Принцесса Володимирская - Евгений Салиас-де-Турнемир

Сказать прямо Шмидту, что Алина со дня на день ожидает человека, который любит ее и, конечно, тотчас уплатит все, – было невозможно; поверенный мог в тот же день передать это принцу, и дело, пожалуй, приняло бы еще худший оборот.

Шмидт уехал, сухо и вежливо объявляя, что на другой день в тот же час явится снова. Он сказал это с такой любезностью, как будто предполагалось, что его визит будет особенно приятен хозяйке.

Алина осталась на том же месте, где принимала поверенного. За всю свою жизнь, конечно, она никогда не бывала в таком положении; теперь она окончательно не знала, что делать.

Она уже не думала о том, насколько поступок принца был низок, – ей было не до того. Она даже не боялась идти в тюрьму, – в тюрьме, ей казалось, не так страшно, как в сумасшедшем доме, – но она боялась, что подобного рода срам и такой позорный случай с ней мог сделать несчастье всей ее жизни. Что почувствует, что подумает Шель, найдя любимую им девушку не на ее квартире, а в тюрьме за долги?

Долго продумав о своем положении, Алина, конечно, не пришла ни к чему. Она подумала и о том, чтобы продать тотчас же кое-какие вещи; но несмотря на свое полное незнание цен, она все-таки догадывалась, что этих вещей не хватит и на половину платы. Следовательно, оставалось только одно средство, тоже более или менее позорное: просто бежать, скрыться. Но прежде она решилась просить убежища у Стадлера, чтобы избавиться от дерзкого волокиты; теперь же приходилось бежать от долгов. Конечно, через несколько дней, когда явится Шель, обстоятельства изменятся и положение ее сделается сразу приличным, но в эти несколько дней до его приезда положение будет в полном смысле позорное. Если доктор соглашался скрыть у себя молодую девушку, желающую избавиться от дерзких притязаний известного волокиты, то захочет ли он укрывать у себя и дать убежище личности, скрывающейся от заимодавцев и желающей обмануть их.

Алина решила, однако, не терять времени и тотчас же написала другу доктору.

К ее удивлению и радости, явившийся доктор предложил ей тотчас же укрыться на маленькой квартире, которую он уже снял исключительно для нее. И в то же время он предложил ей уладить дело по ее долгам.

– Я готов даже часть уплатить за вас, а вы когда-нибудь можете мне возвратить эти деньги, – сказал он. – Вам стоит дать десяток концертов, и вы снова будете иметь почти ту же сумму.

Алина не согласилась на второе предложение и решила, что этому человеку единственному, который говорил ей, что не влюблен в нее, она может рассказать все искренне и подробно… И Алина объяснила, что через несколько дней явится человек, который будет иметь право заплатить за нее.

Несмотря на свое смущение и волнение, Алина ясно заметила, что ее признание как-то странно подействовало на Стадлера. Оно было для него, казалось, столь же неожиданным, сколько неприятным известием. Он вдобавок всячески постарался скрыть от нее чувство, которое возбудила в нем эта весть. И девушка еще более смутилась.

Была минута, когда молодая девушка боялась согласиться на предложение друга; ей казалось, что в новом убежище ей будет хуже и положение сделается еще более безвыходным. Но выбора не было, даже колебаться не было времени.

В новом убежище она могла еще выиграть время, тогда как здесь на другое же утро надо было ожидать Шмидта и иметь дело с полицией.

Алина решилась тотчас же и объявила Стадлеру, что в тот же вечер выедет из дому, бросит экипаж и пешком явится в то место, которое он назначит.

Если бы положение было другое, то Алина не решилась бы на такой шаг, взглянув теперь в лицо Стадлера, – слишком странное выражение было на лице ее друга, которого она не знавала прежде.

Подозрения, зародившиеся в ее голове в последний их разговор, теперь, казалось, были еще определеннее – но делать было нечего! Они условились о часе и месте свидания, где Стадлер должен был ожидать ее, чтобы проводить в новое помещение.

Доктор уехал, а молодая девушка осталась в полной тревоге. Она боялась оставаться в этом доме до утра и равно боялась принять услуги странного доктора. И Алине невольно пришло на ум, что теперешнее положение ее, конечно, гораздо мудренее и ужаснее, чем когда-то, в те дни, когда она вдруг очутилась в сумасшедшем доме. Там был страх, опасение долгого заключения, но была надежда бежать. Она имела дело со старухой родственницей и с иезуитом, но закон и право были на ее стороне; теперь же наоборот – закон был против нее. Если бы в новом убежище случилось что-либо непредвиденное, то ей даже бежать оттуда не с чем и некуда.

Однако чем более подозревала Алина, что решается на опасный шаг, тем более успокаивала себя, что все это пустые грезы, что Стадлер действительно честный и преданный ей человек.

В сумерки Алина собрала кое-какие мелкие вещи, разложила их по карманам, чувствуя, что краснеет сама за себя от стыда. Выбирая, что взять и что оставить, она чувствовала укоры совести, как если бы в эти минуты приходилось ей не брать свое, а красть чужое.

Едва только стемнело, она велела закладывать экипаж и через несколько минут уже спускалась в подъезд.

Несмотря на умение владеть собою, которое она усвоила за последнее время, на этот раз волнение ее было настолько сильно, что служанка Августа заметила в ней что-то особенное; но, разумеется, этой женщине не могло и на ум прийти, что она видит свою барышню в последний раз.

Алина уехала… Долго в этот вечер ожидали ее Августа и вся прислуга. Около полуночи вернулся кучер с вопросом, не воротилась ли домой барышня, которая бросила его на бульваре, желая прогуляться пешком.

Разумеется, в доме поднялась сумятица: ничего подобного никогда с Алиной не случалось. Особенность ее жизни состояла в том, что она не ездила в гости и не знала почти никого в Берлине, у кого бы могла проводить вечера. Только у нее собирались ее знакомые, да и то преимущественно молодежь – мужчины. Из женщин была у нее два раза только одна старушка – любительница музыки, пожелавшая познакомиться с артисткой.

Разумеется, один из лакеев бросился тотчас же к принцу Адольфу.

Через час принц был в доме, сумрачный, но не столько встревоженный, сколько ожидали люди. Лицо его было озлоблено, и к досаде примешивалась презрительная усмешка.

– Ну, этого я от нее не ожидал! – повторял принц вслух при лакеях. – Мошенничества я от нее никак не ожидал!

А между тем принц отлично сознавал, что со стороны Алины тут не было никакого мошенничества; если был низкий поступок, то не с ее стороны, а с его собственной. Главное, что тревожило принца, – это слух об исчезновении, бегстве известной в столице артистки. Завтра посыпятся на него вопросы со всех сторон, так как он единственный человек, которого Алина знала ближе всех.