Остров - Михаил Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Надо было автомат у него отнять, — запоздало пришло в голову. Победа оказалась неожиданно легкой. — Старожилы острова такого не упомнят."
Где-то за спиной еще раздавались голоса, в них вроде бы слышалось удивление, но Мамонт не вникал в смысл слов. Хлопнуло несколько выстрелов.
Оказалось, что найти мизантропов уже нетрудно. За два дня Мамонт успел обойти изрядную часть острова. Теперь метод исключения оставлял только один фрагмент круглого этого мира, рядом с которым стоял американский линкор — явное место дислокации демьянычева войска.
"Было бы кого искать", — Сейчас он сознательно парализовал свое воображение, стараясь не думать о том, что могло произойти с мизантропами.
"Ловец обезьян крадется тихо и незаметно. Это что? Китайская пословица." Обычно он не заходил в глубь леса во избежание всяких ядовитых тварей. Сейчас о них вспоминать не приходилось. Он весь вымок, пробираясь напрямик сквозь влажные заросли, постоянно приседая и скрываясь в них с головой. До тех пор пока не наткнулся на черную курицу, почему-то бродящую в джунглях. Признак близкого жилья, как он решил. За завесой бамбуковой поросли было заметно живое копошение. Пытаясь что-то разглядеть, Мамонт тщетно тянул голову из каких-то пседолопухов. На мгновение среди зарослей вроде бы даже мелькнула нечеловеческая лиловая ухмыляющаяся рожа. Наверное, померещилось.
— Смотри-ка, опять живой, — раздался вдруг за спиной знакомый голос. Рядом стоял и смотрел на него Пенелоп в новой, празднично блестящей, каске. — Мамонт? Ты как здесь?
— Только что у тебя хотел спросить, не успел.
За бамбуковыми зарослями он увидел вытоптанную площадку, в конце ее — приземистую круглую хижину — почти из одной массивной пальмовой крыши. — "Шапито. А вон и клоуны."- Там же, у потухающего костра, мизантропы окружили тоненький дым. По пути обнаружился еще и Козюльский, сидящий на корточках среди кур, и стирающий в луже сопревшие носки.
— А, Мамонт, — равнодушно приветствовал он. — А мы видели сверху, с КамнЯ, как ты внизу бегал.
— Да уж, побегал, — пробормотал Мамонт. — Покорячился, как краб.
В хижине, как оказалось, было темно. Под маленьким незастекленным окошком рядком сидели Демьяныч, Тамайа и какой-то лилово-картофельного цвета негр в американской форме.
"Та самая рожа из кустов, — узнал Мамонт. Тот чему-то улыбался, как и, сидящий рядом, Тамайа. — Два ухмыляющихся болвана."
— Вот и Мамонт, — встретил его Демьяныч. — Разве тебя не убили до сих пор?
— Нет пока, — принужденно отвечал тот. Мимолетно заметил, что здешняя мебель, столы и лавки, ему, кажется, знакомы. Даже ресторационный Мао цзе Дун висел здесь. Все это время взгляд притягивала гражданского вида кастрюля на столе — вроде бы тоже из хозяйства Наганы. — Откуда бледнолицый брат?
— И другой есть, еще белее. Растем. Наше главное богатство — люди… Это бугор наш, — повернулся Демьяныч к негру, выговаривая слова преувеличенно громко, будто так тот мог понять по-русски. — Как говориться, в Горках знал его любой, старики на сходки звали.
Негр чему-то кивнул, зачем-то встал. Оказалось, что его мощное бочкообразное тело помещается на длинных тонких ногах. — Сержант первого класса Секс, сэр! — заговорил он. — Очень рад, сэр.
Даже Мамонт заметил в его английском какой-то непривычный акцент:
— Секс? Вроде бы где-то слышал про тебя. Ничего, меня тоже зовут Мамонт. Был у меня друг, негр. Того Степан звали… Хороший мужик, — зачем-то добавил он. Наконец, решившись, заглянул под крышку кастрюли:
— Это что за баланда?
— Тыквенный суп, — равнодушно отозвался Демьяныч. — Их, американский. Они даже бананы жарят.
Мамонт смотрел в кастрюлю, надеясь обнаружить и выловить мясо:
— Думал застать вас склонившимися над картой фронтов, — развязней чем надо заговорил он. — Карта где?
— В штабе, — серьезно ответил Демьяныч. — Мы теперь в подчинении — в оперативном подчинении — американского штаба.
— Понятно. Снова принадлежим кому-то вместе со всем своим содержимым. В виде говна, наверное, ибо ничего больше нет у нас.
— Скоро звание американское дадут, советников двоих командировали. Этого и еще вон того, — Демьяныч ткнул пальцем назад, в незастекленное окошко.
Теперь Мамонт заметил, что сидящий спиной у потухшего костра Чукигек в незнакомой ему зеленой футболке — вовсе не Чукигек, а какой-то чужой светловолосый и худощавый мужик. Вот он, будто почувствовав на себе его взгляд, оглянулся-, действительно: чужое, узкое лицо, красное от солнца, будто ошпаренное, с необычными для американца вислыми бесцветными усами. Впрочем, Мамонт, кажется, видел его где-то, наверное, во время парада, на берегу.
К американцу подошел и вопросительно согнулся над ним Козюльский:
— Курить есть у тебя? — донеслось оттуда. — Табак, ферштейн? Та Бак. Тютюн?
В хижину один за другим стали входить мизантропы. Здесь становилось тесней и темнее, входящие будто вытесняли свет. Появился Кент, тоже в зеленой, военного образца, футболке, с плоской корзинкой. В ней лежало несколько рыбин и сверху — красно-коричневый плод манго. Мамонт сразу же мысленно ощутил его, привкус редьки и перца. Кент небрежно задвинул ногой корзину под стол:
— Вот, практически, все, что на сегодня добыл из области продуктов. Видал? — Будто только сейчас он заметил Мамонта. — Форму получил от американцев. Сплошной Диор.
Мамонт судорожно впился в пахнущий рыбой плод, едва успев испугаться за зубы, которые мог сломать о косточку.
— Тут без тебя, Мамонт, серьезные дела были, — рассказывал Кент. — Боестолкновение. Еле отбились, со штатниками вместе.
— Тот лейтенант американский все суетился, — добавил Пенелоп. — Все суетился, учил нас, а как черные появились, в окопе спрятался с головой и затих.
— Можно подумать, я для него окоп тот рыл, — проворчал Козюльский. — Я еще посмотрел потом: не наложил ли там.
— Да, наш офицер лучше себя показал, — опять заговорил Пенелоп, — тот, на берегу. Один в атаку на нас пошел.
— Увлекал людей, — согласился Козюльский. — Молодец.
— Уже в сайгонском радио про него передавали, — сказал кто-то.
Демьяныч уже давно толковал что-то негру-американцу, не заботясь о том, что тот не мог его понять:
— …Не думай, с нами, русскими, тяжело воевать. И не такие пытались. Это я тебе, негр, говорю, для такого дела великий ум нужен. А где нам взять-то его? Мозгов в организме не хватает. Я вот с кем только не воевал. С вами, американцами, правда, не приходилось.
Мамонту хотелось рассказать о победе над черным, но как-то не было повода вступить со своим повествованием.
— Я об этом еще молодым думал, — продолжал Демьяныч. — Каждый народ на любой войне за что-то свое особое воюет. Всегда. И любую войну к этому сводит. Вроде наступила возможность добиться. Для вас, американцев, — денег. Для немцев — власти над другими.
— А для нас? — Оказывается, Чукигек теперь тоже был здесь.
— А мы, русские, за волю. Вот уж любим, обычай у нас такой, традиция… Бесконечное уже время. Если решим, что война за волю идет, русских не остановить. Знать не знаем, что это такое и не видели ни разу, но готовы дурОм переть против кого угодно. Особенно друг против друга.
— Если привыкли к гражданской войне, — это уже не изжить, — вроде бы поддержал его Козюльский. — Это навсегда. Такой народ не переделать.
Негр, а про него как будто забыли, внезапно захохотал. Непонятно, что его могло насмешить. Тамайа тоже охотно заухмылялся и одобрительно ткнул его кулаком в плечо.
— Где уж тебе понять, — продолжал Демьяныч. — Видно, что темнота. Сразу заметно. Ничего, у нас черными не таких как ты, других мудаков называют. Другого цвета. А себя так зовем, как вам и не выговорить.
— Со мной в больнице алкогольной один глухой лежал, — заговорил Козюльский. — Говоришь с нем о чем-то, а он вдруг смеется. Кажется, ему, дураку, вроде я что-то смешно сказал. Спросишь что-то серьезное, например: "Выпить хочешь?",и он готов, уняться не может. Даже интересно, о чем я с ним там, в его голове, шучу, беседую…
Вошел второй американец, блондин. Вместе с ним, наконец-то, появилась еда: толстая вареная колбаса, перевязанная веревочками. Теперь Мамонт знал, что такие, давно забытого советского вида, колбасы есть и в Америке.
— Колбаса из доктора, — меланхолично заметил кто-то.
— Ешьте, — предлагал блондин. — Оплачено американской армией.
Как оказалось, он считался переводчиком, но говорил по-русски так плохо, что Мамонт лучше понимал, когда тот переходил на свой естественный язык.
— Не смотрите, что я такой светлый, — Разобрал Мамонт. — Я, как и сержант Секс, тоже с черного юга, из Луизианы.
— С табачных плантаций, — добавил негр. Оба американца почему-то опять радостно заухмылялись. Сам Мамонт не заметил в этих словах ничего смешного.