в моем собственном городе. Неужели думаешь, я все стерплю? Войско уже собрано. Город полон солдат, которые в бешенстве от того, что ты совершил. Если не вернешь фараона, они утопят в крови твое жалкое воинство. Поверь мне, я не лгу.
— Во время штурма дворца мальчик может погибнуть, — предостерег Юлий. — Подняв меч, вы убьете фараона. Надеюсь, вы сделаете все, чтобы не допустить столкновения.
— Ты не сможешь вечно удерживать Птолемея, — возразил Панек. — Насколько тебе хватит припасов? А воды?
— У нас достаточно припасов, — сказал Юлий, пожимая плечами. — Возможно, ты и прав. Не нужно нам угрожать друг другу. Лучше скажи мне, дорого ли ты ценишь его жизнь. Что ты готов отдать мне за фараона?