Мигрант, или Brevi Finietur - Марина Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У них и письменности не было.
— Может, устные предания?
— У них не было никаких запретов, — немного раздраженно отозвался Тимор-Алк. — У деревьев, что ли, есть запреты или у ручьев?..
— Тогда что произошло? Почему не ели мяса, прекрасно жили — и вдруг?
— Никто не знает, — нехотя отозвался Тимор-Алк. — Скорее всего… Материя получила некоторую самостоятельность, биологические законы вышли вперед нравственных… на полшажочка… И произошла мутация. Кому-то одному стало плохо на растительной пище, и он, может даже случайно, убил животное и съел. И все… перед Вторым Рождением они жрали друг друга, наши предки. И тому есть доказательства.
Крокодил окончательно замерз.
Он сидел на пороге леса Тысячи Сов, ежась и постукивая зубами. Из темноты на него смотрели сотни крохотных, мерцающих, бледных и ярких глаз.
— Идея, лежащая в основе Раа, не допускала, чтобы живые существа друг друга пожирали, — тихо сказал Тимор-Алк. — Система разладилась, начались колебания, сегодня идея первична, завтра материя…
— И решили дело стабилизаторы.
— Ага.
— Которые подарило Раа Вселенское Бюро миграции.
— Не подарило. Предоставило в безвозмездное пользование взамен на участие в программе миграции.
— То есть стабилизаторы работают, пока вы принимаете мигрантов?
— Ну… да.
Крокодил скрючился, обхватив себя руками за плечи:
— Мне стоит съездить на эту самую Серую Скалу?
— Съезди. Там интересно.
Тимор-Алк встал и подобрал упавшую бересту:
— Скажи ей — я все равно пойду в этот проект. Позволит она или нет.
— На острове мне казалось, что ты его ненавидишь, — пробормотал Крокодил. — Аиру…
— Я просто не хочу о нем говорить!
Огромная ночная птица скользнула мимо лица, чуть не задев крылом.
— Если бы он был моим отцом, — сказал Тимор-Алк с тоской, — все было бы по-другому. Вообще все.
И мальчишка ушел в дом, предоставив Крокодилу в одиночестве сидеть на пороге черного леса.
* * *Впереди мерцал огонек. Снег летел, струился водой, ежесекундно меняя рисунок на белом склоне. Не видно лыжни, уже не видно леса, только серая мгла вокруг и огонек впереди.
Чуть ближе? Нет. Кажется, рукой подать. На самом деле идешь, идешь — а он не приближается.
— Ты не устал, малыш?
— Не-а.
— Не замерз? Мы скоро придем.
— Мне не холодно, па.
Скрип-скрип. Один и тот же диалог. Если придумать правильные слова — можно никогда больше не просыпаться. Треснет прозрачная пленка, встанет на место вывихнутый сустав, отец и сын придут в избушку, поставят лыжи у стены, и снег будет таять, собираясь озерцами на полу. Они согреются, наедятся гречневой каши с маслом…
Я говорю с сыном на языке Раа, в ужасе понял Крокодил.
И он со мной говорит на языке Раа. Это странно, неприятно, неестественно, но молчать нельзя ни в коем случае.
— Малыш, а хочешь, мы сядем на поезд, поедем к морю…
Холодный ветер прорвался под куртку, и сделалось темнее. Крокодил открыл глаза: небо между ветками серело, воздух предрассветного леса пробирался под одеяло, и было ясно, что погода испортилась.
— Теплее, — пробормотал он сквозь зубы.
К его удивлению, одеяло приняло команду и почти сразу дохнуло теплом. Крокодил упрятался в него с головой; вот, значит, уже утро. Мозги раскисли так, будто пьянствовал неделю. Едет, едет паровая машина. Две выхлопные трубы и сто круглых дисков…
Уже не первый раз после пробуждения он старался вспомнить какую-нибудь детскую песенку; он надеялся, что мозг, одурманенный сном, в какой-то момент выдаст хоть огрызок, хоть пару знакомых слов. Не ампутировали ведь ему извилины, ответственные за родной язык? Раз, два, три, четыре, четыре-плюс-один, маленькое лесное животное вышло на прогулку; слова, намертво вросшие в память, забыты, на помощь приходит память образов, еще детских. И от усилия начинает болеть голова.
Одна только фраза с Земли не теряла ритм даже на языке Раа: «А это огни, что сияют над нашими головами». Крокодил повторял ее чаще других; после сотни повторений ему начинало казаться, что он думает по-русски, и тогда он снова вспоминал стихи про зайчика и безуспешно рифмовал «любовь» и «кровь»…
Под одеялом сделалось душно. Крокодил осторожно высунул нос; сверху накрапывало. Спасибо, бабушка Шана: «У нас на крыше чудесно спится…»
Я хочу вернуться на Землю. Зачем?
Я хочу видеть своего сына и убедиться, что у него все в порядке. Что ему ничего не угрожает.
А потом? Если у Андрюшки все есть, включая нового доброго папу, — что я буду при нем делать? Что смогу ему дать? Не зря повторяется этот сон: я беспомощен рядом с сыном, не знаю, что сказать ему, не знаю, куда его вести…
Я хочу вернуться на Землю, чтобы вспомнить свой язык.
А если я смертельно болен там, на Земле, или впал в нищету, или сошел с ума?
Я хочу вернуться на Землю.
А зачем я тогда мучился, проходил Пробу, зачем я сделал то, что не удавалось никому из мигрантов? Я полноправный гражданин…
…Могу выучиться на донора спермы или даже на белковый модуль…
Ерунда. Мне предлагают работу, достойную супермена с крылышками, — работу, связанную со стратегическим балансом на Раа. Не стратегическим развитием, потому что развития здесь нет; с балансом, потому что главное занятие этой системы — удержаться в равновесии.
Но я хочу вернуться на Землю…
Он встал, стараясь двигаться потише. Тимор-Алк спал внизу, у дома, свернувшись калачиком прямо на росистой траве; он был похож на щенка, которого в наказание за что-то выставили на ночь из дома. Или он всегда так спит?
Вспомнился разговор, подслушанный на острове, кажется, тысячу лет назад. Шана страстно желала, чтобы ее внук прошел Пробу. Боялась, что у него получится. Истово надеялась, что Тимор-Алк провалится и до конца дней будет ее подопечным, зависимым, домашним. Она приходила в ужас от одной только мысли об этом. Она готовила мальчика к Пробе — зная, что у того низкий болевой порог, что над ним станут смеяться, издеваться, радоваться его ошибкам; она хотела хоть как-то смягчить для него Испытание и потому научила спать на траве, в любую погоду, без одеяла…
Тимор-Алк почувствовал его взгляд — повернулся, судорожно потягиваясь, и открыл глаза. Крокодил смотрел на него с крыши — сверху вниз.
А что, если просто связать мальчишку и запереть в доме? Есть какие-то законы, запрещающие одному полноправному гражданину связывать другого? Аира будет вызывать пацана хоть до изнеможения, а потом махнет рукой — и найдет для своего дела кого-нибудь другого…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});