Грех - Наталия Рощина

– Я тебе такой ликбез устроила, а ты меня вздумал учить? – вспыхнула Маша.

– Я устал от тебя.

– И мне осточертело притворяться!

Деревской покачал головой. Как же он устал от всего этого! От недавней бодрости не осталось и следа. Эта девчонка, как вампир, высосала ее. Нужно поскорее бежать отсюда.

– Вот что, Маша, – Деревской принял решение, – я дам тебе то, что ты просишь.

– Нет, профессор, не прошу, – зло усмехается та. – Я требую, а это совсем иное. Требования обычно удовлетворяют.

– Оставь свои дурацкие выводы при себе, девочка. – Иван прижал ладонь к груди. Лицо его искривила гримаса боли.

– Не надо разыгрывать инфаркт прямо на моей кухне, – раздраженно произнесла Маша, отворачиваясь, но Иван не притворялся.

Разливающуюся в груди боль можно было описать одним словом: огонь. Пламя, разбушевавшееся внутри. Оно беспощадно жгло, не давая передышки, затрудняя дыхание, застилая пеленой глаза. Иван попытался сделать глубокий вдох, но сотни кинжалов вонзились в грудь при попытке наполнить воздухом легкие. По-видимому, и Маша поняла, что Деревской не играет. Она недовольно покачала головой, помогая ему сесть на высокий табурет, стоящий у стола.

– Так жалко денег стало? – с иронией спросила она, накапав валокордин в крошечный пластиковый стаканчик. Запах лекарства мгновенно заполнил небольшое пространство кухни. – Держи.

Маша вышла из кухни. Через пару минут вернулась и вопросительно посмотрела на него.

– Полегчало?

– Спасибо.

– Не за что. – Она с нетерпением ждала, когда Деревской уйдет. – Так ты уходишь или решил остаться?

– Ухожу, ухожу. – Ивану было неприятно, что боль застала его врасплох. У девчонки создастся впечатление, что он решил вызвать к себе жалость. – В среду ты получишь деньги. Я принесу их на работу.

– Хорошо.

– Только пообещай, что не потревожишь Елену. – Острая боль ушла, но ему все еще было страшно дышать полной грудью.

– Обещаю. – Маша торжественно прижала ладонь к груди. Потом вдруг звонко засмеялась.

– Что так рассмешило тебя?

– Впервые вижу такого заботливого мужа. Что ж ты ко мне в постель забрался-то? Чего искал, если жена такой ангел?

– Я мужчина. Обычный смертный мужчина, стареющий и глупый, – вздохнул Деревской. – Оправдания мне нет, разве только… У меня ведь не было никакой выгоды. В отличие от тебя… Только желание снова чувствовать себя любимым…

– Пусть тебя твоя жена любит. – Маша направилась к входной двери. Иван последовал за ней. – Идите, профессор. Работа и семья ждут вас. При встречах обещаю вести себя прилично.

– Договорились, – тихо проговорил Иван и, сняв с вешалки куртку, медленно надел туфли. Надо было бы сделать наоборот, потому что куртка то и дело падала на пол, да и обуваться неудобно. Наконец он справился с негнущимися пальцами и в последний раз посмотрел на Машу. – Мне жаль, что все так вышло.

– А мне нет! – с вызовом ответила она.

– Прости, если сможешь. В сущности… – задумчиво произнес Деревской, – в сущности, виноват только я. Ведь я старше.

– О, да! – Маша залилась смехом. – Ты не волнуйся. Я как-нибудь переживу. О себе беспокойся.

Нужно идти. Иван стал медленно спускаться, держась за перила. Идти было трудно. Словно мешала какая-то невидимая сила. Ноги не слушались. В груди было непривычно тесно, жарко. Какое-то новое состояние, не совместимое с самой жизнью. Может быть, глоток свежего воздуха поможет? Тщетно. На улице его зазнобило. Боль нарастала. Каждый шаг давался с невероятным трудом. Ивану безумно хотелось поскорее оказаться подальше от этого дома, от этих окон. Он чувствовал, будто Машин взгляд пронзает его. Деревской, как мог, ускорил шаг. В его движениях не было обычной четкости. Со стороны создавалось впечатление, что он едва стоит на ногах.

Деревской прошел через двор, арку, ведущую к небольшому палисаднику. За ним – дорога. Там он поймает машину и поедет на работу. Начался дождь. Деревской запрокинул голову. Холодные капли упали на лицо. Это хорошо. Дождь – чистая вода, смывающая всю грязь. Вот знак свыше, что он все делает правильно. Кто не ошибается? Главное – остановиться и сделать правильный выбор.

Иван улыбнулся – он возвращается домой. Сегодня он услышит голос Елены. К черту все обиды. Ему нужна только эта женщина, и он намерен сказать об этом… Додумать до конца Иван не успел. Охнув, он резко упал на засыхающие цветы. Резкая боль разрывала его изнутри. Она словно зажгла прохладный осенний воздух, делая его раскаленным. Смертоносная лава разрушительными потоками пронеслась по всему телу, унося свет, чувства, саму жизнь.

Николай боролся с нарастающим раздражением: машина не слушалась его. После долгого перерыва в работе он чувствовал себя за рулем неуютно. Несколько неприятных ситуаций на дороге – тому подтверждение. Вышел из них без последствий чудом. В тот же день едва не сбил замеченного в последний момент пешехода.

– Ты где дорогу переходишь, мать твою! – зло выругался Деревской в открытое окно.

После этого Николай связался с диспетчером, сообщив, что его рабочий день закончен. Половина девятого вечера – время хороших заказов, но Деревской чувствовал себя выжатым. Он не имеет права на ошибку. Нужно входить в рабочий ритм постепенно. Николай успокаивал себя. Все нормально. Он не должен так нервничать. К тому же теперь он в доме старший. Он вернет былую форму. У него нет иного выхода, значит, придется постараться. На него смотрят братья, он несет ответственность за все, что происходит в семье.

То, что отца больше нет, казалось непостижимым. Николай никогда не помнил, чтобы отец жаловался на здоровье, пил лекарства. Так, иногда, что-то от головной боли, что-то от спазмов в желудке. Смерть забрала его. Какой страшный финал для затянувшейся ссоры, для долгих лет непонимания и отчуждения. Смерть отца так и не дала родителям возможности все исправить. Тяжело, невыносимо тяжело. Николаю до сих пор трудно поверить в случившееся. Словно плохое кино, невольным участником которого пришлось ему стать. Сейчас отснимут последний дубль, и все встанет на свои места. В этой сцене отец вернется поздним вечером и с порога закричит: «Всем привет, я пришел!»

Николай потер виски. Команда «Снято!» не звучит…

В день похорон отца было сыро, холодно. Многих, кто пришел проститься с Деревским, Николай не знал. Ему пожимали руку, говорили слова соболезнования, но ни одно из обращений не тронуло его сердце. Все его внимание было приковано к матери. Она едва держалась. С того момента, как узнала о смерти мужа, Елена не произнесла ни слова. Она все время беззвучно плакала, глядя куда-то вдаль. А когда не плакала, то лежала в спальне на широкой кровати, закрыв глаза. Все знали, что мама не спит. Братья по очереди подходили, спрашивали, не нужно ли ей чего. Не открывая глаз, она только качала головой.