Остров - Михаил Васильев

— Аннулировали всех. Прижмурились оба, — стало слышно вверху. Незнакомые голоса, напряженно громкие, будто у оглушенных. — А этот, гляди, негр…

— Во падло! — Другой голос.

— Хороший негр — мертвый негр. — Еще кто-то.

— Ты про что? — Невнятный разговор как будто множества людей. Сверху, как мешок, свалилось и пролетело мимо Мамонта тело Секса. Тяжело плеснуло внизу.

"Значит поднялся прилив", — заморожено подумал он.

Разговор, возбужденные голоса, уходил вдоль берега, удалялся.

— Что ты, лошак, на этой веревке повис, — напряженно шипел снизу Демьяныч, теперь неестественно близко. — Парашютист, бля!

Мамонт отпустил карабин на тросе, заскользил вниз. Мокрые мизантропы прижались к скале, задрав головы. Пенелоп, уже по колено в воде, медленно приближаясь к лодке, дергал за веревки, будто вызывая остальных, кто еще, может, спустится сюда.

— Кто там еще? — сипел Демьяныч. — Слезайте быстро.

Ночью почти все собирались в карауле, в доме ночевать боялись. В последнее время ночью как — будто вообще не спали. Вместо костра, чтобы их не заметили в темноте, разжигали в неглубокой яме китайский медный примус. Сейчас мизантропы сидели вокруг нее, непривычно трезвые, за последние несколько дней просохшие до неузнаваемости.

Мамонт, Козюльский и Тамайа, усевшись рядом, артельно хлебали из единой деревянной лохани что-то непонятное, бурое варево с отдельными крупинками риса, похожими на червей-опарышей. Сладковато пахло керосином, где-то в горах гулко звучали далекие редкие выстрелы.

— Секса и Миллера даже не поминаем, — произнес Козюльский. — Третий день пошел. Вроде у нас самогон пальмовый был.

— Самогон подождет, — пресек его Пенелоп. — Беречь надо, хватит веселящего. Вот так: запасов никаких. Патронов, главное, мало. Как быстро они кончаются. И раньше было чуть-чуть, сейчас совсем не стало. — Он по-лагерному, будто согреваясь, держал обеими руками длинный деревянный стакан из бамбукового ствола. Непонятно было, что он из него пил: чай или что-то другое.

— Как, наверное, тяжело там, после смерти, — сказал Чукигек. — Хочешь, например, выпить, а уже все: никогда, ни разу, ни за какие деньги.

— Да уж, там, наверное, и кружку воды не поднесут, — произнес Козюльский. — Лучше здесь впрок набраться. А запасы… Видел я, схрон наш, — тот, что в заливе, — нашел кто-то и взорвал, банки по всему острову разлетелись. Патроны тоже, боезапас разный. Я даже собирать пытался. И с материка больше не возят ничего, боятся.

— В транзисторе врали, что советские и американские собрались остров делить, — опять заговорил Чукигек.

— Чего здесь делить — то, — проворчал Мамонт.

— Еще говорили, не помер Миллер. Раненым его штатникам отдали.

— Чего ж так долго держали? — спросил Козюльский. — Видать, некогда было, — ответил сам себе.

Мамонт вспомнил как Миллер рассказывал детские анекдоты, над которыми никто не смеялся. Сейчас почему-то стало стыдно, что он не смеялся тоже.

— Может в госпиталь сходить? — произнес он. — Наверное, есть здесь госпиталь.

Есть какой-то полевой пункт, — отозвался Пенелоп. — Только Миллера наверняка уже на материк увезли. Сейчас батя придет с дислокации, скажет.

"Дислокацией" здесь постепенно прозвали расположение американцев.

В темноте жалили невидимые москиты, опять отчаянно жали новые похабные сапожки на высоких каблуках.

"…Темный ворон, темный ворон, — напевал рядом Кент. — Переехал мою маленькую жизнь."

— Секс хотел меня своим песням научить, — заговорил он. — Одну почти запомнил, хорошую. "Ночь над Джорджией". И сейчас все вспомнить пытаюсь, пытаюсь… Нет, не вспомнить теперь никогда.

Мамонт вздрогнул, когда кто-то появился из темноты, он даже не сразу понял, что это Демьяныч. — "Караульные! Себя бы укараулить."

Старик молча присел на корточки рядом с ямой, из нее шел вонючий керосиновый жар.

— Миллер жив остался, — заговорил он наконец. — Отдали его черные. К американцам на тачке привезли.

— Знаем, — отозвался Пенелоп. Оказывается, сейчас штык-ножом он вскрывал большую банку. — Тушенка "Спам". Не знаю, из чего ее делают, точно не из мяса. Ну что, штатники забыли про нас? Сидим без ни хера. Консервы взорванные по всему лесу, как грибы, собираем. Хорошо, картошки вчера немного нашли. На корейских огородах.

— Нашли, — угрюмо ухмыльнулся Демьяныч. — Находчивые какие.

Картошкой здесь называли ямс или батат, независимо.

— Крысы бы на нашем месте… — заговорил Кент. — Крысы дерево жрут, картон, бумагу и стоят до последнего, до упора.

"Не эту ли, отложенную до лучших времен, тушенку будут есть на моих поминках?" — подумал вдруг Мамонт, глядя на старчески мелко, передними зубами, жующего Демьяныча. Мизантропы будто слушали треск автоматов по ту сторону горы. В темноте — издалека казалось, что плавно и медленно — летали трассирующие пули.

— Ну что все-таки американцы твои говорят? — спросил, наконец, Козюльский.

— Американцы много не скажут, — после еще одной долгой паузы произнес Демьяныч. — Я так понял, что никто друг друга одолеть не может: ни черные ни они. Цугцванг, говорят.

— Штатники даже знают, что такое цугцванг? — хмыкнул где-то далеко в темноте Кент. — Кто такой.

— А кто это такой? — спросил Козюльский. — Еврей какой-то?

— Вот и победи тут, — пробормотал будто сам про себя Демьяныч. — Только в кино такое срочно делается. Смотришь в телевизоре: шустрит такой живчик, одного победил, другого. Думаешь, и откуда столько врагов берет?..

— А черные знают, что мы здесь? — не дал ему договорить Мамонт.

— Еще бы. Считается, что мы тут какой-то фланг удерживаем. Тоже мне оборона, блин! Бардак. Вот также нами в прошлую войну командовали. И все им, черным, известно, и сегодня с утра будут нас атаковать. Вот так.

— Откуда узнал? — с необычной для него мрачной серьезностью спросил Козюльский.

— Оттуда. Тебе про это не положено… Да и мне тоже. Куда мне… И никакие укрытия теперь, считай, никакие окопы не спасут.

— Чего тогда копали? — Мамонт будто видел сейчас эту длинную яму в земле, ту, что они не докопали и бросили. На прощание уложили на ее краю, собранные в лесу, обломки оружия, ржавые пулеметы, винтовки, просто палки. Его становилось в лесу все больше.

— Вояки-надомники… Сидим здесь, — Демьяныч сунул свою складную ложку в карман. — Ладно, пора. Пошли, поднимайтесь! — Эти традиционные для него слова он произносил с отчетливым удовольствием.

— Пулемет брать? — Вокруг неохотно зашевелились.

— Лопату возьми. И вы там, кто-нибудь, корзины берите.

— Опять на окопы? Предстоит общение с землей.

— Радуйся, если не навсегда.

Ствол винтовки идущего впереди был заткнут щепочкой от дождя. Белая эта щепка бессмысленно притягивала взгляд.

"Кружимся, кружимся по этому острову. Будто знаем как нам уцелеть," — Опять по протоптанным кем-то тропинкам.

В лесу дождя не было, он сразу же появился, когда они вышли из-под деревьев — слабый, почти неощутимый: редкие уколы холодных капель. Это здесь они когда-то взялись копать окоп.

Длинная полоса вывернутой наизнанку земли, пока неглубокая совсем кривая траншея. Странно, что кто-то надеялся, будто она может от чего-то защитить. Уже погрузившиеся в грязь, бутафорские ржавые стволы в ней направлены в сторону черных, во мрак. Там же внизу- покосившиеся, коряво понаделанные чучела, каски на пнях и палках. Где-то в стороне еще должно быть, наспех возведенное, бамбуковое сооружение из трех стен, которое избегали теперь называть "блокгаузом". Возле него — небольшая толпа из чучел.

— Что-то много нас здесь стало, — раздалось оттуда.

— Детские хитрости все, — пробормотал старик, раскуривая сигару. — На дураков рассчитываем. Не знаю, что дальше будет.

Все молча глядели в яму. В неподвижном воздухе медленно извивалась белая нитка — тоненький дым сгоревшей спички.

— Хорошо бы отводную траншею туда под гору провести — в лес, чтобы бежать, — наконец, сказал Пенелоп.

На дне ямы скопились холодные лужи, в них редко тюкались мелкие дождевые капли. Мамонт воткнул топор, который держал все это время, в ствол пальмы: "Сейчас продолжим". Опять это мучительное нежелание делать то, что делать никак не хочется. Все чаще — это острое и гнусное чувство.

"Наверное, количеством подобного и должно определяться качество жизни."

— Ну что, копать? — нетерпеливо спросил Чукигек.

"Копать, копать. И слово-то какое дурацкое."

— Копать захотелось? — остановил пацана кто-то. — Значит, здесь и стоять будем… И лежать.

— Устоишь с тобой, — опять пробормотал Демьяныч. — Думаю, ложную оборону придется устроить. Одно и осталось.

— Какую еще ложную? — с подозрением спросил Пенелоп.