Каждый мародер желает знать… - Саша Фишер

— Может и так, — кивнул Бюрократ.

— Ах да, вот еще что... — вспомнил я.

— Лебовский, уйми свою любознательность! — Ларошев поднялся из-за стола и начал нервно ходить за моей спиной. — Смилуйся уже, нам пора идти, а тут ты со своими вопросами.

— Второй вопрос короче, — усмехнулся я. — Если я верну Университету сумму, которую за меня заплатил попечитель, я не буду должен отрабатывать на Матонина?

— Все верно, — Бюрократ покивал и встал. — Там есть свои нюансы, но, думаю, Гезехус пойдет тебе навстречу, если ты пожелаешь снять с себя ярмо попечительского контракта.

— Ясно, бабло победит зло, — сказал я. — Все, больше вопросов нет, топайте уже, куда шли. Вряд ли вы во фраки вырядились, чтобы в студенческой столовой пообедать...

— Думаю, твоя Соловейка тебя разыграла, — сказала Натаха, завязывая бинт. Совсем забыл про этот дурацкий разрез, пока шел до дома, он вдруг начал кровить, да еще и так сильно, что рукав кофты Лизоньки промок, и даже несколько капель упало на землю.

— В каком еще смысле? — спросил я.

— Нет такого ритуала, — пожала плечами Натаха. — Она его на ходу придумала, чтобы к дисциплине тебя призвать. Так что не думаю, что произойдет что-то страшное, если ты начнешь прогуливать, пить напропалую и ловить ворон на уроках. Подумаешь, останешься неучем...

— Верно... я медленно кивнул.

— Но если ты так сделаешь, то будешь трепло и балабол, — внес свое ценное мнение Гиена и заржал. — Клятва все-таки. Обещал же.

— Тоже верно, — я кивнул энергичнее. — Гиена, я тебя обожаю. Очень по существу, лучше и не придумаешь!

И почти весь следующий месяц я честно выполнял клятву — ложился вовремя спать, нахватал себе учебных и практических часов, до судорог в пальцах учил жесты, потом ходил хвостом за Соловейкой, выпрашивая себе еще хотя бы одно занятие сверх уже имеющегося. Просиживал штаны в библиотеке, в город с друзьями выходил, конечно, но исключительно в свободное от учебы время и в выходные. Практически не пил совсем. Привел в порядок гардероб, и даже приобрел зимний тулуп, валенки и меховой треух. Осень показала пару раз свои инеистые зубки, и я осознал, что вообще-то нахожусь в Сибири. И зима близко, опять же, надо как-то готовиться...

С Йованом было непонятно. Пару раз я спросил у него, что там с деньгами, когда собираемся делить, но он туманно как-то отвечал, откладывая этот вопрос на потом. А я и не торопил.

Даже втянуться успел в этот размеренный быт.

Только одно сделал. Точнее — не сделал. Не понес тем обрыганам свертки с ночными травами. Сначала в библиотеке жадно прочитал все, что там было по этой теме. Оказалось как-то до обидного мало — одни сплошные рассуждения врачей, столкнувшихся с последствиями воскуривания и сказки этнографов, которые звучали вообще каким-то бредом.

Мне давно казалось, что этим самым этнографам жители дремучих мест бессовестно и беззастенчиво врут. Ну а как еще? Приезжает такой лощеный ученый с полным кузовов всякой еды и выпивки и начинает наседать на аборигенов. Расскажи, мол, ваши древние сказания и легенды, а я тебе за это бутылочку водочки и баночку консервов. А у них сказка на все село вообще одна. И ту рассказал геолог, который в прошлом году исследовал окрестные речки на предмет золота. Но водочки-то хочется... Вот и рассказывает седой абориген с видом важным и величественным какой-нибудь бред сивой кобылы. От балды плетет, потому что бутылочка ему прямо-таки подмигивает.

Ну а потом все просто. Идет этот фантазер по деревне с трофеем, на него дружбаны наседают. Где взял, мол? А тот им шепотом рассказывает, что ежели вот тому хрену белобрысому в очках рассказать какую-нибудь бабуйню про летающих лошадей с волшебным навозом, то он тут же проставляется. Так и появились сборники бредовых сказок и легенд, все из которых никто и никогда не рассказывал детям на ночь.

Насел на Синильгу осторожненько. Мемуары доктора показал, где он про ночные травы рассуждает. И спросил. Разговор получился скомканным, но главное я все-таки выяснил. Эту дрянь нельзя жечь в огне. И в землю закапывать — не очень идея. Нужно в реку отпускать. Потому что магия ночных трав и магия воды очень близки по своей сути.

Заодно узнал, что сумеречные твари и ночные травы связаны напрямую. Впрочем, я и раньше что-то такое подозревал.

Кажется, кроме меня на этот месяц затаились вообще все. В Уржатке вроде как Батька помер, должен был начаться какой-никакой передел сфер влияния среди нищих, карманников и прочей криминальной шушеры. Но было тихо. Трупы из трущоб вывозили, конечно, но не больше, чем обычно.

Сумеречная тварь тоже как будто затаилась. Или той вонючей компашке удалось загнать ее обратно в то небытие, откуда они ее достали, или она наелась досыта и лежит теперь переваривает. Егорьевские в Томске по мою душу не показывались. Или чтили традиции, или до них пока не дошла информация, что поручения я не выполнил, благополучно вытряхнув содержимое четырех пакетов в Томь. Или просто не торопились и ждали подходящего случая.

Пару раз за месяц угодил в лазарет. Один раз свалился с веревочного моста, второй обжегся об свое же заклинание. Случается.

Общался с Корчиным, назло другим мародерам. Мне в мызе пытались сделать внушение, что я, мол, нарушаю сложившиеся традиции и все такое. Спорить мне было лень, так что на следующий же день я узнал, в какой комнате живет Корчин, вызвал его гулять, и мы полдня бродили по территории университета, обсуждая разные глупости и потягивая пивко. И никто мне ничего не сделал, разумеется.

Побухтели и перестали.

Феодору я старался обходить стороной. Зато за ней по пятам бегал Йован. Настолько достал, что однажды она ему врезала довольно здорово. Откачивали в лазарете пару дней.

Матонина было не слышно, я даже, грешным делом, надеялся, что он со своими друзьями-прихлебателями погрузился в дирижабль Брюквера и откочевал обратно в свой Новониколаевск. Но никакие слухи это не подтверждали. Вроде бы, где-то он здесь все еще отирался, внутри городских стен.

А вот Стас Демидов уехал, но обещал, что ненадолго, зимовать он собирается в Томске, просто надо текущими делами позаниматься — торговля, контракты, поставки...

В общем, все было хорошо настолько, что в один прекрасный день я поймал себя на том, что уже второй час надраиваю