Хранительница тайн - Кейт Мортон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Быть может, сейчас я тревожилась бы меньше, если бы почувствовала в ее дяде хоть чуточку больше теплоты. Увы. Новый опекун Вивьен – директор Нордстромской школы в Оксфордшире. Возможно, из профессиональной (мужской?) гордости он сразу воздвиг между нами барьер: не обращая на меня внимания, мельком глянул на девочку и сказал ей, что надо идти скорее – времени, мол, в обрез.
Нет, он не показался мне человеком, который способен предложить понимание и сочувствие впечатлительной девочке, пережившей столько несчастий.
Я написала о своих сомнениях австралийской тетке, но вряд ли та поспешит на помощь и заберет девочку обратно. Пока же я пообещала Вивьен, что буду ей регулярно писать, и намерена держаться своего обещания. Как жаль, что моя новая работа в другом конце страны; больше всего мне хотелось бы спрятать девочку под крыло и уберечь от любых невзгод. Вопреки моим собственным убеждениям и девизу моей профессии: наблюдать, но не принимать близко к сердцу, – я искренне к ней привязалась. Очень хочется верить, что обстоятельства – быть может, дружеское участие? – исцелят глубокие раны, нанесенные горем. Допускаю, что именно сильные чувства заставляют меня видеть все в черном свете и поддаваться худшим опасениям, но боюсь, это не так. Для Вивьен очень велика опасность целиком уйти в вымышленный мир и окончательно выпасть из реального; в таком случае, повзрослев, она станет легкой добычей всякого, кто захочет так или иначе использовать ее в своих целях. Невольно возникает вопрос (хотя, возможно, во мне просто говорит подозрительность): почему дядя согласился стать опекуном девочки? Из чувства долга? Не исключено. Из любви к детям? Безусловно нет. При том, что Вивьен обещает вырасти красавицей и, насколько я поняла, с возрастом унаследует немалое состояние, у нее будет много такого, на что другие смогут позариться.
Лорел оторвалась от страницы и, кусая ноготь, невидящим взглядом уставилась в средневековую стену. Слова вертелись и вертелись в голове. «Будет много такого, на что другие смогут позариться». Вивьен Дженкинс оказалась богатой наследницей. Это меняет все. Она была состоятельной женщиной и, судя по словам Кэти Эллис, легкой добычей для тех, кто решит поживиться за ее счет.
Лорел сняла очки, закрыла глаза и потерла намятую переносицу. Деньги. Один из старейших побудительных мотивов, разве не так? Она вздохнула. Так низко, так предсказуемо. Мать, какой Лорел ее знала, не завидовала чужому достатку и уж тем более не стала бы хитростью выманивать у других деньги, но то сейчас. Девятнадцатилетняя Дороти Николсон, потерявшая всех родных под бомбежкой и вынужденная как-то выживать в военном Лондоне, была совсем другим человеком.
Безусловно, все мамины слова о раскаянии и ошибках вполне укладывались в эту теорию. И как она говорила Айрис? «Никто не любит девочек, которые хотят получать больше остальных». Может быть, это урок, усвоенный на собственном горьком опыте? Чем дольше Лорел об этом думала, тем более неизбежным казался вывод. Мама нуждалась в деньгах, именно их она и пыталась выманить у Вивьен Дженкинс, но все обернулось трагедией. Интересно, был ли Джимми сюда замешан, и не потому ли они расстались, что план провалился? И какую именно роль этот план сыграл в смерти Вивьен? Генри винил Дороти в гибели жены. Мама старалась жить честно, чтобы искупить былой грех, однако безутешный вдовец ее разыскал. Что было дальше, Лорел видела собственными глазами.
Бен стоял у нее за спиной и тихонько покашливал. Минутная стрелка стенных часов уже скакнула на следующий круг. Лорел, делая вид, будто ушла в чтение, продолжала раздумывать, что пошло не так с маминым планом. Вивьен ли обо всем догадалась, или произошло что-то более страшное? Лорел скользнула взглядом по корешкам, ища дневник за тысяча девятьсот сорок первый год.
– Я бы вас здесь оставил, честное слово, – сказал Бен, – только главный архивист повесит меня за ноги. – Он хохотнул. – Или за что похуже.
У Лорел заныло под ложечкой, и она мысленно выругалась. Придется где-то убить пятьдесят семь минут, в то время как разгадка, быть может, совсем близка.
25
Лондон, апрель 1941 годаДжимми стоял, придерживая ногой дверь и ошалело глядя на Вивьен. Он ожидал увидеть сцену встречи любовников, а вместо этого ему предстала полная комната детей. Одни складывали на полу пазлы, другие водили хоровод, девочка стояла на руках. Джимми понял, что это игровая комната, а дети – сироты, пациенты доктора Томалина. Каким-то образом все они разом почувствовали, что вошла Вивьен, и бросились к ней, раскинув руки, как самолеты. Она, широко улыбаясь, упала на колени и тоже раскинула руки, чтобы поймать в охапку как можно больше детей.
Все загалдели хором, быстро и взволнованно, про полеты, корабли, веревки и фей. Джимми понял, что это продолжение какого-то прежнего разговора. Вивьен, видимо, была в курсе, о чем речь, она кивала, и не притворно, как взрослые, когда общаются с детьми. Нет, она выслушивала каждого и задумчиво сводила брови, пытаясь отыскать решение. Сейчас Вивьен была совсем не такая, как во время их разговора на улице: более спокойная, менее настороженная. Когда все дети высказались и гул немного утих, она подняла руки и сказала:
– Давайте просто начнем, а трудности будем устранять по ходу.
Они согласились, по крайней мере, так решил Джимми, потому что все без единого возражения принялись стаскивать на середину комнаты никак не связанные между собой предметы – стулья, одеяла, швабры, кукол с повязками на глазах – и сооружать из них что-то непонятное, но явно продуманное. Тут Джимми наконец понял, что это, и мысленно рассмеялся от неожиданной радости. У него на глазах возникал корабль: вот нос, вот мачта, вот доска, которая одним концом опиралась на табурет, другим – на скамейку. Следом появился и парус – сложенная наискось простыня, крепко привязанная веревками за углы.
Вивьен села на перевернутый ящик, достала из сумочки книгу, открыла ее, разгладила разворот и сказала:
– Давайте начнем с капитана Крюка и Пропащих мальчишек… так, а где Венди?
– Вот я, – ответила девочка лет одиннадцати с подвязанной рукой.
– Отлично, – сказала Вивьен. – Приготовься, скоро твой выход.
Мальчик с самодельным попугаем на плече и картонным крюком в руке двинулся к Вивьен, раскачиваясь на ходу так, что та рассмеялась.
Джимми понял, что они репетируют «Питера Пэна». Мама в детстве как-то водила его на этот спектакль. Они ездили в Лондон и после театра пили чай в роскошном универмаге «Либерти». Там Джимми сидел молча и украдкой смотрел, как мама завистливо поглядывает через плечо на вешалки с одеждой. Вечером родители поссорились из-за денег (из-за чего же еще!), и Джимми слышал из спальни, как что-то со звоном разбилось об пол. Сейчас он закрыл глаза и вспомнил пьесу, свое любимое место, когда Питер, раскинув руки, обращается ко всем зрителям, мечтающим о Нетландии: «Верите ли вы в фей, мальчики и девочки? Если верите, хлопните в ладоши! Не дайте Динь умереть!» И Джимми тогда вскочил с кресла, дрожа от волнения, свел ладони и закричал: «Да!» – искренне веря, что оживляет Динь-Динь и спасает все, что есть в мире главного и волшебного.
– Натан, фонарик у тебя?
Джимми открыл глаза, возвращаясь к реальности.
– Натан! – повторила Вивьен. – Нам нужен твой фонарик.
– Я уже свечу, – сказал рыжеволосый кудрявый мальчик с загипсованной ногой. Он сидел на полу, направив фонарик на парус.
– Ах да, – сказала Вивьен. – Ну тогда… хорошо.
– Но мы ее почти не видим! – возразил другой мальчик, который, уперев руки в бока, тянул шею и через очки щурился на парус.
– Если Динь-Динь будет не видно, у нас ничего не получится, – объявил мальчик, играющий капитана Крюка.
– Ее будет видно, – решительно ответила Вивьен. – Убеждение – великая сила. Если мы все скажем, что видим фею, зрители тоже ее увидят.
– Но мы же ее не видим!
– Да, но если мы скажем, что…
– Вы хотите, чтобы мы врали?
Вивьен подняла глаза к потолку, ища слова для объяснения. Дети заспорили между собой.
– Извините, – сказал Джимми от двери. Никто его не услышал, и он повторил громче. – Извините!
Все повернулись к нему. Вивьен тихонько ахнула и тут же нахмурилась. Джимми было немного приятно, что он выбил ее из колеи, показал, что не она все в жизни решает.
– Я просто подумал, что, если взять фотографический отражатель? Это та же лампа, только мощнее и с зеркалом.
Дети – они и есть дети: никто не испугался и даже не удивился, когда незнакомый человек вошел и с середины включился в разговор. Некоторое время стояла тишина, пока маленькие актеры обдумывали его слова, потом они зашушукались, и, наконец, один мальчик, подпрыгивая от волнения, выкрикнул:
– Да!
– Отлично! – подхватил другой.