Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

Как «упорядочение» сырьевого обращения, так и рационирование продуктов потребления возникли одновременно с процессом милитаризации экономики в фашистской Германии и явились его следствием. Обе меры наряду с государственными заказами на вооружение обеспечивали в области товарного обращения перераспределение капитала в пользу форсированного развития военной экономики монополий.

Достижение этой цели состояло в том, чтобы в первую очередь удовлетворить огромный спрос военной промышленности и таким образом помочь монополистам присвоить огромные прибыли, полученные на гонке вооружений. (На это, в частности, обращал внимание и Совет Лиги Наций, принявший соответствующий меморандум 9 апреля 1935 г.) Это осуществлялось за счет менее важных в военном отношении отраслей промышленности, которые либо в недостаточном количестве снабжались сырьем, либо вообще не получали его. В результате их производство переживало застой или свертывалось. Это ограничивало накопление капитала в данных отраслях промышленности и тем самым высвобождало капитал, который тем или иным способом отнимался у владельца и передавался монополиям для развития военной промышленности. Так, к примеру, средний капитал акционерных обществ за период с 1933 по 1942 г. вырос с 2,3 млн до почти 5,4 млн марок[534].

От «упорядочения» снабжения сырьем особенно пострадали ремесленники, мелкие и средние капиталисты. В период с 1933 по 1939 г., по статистическим данным, обанкротилось или было принудительно закрыто 700 тыс. ремесленных предприятий[535]. С началом войны, а особенно с введением «тотальной мобилизации» ликвидации подверглись еще сотни тысяч мелких и средних фирм. Газета «Франкфуртер цайтунг» была вынуждена тогда сделать следующее признание:

«Нельзя отрицать, что закрытие предприятий является для их владельцев чрезвычайно тяжелой жертвой. Не только сами владельцы, но и помещения предприятий, наличные запасы товаров, орудия производства и все остальное передается для использования по другому назначению. Контингенты рабочей силы и круг клиентуры, завоеванный нередко ценой больших многолетних усилий, оказываются в распоряжении других предприятий. Необходимо со всей определенностью подчеркнуть, что подобного рода мероприятия означают чрезвычайно далеко идущее вмешательство…»[536].

Что касается рационирования предметов потребления, то оно явилось следствием принудительного ограничения накопления капитала в легкой промышленности в пользу военной промышленности. Тем самым было сокращено предложение предметов массового потребления по сравнению со спросом. Цены начали ползти вверх, а уровень жизни понизился.

Несмотря на усилия по переходу на искусственное сырье, зависимость Германии от импорта иностранного сырья и продовольствия привела к тому, что в ходе милитаризации экономики, начатой непосредственно после установления нацистской диктатуры, в области внешней торговли был принят ряд мер специфически государственно-монополистического характера. Следует иметь в виду, что в 1933 г., когда была установлена фашистская диктатура, эта сфера находилась в катастрофическом положении. Мировой экономический кризис 1929–1933 гг. привел к почти полному ее параличу. Отягчающим обстоятельством являлось и то, что Германии пришлось фактически объявить банкротство перед своими иностранными кредиторами.

Важнейшим фактором в этом отношении была трата валюты на скупку иностранных долгов крупных немецких монополий. Отрицательно сказалось на германской внешней торговле преследование евреев в Германии, ибо в ответ на это в целом ряде стран начался бойкот немецких товаров.

Осознание того, что достижение Германией положения мировой державы возможно лишь при условии захвата российского экономического пространства, главным образом определило принятие решения, подготовку и проведение плана «Барбаросса». Никогда прежде экономические цели не оказывали столь большого влияния на планирование войны[537].

Проекты индустриализации первого сталинского пятилетнего плана расценивались в Германии отнюдь не как доказательство эффективности коммунистической экономической системы, а как ошибочные инвестиции гигантских размеров. Предприниматели, по оценкам западных ученых, испытывали значительную «усталость от России», а сторонники делового сотрудничества с СССР в кругах политики и бюрократии с конца 20-х гг. все более оттеснялись на задний план[538].

Поездки в Советский Союз групп ведущих германских промышленников в начале 30-х гг. приносили лишь незначительные результаты. Они хоть и способствовали получению личных впечатлений 0 возможностях развития страны и ее ресурсах, но мнения относительно германского участия в ее экономике разделились. В то время как одни хотели бы видеть в экспортных возможностях, в первую очередь в машиностроении, шанс выживания для Германии, большинство осталось настроено скептически, а то и враждебно в отношении индустриализации России. Для этого раскола среди экономической элиты, с одной стороны, был характерен краткосрочный экспортный бум в немногих отраслях промышленности, а с другой – слухи о разрушительном демпинге ответных советских поставок в сельскохозяйственной области[539].

Установление национал-социалистической диктатуры в Германии, как упоминалось, привело к радикальным переменам в экономической и торговой политике. Интересы экспортной и инвестиционной промышленности, занятой до сих пор делами с Востоком, а также крупных ведущих банков обратились к вооружению и в возрастающем объеме развивались в направлении автаркии в рамках расширенного крупномасштабного экономического пространства[540]. Торговля с Россией быстро сократилась. Если в «эпоху Рапалло» политика подталкивала экономику к вовлечению в сотрудничество с Россией, то с 1933 г. политические установки в отношении Москвы стали враждебными. Попытка Я. Шахта, национал-консервативного министра экономики до 1938 г., удерживать внешнеэкономическую политику в стороне от политико-идеологических трений провалилась вследствие протеста Гитлера[541].

Лишь немногие лидеры германской экономики после прихода к власти Гитлера сохранили свое положительное представление о России времен Рапалльского договора. К ним принадлежал деятель авиапромышленности Г. Юнкере. В качестве первопроходца сотрудничества с нашей страной при строительстве авиазаводов и в развитии гражданского воздушного флота в Советской России он вначале получал поддержку со стороны рейхсвера, но затем она была прекращена в результате громкого конфликта. Юнкере умер в 1935 г., а уже два года спустя в цехах его завода в Дессау строились бомбардировщики для «воздушного блицкрига».

В предложениях по дальнейшему развертыванию вооружений, направленных Гитлеру в 1936 г. одним из влиятельнейших представителей тяжелой индустрии Г. Рехлингом, принципиальное положение о «категорической враждебности по отношению к Советскому Союзу» было зафиксировано открыто, без эвфемизмов[542]. Для одного из виднейших деятелей крупной промышленности, председателя наблюдательного совета концерна «ИГ Фарбен» и руководителя имперского ведомства экономического развития К. Крауха Россия также находилась в центре внимания, о чем свидетельствуют «Памятные записки», которые по его указанию готовились для Гитлера и Геринга в канун Второй мировой войны. Политические соображения в них играли меньшую роль, чем экономико-стратегические выводы с учетом предстоящей войны в условиях блокады. По мнению Крауха, которое совпало с оценкой большинства немецких экономических экспертов того времени, захват ресурсов России являл собой непременное условие для успешного ведения войны Германией[543].

Несмотря на значительные успехи советского народного хозяйства, достигнутые за две первые пятилетки, СССР был недостаточно развит в сфере наукоемких, высокотехнологических отраслей экономики. (К ним традиционно относятся такие отрасли промышленности, как оптическая, химическая, авиационная, точное машиностроение, производство электро– и радиооборудования и прочие.) Качество производимой в СССР промышленной продукции далеко не всегда удовлетворяло потребителей.