Злой Сатурн - Леонид Федоров

Вскрыв очередной конверт, он вытащил из него пачку листков, исписанных быстрым, угловатым почерком. Удивился. Но когда прочел: «Дорогой Иван!», почувствовал, как ухнуло сердце и вспыхнуло лицо. Чем дальше читал, тем больше охватывало его смятение. В памяти всплыл осенний ненастный день и золотистый листок, упавший с рукава гостьи. Какого же дурака он тогда свалял! Иван Алексеевич поморщился.

Несколько минут сидел не шевелясь. Затем снова взял письмо.

«Фамилия девушки, которую я оперировала в Кедровке, напомнила мне одну карпатскую историю…»

Иван Алексеевич еще раз пробежал глазами написанное. Только сейчас до него дошел смысл фразы, когда-то случайно оброненной Вересковым: «Проштрафился на фронте…»

Иван Алексеевич бережно собрал листочки, сложил в конверт и спрятал в ящик стола. Взглянул на принесенную почту, вздохнул и принялся за работу.

Зимний день короткий. Солнце, большое, красное, низко проплывает над горизонтом и, озябнув, спешно скатывается за линию гор. Пришлось зажечь свет. Электричество появилось в поселке три года назад, когда установили для пилорамы движок. До этого пользовались керосиновыми лампами. Они и сейчас в ходу у тех, кто долго засиживается, — движок работает лишь до полуночи.

Прибегать к керосиновой лампе на этот раз не пришлось, к десяти часам Иван Алексеевич подписал последнюю бумажку. Он открыл форточку, жадно вдохнул ворвавшийся морозный воздух и, уже в который раз, подумал о том, что пора бы кончать с курением. С этой благой мыслью отправился на кухню выпить чайку перед сном. Он уже допивал второй стакан, когда услышал стук калитки и скрип снега на крыльце.

Это пожаловал Чибисов. Помогая ему раздеться, Иван Алексеевич с сожалением произнес:

— Опоздал Павел Захарович. Всю заварку слил.

Чибисов махнул рукой.

— Обойдусь. Извини, что поздно побеспокоил. Жена наказывала дров выписать, а я в отделении закрутился, и совсем из памяти вышибло. Сейчас домой иду, увидел у тебя свет, вспомнил.

— Ну что ж, пройдемте, гражданин, оформим выписку! — рассмеялся Иван Алексеевич.

Вручая Чибисову наряд и квитанцию, сказал:

— Дрова отпустит Устюжанин. Договорись с ним, он на своей лошади и вывезет.

Чибисов спрятал в карман документы, поинтересовался:

— Почему у вас дрова дешевые? В гортопе с меня вдвойне брали.

— Мы ж их получаем за счет ухода за лесом. Вырубаем больные, сухостойные, для осветления и прочистки. А в гортопе заготовка дров — основное дело. Им специальные лесосеки отводят. Штат большой, ну и накладные расходы соответственно. Ясно?

— Куда уж ясней! — хмуро откликнулся Чибисов. — Я этим гортопом займусь. Поинтересуюсь его накладными расходами.

— Зря время потратишь. Криминала нет. Экономисты точно подсчитали. А вот насчет всяких махинаций дело иное. Учет в лесном деле сложный, а если еще его сознательно запутать, так сам черт не разберется. Лет пять тому назад, тебя здесь еще не было, гортоповские ловкачи южным заготовителям деловую древесину как дрова отгрузили, а разницу в цене поделили по-братски. Громкий процесс был.

— Вот и я ими займусь. Только с делом Верескова управлюсь.

— Есть какие-нибудь просветы?

— Если с нападением на Верескову как будто бы ясно — попытка ограбления, то с ее отцом — сплошной кроссворд. В мести браконьера я сомневаюсь. Грабеж тоже исключен. Но ведь ни за что ни про что в человека не стреляют… Крепко кому-то помешал он. Кто мог так бояться Верескова, что решился на убийство? Чувствую, копать надо глубже. Может быть, узелок-то давно завязался, а мы ничего о прошлом Верескова не знаем.

Иван Алексеевич бросил в пепельницу папиросу. Открыл ящик стола, достал полученное днем письмо. Просмотрел и, найдя страничку, протянул Чибисову.

Удивленный Чибисов взял листок. По тому, как по мере чтения то хмурились, то лезли кверху мохнатые брови начальника милиции, как сузились его глаза, Иван Алексеевич понял: Чибисов отнесся к прочитанному серьезно. Предложил:

— Поговори с Зябловым, нашим новым лесником. Он с Вересковым в свое время встречался. За дровами как раз в его обход поедешь.

Глава четырнадцатая

Сытый и гладкий жеребец, слегка скосив голову набок, бежал доброй рысью, легко неся широкие розвальни. Впереди, радуясь свободе, заложив хвост колечком, носилась устюжанинская лайка Юкса.

Разгулявшийся вчера буран так перемел путь, что Егор Устюжанин, исходивший лесничество вдоль и поперек, с трудом находил дорогу. Неузнаваемы сделались лесные опушки, обрамленные сугробами. Унылы и прозрачны березняки, как будто мороз и ветер вымел из них все живое. Густые ельники с утонувшим в снегу подростом стали еще мрачнее и неприступнее. Таежную тишину нарушал только мягкий топот копыт да скрип саней. Изредка из чащи доносились пронзительные крики кедровок и перестук дятлов.

Чибисов уютно устроился на охапке сена. Уткнув нос в воротник полушубка, посматривал по сторонам, дивился обилию снега.

Бежавшая впереди Юкса вдруг остановилась. Высоко подняла голову, к чему-то принюхалась и неожиданно большими скачками понеслась в сторону ельника.

— Юкса! Назад! — рявкнул Устюжанин. Но собака, вздымая фонтаны сухого снега, уже скрылась из вида. Вскоре из ельника послышался ее заливистый лай.

— Тп-р-у! — остановил лошадь Егор.

Он порылся в сене и вытащил топор.

— Пойду взгляну, кого она облаивает.

— Подожди, Егор Ефимович, вместе пойдем, — Чибисов нащупал в кармане рукоять пистолета и выскочил из саней. — Вдруг медведь, а ты с одним топором.

— Нет! На медведя Юкса другой голос подает, басовитей, злей. Я только взгляну, а ты за конем присмотри.

Высокий, в мохнатой рысьей шапке и в полушубке, отчего казался еще огромнее, Устюжанин, пропахивая сугробы валенками, двинулся к ельнику.

«Такой и с медведем управится», — позавидовал Чибисов и все же на всякий случай направил коня вслед за Устюжаниным.

Собачий лай сменился повизгиванием, а через минуту послышался крик Егора:

— Павел Захарович! Подъезжай сюда!

Чибисов загнал коня в ельник, привязал вожжи к дереву и поспешил на зов.

Посреди маленькой поляны стоял Устюжанин и рассматривал занесенную снегом голову лося с огромными, метровыми рогами. У ног вилась Юкса, слизывая с обрубленной шеи замерзшую кровь.

— Гляди, Белолобого убили. Иван Алексеевич на него строгий запрет положил. Ты скажи на милость, а! Ох, мужик расстроится. Как его берег!

Глаза лося, подернутые инеем, были широко открыты, и когда Чибисов варежкой стер с них иней, ему стало не по себе — показалось, что боль и укор застыли в глазах животного.

Присев на пень, он осмотрелся, мысленно стараясь представить разыгравшуюся трагедию. Он забыл про дрова, снова почувствовал себя следователем, прибывшим на место происшествия. По давнему опыту знал, что, как бы ни изощрялся преступник, следы все равно остаются. Но сейчас знаменитая «белая книга» хранила молчание, все было засыпано снегом, только на чистом стволе березы виднелись размазанные пятна.

«Браконьер руки вытирал!» Чибисов подошел к дереву, прикинул высоту, на которой были пятна. Известно, что пишущий на стене машинально выводит буквы на уровне глаз. А на какой высоте он будет вытирать запачканные руки?

Он нагнулся, взял комок снега и растер в руках. Затем прикоснулся ладонями к березе. «А если выше? Неудобно. Ниже — то же самое». Первое прикосновение было самым естественным и приходилось приблизительно на уровне груди. Кровавые пятна на дереве располагались на два вершка выше.

Чибисов прикинул в уме и решил: рост браконьера около ста восьмидесяти сантиметров. Чтобы проверить себя, предложил Устюжанину, собиравшемуся вытереть руки о полушубок:

— Не порти одежду, вытри о дерево!

Егор подошел к березе, вытер ладони о кору, оставив на ней сырые пятна чуть выше отметки браконьера.

«Правильно! — подумал Чибисов, наметанным взглядом окинув высокую фигуру объездчика. — Что ж, одна примета есть!»

Они тщательно обшарили все вокруг, нашли шкуру и внутренности животного. В одном месте, раскидав снег, обнаружили следы костра.

— Ты смотри! Как у себя во дворе орудовал, безо всякой опаски. А ведь кордон близко, за кедровником. Никак в толк не возьму, неужто Зяблов выстрелов не слышал.

— Зяблов? Это ваш новый лесник? Может, его работа?

— Да что ты?! Он в прошлом месяце по лицензии лося отстрелял. Мяса у него центнера два. Одному надолго хватит.

— Почему так мало? Он что, лосенка забил?

— Половину в сельпо сдал. Так положено. Нет, Павел Захарович, я на него не грешу. Мужик в кордон зубами вцепился, рисковать службой из-за лосятины не станет. Да и не мог он Белолобого ухайдакать.