Венецианец Марко Поло - Генри Харт

Марко испытывал, должно быть, горчайшее унижение, когда ему указали его будущую тюрьму. Столь богатому и знатному пленнику, как Марко, сидеть в одной темнице с простыми венецианскими матросами и воинами не подобало. Его провели в подвальное помещение палаццо дель Капитано дель Пополо (ныне палаццо ди Сан-Джорджо) — именно это здание было построено из камня венецианского дворца, который некогда горделиво высился в Константинополе. Оно было выстроено в 1270 году монахом-цистерцианцем[97] Оливьери и находилось недалеко от пристани; в этой великолепной, увенчанной высокими зубцами квадратной громаде из красного камня и кирпича, с полукруглыми окнами и открытой аркадой было что-то причудливое, идущее от венецианской готики — может быть, на здание накладывал отпечаток материал — камни дворца Пантократора. Здание было видно отовсюду, оно стояло как огромный, неистребимый трофей генуэзцев, вырванный ими у Венеции и кознями и силой оружия. Когда Марко входил под высокие полукруглые порталы палаццо, каменные львы, некогда принадлежавшие Венеции, сардонически скалили зубы; между львиными головами висел обрывок портовой цепи города Пизы — эту цепь здесь повесили в память победы Генуи над Пизой в 1290 году, победы, означавшей конец морского могущества Пизы.

В тюрьме мессер Марко оказался не один. Тут было множество людей, взятых в плен, как и он, в стычках и сражениях. Кроме венецианцев, здесь томилось немало пизанцев, жителей Ливорно и других городов, осмелившихся бросить вызов владычеству Генуи на средиземноморских берегах. Хотя тюрьма, где сидел Марко, была уже битком набита, он видел, как мимо палаццо почти ежедневно куда-то шли и шли новые вереницы скованных за ноги пленников. Частенько дверь темницы открывалась, чтобы пропустить еще одного невольного гостя Великолепной. Поначалу заключенные понимали друг друга с большим трудом, так как в каждом городе и в каждой области был свой говор. Данте, Петрарка и Боккаччо своими кристально чистыми стихами и прозой еще не утвердили классический «итальянский» язык, и пленники, происходя из городов, часто разделенных расстоянием всего в несколько миль, смотрели друг на друга как на иностранцев. Их объединяло только общее несчастье, плохая еда, вши и блохи, теснота и тоска по дому и по свободе.

Кое-кто из заключенных бывал на юге и во Франции, умел в той или иной мере говорить по-французски — французский язык уже в те времена был и языком королевских дворов и lingua franca дипломатов. Постепенно товарищи по несчастью знакомились, рассказывали друг другу о себе, о сражениях, в которых побывали, вместе они проклинали тюрьму, тюремную пищу и воду. У некоторых завязывалась настоящая дружба: такие садились в сторонке и целый день разговаривали, вспоминая дом, жен и возлюбленных. И как в любом другом людском сборище, здесь объявлялись свои горлопаны и хвастуны, расписывающие собственные военные или любовные подвиги; и как всегда, товарищи в конце концов уличали и высмеивали их.

Вскорости Марко стал среди пленных всеобщим любимцем. Свободного времени в тюрьме было много, разговоры иссякли, постоянно обсуждать обыденные дела уже надоело. А тут среди заключенных нашелся человек, который мог часами рассказывать и рассказывать об удивительнейших приключениях. Разве он не побывал на краю света? Не видал величайшие чудеса природы? Не беседовал с государями и вельможами? Разве он не проехал по всем языческим странам и по всем морям, которые обнимают Землю? Верили ему слушатели или не верили? Dio mio! (Боже мой!) Да разве и надо было верить во все чудеса, развертывавшиеся перед их взором? Вот он говорит о стране, где живут люди-чудовища: те об одной ноге, у других голова растет прямо из груди, есть даже люди, которые носят голову подмышкой. А разве не рассказал он им о Мужском и Женском островах? Перед ним были сыны своего века: горизонт их был узок, за его пределами они почти ничего не знали, едва ли хоть кто-нибудь из них умел читать или писать, их духовной пищей с детских лет были разве только рыцарские сказания, во внутренний смысл религиозных обрядов они не проникали, они жили тяжелой жизнью, на удар отвечали ударом, их сердца согревали лишь кое-какие обманчивые убеждения — где им было воспринять хотя бы половину того, о чем повествовал Марко? Но Марко был великолепный рассказчик, его юмор ценили и люди XIII столетия, он любил непристойную шутку, у него был острый глаз на женщин, и он не стеснялся рассказывать о них все, что знал. Так узники услаждали себе жизнь рассказами путешественника, а тот мог собрать вокруг себя достаточно слушателей в любое время, когда у него было настроение говорить о своих приключениях и о далеких странах, где ему пришлось прожить так долго.

Тюремная стража тоже благоволила к Марко. Шансов на побег у заключенных почти не было, и стражники бездельничали. Не замечая ни минут, ни часов, затаив дыхание, широко раскрыв глаза, внимали они повестям Марко о долгих дорогах через горы и пустыни, о жизни в Китае, о странных обычаях кочевников-монголов. Рассказы о стране Сипангу, где крыши домов из золота, о людях страны Манзи, о пути от Зайтона к Ормузу, о госпоже Кокечин им никогда не надоедали и не приедались.

Тюремные стражи рассказывали о Марко своим начальникам, говорили о нем у себя дома, вспоминали за кувшином вина в тавернах. Мало-помалу мессер Марко — мессер Марко Мильоне, как стали называть его из-за того, что слово миллион слишком часто фигурировало в его рассказах, — получил известность по всей Генуе.

Так, говоря словами Рамузио — единственного автора, к которому мы можем прибегнуть в данном случае, —

поскольку, как это ясно, он обладал столь редкими качествами и имел за плечами удивительнейшее путешествие, поглядеть на него и поговорить с ним собирался весь город; обращались с ним не как с пленником, а как с очень дорогим другом и весьма уважаемым дворянином; к нему проявляли такое уважение и расположение, что не было часа, чтобы кто-нибудь из самых знатных жителей города не пришел поговорить с ним; для его нужд предоставлялось все, что только ему требовалось.

Трудно представить себе, что перед нами только предание или вымысел доброго Рамузио, который был влюблен в своего героя. Ведь Марко имел возможность подготовить свою книгу, он получил позволение послать кого-то к отцу в Венецию за своими заметками, его товарищу по заключению Рустичелло из Пизы — речь о Рустичелло пойдет ниже — разрешили помочь путешественнику в работе над книгой, книга стала распространяться, когда автор, по всей вероятности, еще не вышел из тюрьмы, — разве все эти факты не говорят о том, что Марко был не брошенный в темницу узник, как его часто изображали, а скорее знатный искатель приключений: ему не повезло на войне, он попал в плен, но благодаря своим талантам и «качествам» располагал в плену значительной свободой.