Бастион: война уже началась - Сергей Зверев

Бойца накрыли полосатой хламидой (время собирать трупы не настало). Двух раненых – один жалобно стонал, другой напоминал покойника – унесли в бывшее здание столовки. Туманов завернул за смятую взрывом беседку. Его никто не остановил. Ну гуляет себе мужик…

Трупы лежали никому не нужными сиротками. Мужчине распороло живот и разукрасило лицо. Оксане Францевне Зиггер оторвало руку, искромсало грудь. Но лежала красиво, не отнимешь. Истинная женщина. Умница, красавица… Ладное личико, ножки, волосики, а в больших глазах – вот те раз (Туманов даже вздрогнул) – ну воистину неукротимая жизнь…

«Динка была бы рада», – мрачно подумал он. Ему вдруг страшно захотелось сесть и ни о чем не думать. И ничего не делать. И отправить по алфавиту всех майоров, и пусть будут проблемы. Сколько хочешь. Он так и сделал. Уселся на беседку, как на развалины Рейхстага, закрыл глаза и сделал вид, что не замечает идущего к нему майора Гибадуллина в сопровождении какой-то незнакомой личности. Пока они подойдут, есть на отдых секунд двенадцать. А это немало. Это целая маленькая жизнь.

«Вот и все, – подумал он. – Спи. Наберись сил. А проснешься – сожмись в пружину, бди как часовой. Не забывай: новый друг – это тот же враг. Их слова – это медь звенящая. А ты должен как-то жить…»

Тусклый мир… Небо забрано решеткой, дверь на замке. Открывается утром и вечером, и парни в камуфляже провожают до стандартного армейского санузла (умывальник на двадцать персон, сортир на шесть), а если приспичит, то и по просьбе – после стука в дверь. И стоят над душой, пока арестант не вымоется или не облегчится. Парни крепкие, тренированные – на вопросы, протесты и подначки не реагируют, попытки свернуть «не туда» пресекают играючи, а всерьез лезть в драку – смысл? Трижды в день приносят кормежку, стандартный армейский набор: каша – чай, суп – каша – компот, каша – чай, блюда избыточно жирные, наверняка при базе свинарник, хочется верить, и солдатикам от хрюшек не только щетина перепадает…

Койка, стол, стул, тумбочка. На койке – матрас, две простыни с синим одеялом, подушка в серой от бесконечных стирок наволочке. На столе – стопка бумаги и ручка. Заходил некто в форме, с капитанскими погонами и почему-то пушками в петлицах, предложил тему сочинения: «Как я провел истекший месяц». Намеки на опечаленную пропажей ФСБ и способную заинтересоваться военную прокуратуру пропустил мимо ушей.

В окне – глухая стена соседнего здания. Клаустрофобический дворик. Возможно, казармы, хотя заключенный никогда не слышал о казармах без окон. Проработав до «капитализма» в 5-м управлении Комитета, а потом в СБР – МБВД – ФСК – ФСБ, без армии прекрасно обходился, обошелся бы и на этот раз. Способен понять, что вон тот, в окне, малорослый старлей, если верить эмблемам, имеет отношение к армейскому автотранспорту – и ладно. Ну, выворотит майор ФСБ в резерве раму (чем?), выдерет гвозди (зубами?), прыгнет с третьего этажа и не разобьется, а потом?

Приниматься за писанину – ни малейшего желания. Неясно, о чем можно, о чем – нельзя, и стоит ли вообще. Куда он попал, ясно и так: база – военная, подразделение – разведывательное. Ясно и к кому – ГРУ Генштаба, в отличие от вечного конкурента – КГБ, дурными властями не разогнанное. Другое непонятно – масштаб «наезда».

Проще – каким боком вояки влезли в аферу с «фармалабораторией» и с какого уровня свалился приказ насчет него, лично. Странно будет, если он, майор с пятнадцатилетним стажем работы в органах, сразу начнет признаваться. До иголок под ногтями колоться – себя не уважать. Предъявите ваши козыри, а там будем думать…

На третий день заточения вошедший солдафон, как обычно, не говоря ни слова, забрал и оставшиеся чистыми листочки, и ручку. Единственный полуисписанный – с протестом военному прокурору округа – бегло просмотрел и оставил на столе.

Четвертый день отсидки. Один из конвоиров по кличке Бобрик – он различал их по степени отрастания шевелюры: Лысый, Бобрик, Хиппи (у последнего длина волос достигала аж полутора сантиметров) – по выходе из сортира направил сидельца не влево по коридору, в камеру, а прямо, сопроводив восьмым за четыре дня словом – «сюда» (были еще «оправка» и один раз «схлопочешь»).

Дверь была без таблички, но обита дерматином. Кабинет – вдвое больше надоевшей камеры. Карта СибВО (старая, без примкнувшего к нему Забайкалья), сейф, набитый папками шкаф, два стула, стол. За столом – человек в зеленом кителе и двумя звездами на погонах. Рожа вполне подполковничья – не особо умная, но зато упитанная. Эмблема, на удивление, медицинская – змея, рюмка. Что, впрочем, абсолютно ни о чем не говорит.

– Садитесь.

Сели. За спиной мягко закрылась дверь – конвоир исчез, не дожидаясь приказа.

На столе – картонная папка с какими-то цифрами. На месте офицера он бы крупно написал на корках фамилию подследственного да еще расположил бы перпендикулярно к вошедшему – не все умеют читать вверх тормашками. А содержимое значения не имеет. Но здесь обходились без дешевых понтов – словленный в глухой тайге «гэбист» и так был у них в лапах, оба это понимали. Самое время легонько хамить.

– А где протокол? – Заключенный изобразил на лице толику удивления.

– Зачем протокол, Борис Михайлович, – допрашивающий обошелся без мимики. – Вас ни в чем не обвиняют.

– Объяснитесь тогда – на каком основании меня незаконно задержали?

– Борис Михайлович, – перебил подполковник, – оставьте демагогию. С Берковичем вы, кажется, разобрались без оснований?

Это был удар. История с наездом на Берковича, непонятливого бизнесмена, могла быть известна двоим, от силы троим коллегам. Процветающий торговец мехами и кожами не сразу уяснил, что времена бандитских «крыш» отходят в прошлое – стричь, пасти и защищать теперь будут «органы». Кинулся к браткам, те поначалу взбухли, пришлось успокаивать. Повесить на него эту историю, пусть и перпендикулярную трем статьям УК, вряд ли получится, но информированность оч-чень впечатляет.

Убедившись, что оппонент осознал, «врач» продолжил:

– Вы, Борис Михайлович, попали под каток нашей операции. Вокруг «лаборатории» – и без того куча трупов. Одним больше… – Подполковник пожал плечами.

В животе стыл холодный ком – будто бычьего цепня льдом выгоняли. Все же рискнул дерзнуть:

– Думаете, спишется?

– Уверен, – подполковник улыбнулся. – Сотрудники «лаборатории» – уцелевшие, вестимо, – активно дают показания.

Безмолвие. Вояка мог и блефовать. Сидишь тут, раскалываешься, а дверь раз – открывается, и входит «коллега», которому надоело слушать запись в соседней комнате. Всякое бывало, несмотря на традиционный антагонизм. Если команда «фас» поступила с верхов, то обе спецслужбы могли и в одной упряжке оказаться – кто бы стал провинциального майора предупреждать? Маловероятно, но в принципе возможно. В любом случае, как бы дело ни повернулось – показания из него выдавят. А потом могут даже отпустить – в лапы контрразведчиков из родной конторы. Которые даже себе не верят, а уж блудному майору, побывавшему в объятиях конкурентов, тем более. «Могила неизвестного солдата Рабиновича» – так, кажется? Неизвестно, был ли солдатом, был ли Рабиновичем, да и был ли вообще, и неизвестно, где могила…

Подняв глаза, он понял, что все эти секунды подполковник молчал, гипнотизируя взглядом. Удав хренов. Сейчас должен посочувствовать. Точно:

– Не пугайтесь, вербовать вас никто не собирается, – ну да, все равно что «милая, я тебя не трону», такими фразочками вербовку и начинают. – Вы и так были вне активности (старые ваши дела нам малоинтересны), – ври больше. – А теперь, когда ваше начальство операцию заморозило, вас и вовсе отправят в архив.

Точно. На два метра под землю.

– Правильно, – подыграл он. – Вы и сейчас больше меня знаете. Например, кто и что заморозил.

– Кто? – откликнулся «врач». – Генерал-майор Смородин, Петр Емельянович. Знаете такого?

– Знаем.

– А «что», объяснять не надо. Короче говоря, – в голосе подполковника явственно прибавилось металла. – Хватит ходить вокруг да около. Некоторые уточнения… и вы оказываетесь в Каралакской районной больнице, куда вас доставили добрые люди, оставшиеся неизвестными. Плечо не беспокоит?

Он потер левое плечо и поморщился. Сидя – чесалось, стоя – пульсировало. Пулю вытащили, если верить врачам, не прошло и недели.

– Нет.

– Прекрасно. Персонал там несложный, за мелкую сумму подтвердит, что вы у них две недели валялись.

И так же легко опровергнет… Но, как ни верти, пусть слабенький, но шанс.

– Подходит? – нажал подполковник. – Будем беседовать?

– Спрашивайте, – сдался заключенный. Не врал «военврач», кинули начальнички на ржавые гвозди…

Теперь допрос вел капитан – помоложе и позадиристей. Если подполковник был упитан и в рамках, то подчиненный худощав и явно предпочитал беседам кулачные бои или по меньшей мере применение физического воздействия. Полчаса мотал нервы, выясняя, что допрашиваемый знает о базе, – ничего не знал, о чем и поведал.