Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

— Не знаю… Я ведь должен буду возвратиться на север, как только покончу со здешними делами, — Он говорил о своей женитьбе так, словно это была битва или военный совет, — Ехать в Корнуолл мне никак невозможно. Может, следует послать тебя?

— Незачем. Ее врач — отличный знаток своего дела. Я знал его юным учеником в Пергаме.

— Ну что же, — произнес Артур, покоряясь судьбе. И повторил еще раз: — Ну что ж…

Но смирно стоять он не мог, а двигался вокруг стола, переставляя колышки, которыми была утыкана глиняная карта.

— Беда в том, что всегда кажется: можно что-то еще предпринять. Я люблю решать сам, а не ждать решения. Знаю, знаю, ты сейчас скажешь, что мудрость в том и состоит, чтобы знать, когда надо действовать, а когда всякое действие бесполезно. Только, боюсь, я никогда не достигну возраста мудрости.

— Наверно, лучшее, что ты сейчас можешь сделать для королевы Игрейны и для себя, — это осуществить задуманный ею брак, а также позаботиться о том, чтобы твоя сестра Моргана взошла на регедский престол, — сказал я.

Бедуир кивнул:

— Я тоже так думаю. Я понял из ее речей, что эти брачные союзы — единственная цель ее жизни.

— Да, так она и в письме написала, — подтвердил король. И прислушался, отвернув голову: из-за двери донесся приглушенный оклик и пароль-ответ. — Правду сказать, Мерлин, сейчас мне трудно было бы отпустить тебя в Корнуолл. Мне нужно, чтобы ты опять отправился на север. Можно оставить на Дервена работы в Каэр-Камеле?

— Разумеется, если таково твое желание. Он прекрасно управится, но я хотел бы к началу весны успеть туда возвратиться.

— Не вижу, что может тебе помешать в этом.

— Речь идет о свадьбе Морганы? Или опять Моргауза? Имей в виду, если надо плыть на Оркнеи, я отказываюсь…

Он засмеялся. Видно было, что он и думать забыл о Моргаузе и ее ребенке.

— Я бы никогда в жизни не послал тебя туда, где тебе будет угрожать опасность от Моргаузы и от волн Северного моря. Нет. Ты поедешь с Морганой. Я хочу, чтобы ты сопровождал ее в Регед.

— С большим удовольствием.

И я действительно обрадовался. Годы, что провел я в Регеде, в Диком лесу, составляющем часть огромного Каледонского леса, были вершиной моей жизни, это были годы, когда я учил и наставлял мальчика Артура.

— Надеюсь, я смогу навестить Эктора?

— Отчего же, но после того, как проводишь к венцу Моргану. Признаюсь, у меня большой камень упадет с души и у королевы тоже, когда Моргана станет королевой в Регеде. Ведь может статься, что к весне на севере снова вспыхнет война.

Странные, казалось бы, речи, но, если помнить, каким было положение в те годы, свой смысл в его словах был. То были времена зимних свадеб; с наступлением весны мужчины уходили воевать, и они, понятно, стремились оставить дома надежный тыл. Такому человеку, как Урбген Регедский, уже немолодому властителю обширных земель и отчаянному вояке, было бы крайне неразумно откладывать предстоящую свадьбу. Я сказал:

— Разумеется, я ее отвезу. Как скоро ехать?

— Как только со здешними делами будет покончено и прежде чем зима вступит в свои права.

— А ты приедешь на ее свадьбу?

— Если смогу. Мы еще поговорим об этом. Я передам тебе письма и, конечно, мои подарки для Урбгена.

Он сделал знак Ульфину, тот пошел к дверям навстречу входящим. Явились все: его рыцари, и члены совета, и кое-кто из малых королей, съехавшихся в Каэрлеон на свадебные торжества. Были здесь и Кадор, и Гвилим, и другие из Поуиса и Дифеда и Думнонии, но никого из Элмета и с севера, что было вполне понятно. Я обрадовался, что среди входящих не оказалось Лота. Зато в толпе молодежи я увидел Герейнта. Он помахал мне и улыбнулся — разговаривать сейчас было некогда. Говорил король, и мы просидели на совете до заката, когда внесли яства, а после ужина гости ушли, и я вместе с ними.

Я возвращался к себе, когда меня нагнал Бедуир и с ним Герейнт. Молодые люди были, как видно, хорошо знакомы. Герейнт тепло приветствовал меня.

— Для меня был поистине счастливый день, — с улыбкой сказал он, — когда некий странствующий лекарь заехал в Оликану.

— И сдается мне, для Артура тоже, — ответил я. — Как продвигаются работы в Пеннинском проходе?

Он подробно ответил на мой вопрос. С востока в том году опасность нам не угрожала. Артур полностью очистил от врага земли под Линнуисом, и король Элмета остался там сторожить и управлять. Через проход отстроили заброшенную дорогу, прямо от Оликаны до берега Трибуита, и оба западных форта привели в боевую готовность. С фортов разговор перешел на Каэр-Камел, и они вдвоем с Бедуиром забросали меня вопросами. Но вот мы подошли к перекрестку, где пути наши расходились.

— Здесь я оставлю вас, — сказал Герейнт и, оглянувшись назад на королевские палаты, произнес: — «Лишь половину поведали мне», — Это звучало как строка из какого-то стихотворения, которого я не знал. — Сейчас славное время для всех нас.

— А будет еще того славнее.

Мы простились и вдвоем с Бедуиром пошли дальше. Мальчик с факелом двигался в нескольких шагах впереди. Сначала, понизив голос, мы говорили об Игрейне. Бедуир описал мне ее состояние подробнее, чем при Артуре. Ее лекарь, опасаясь доверяться бумаге, на словах передал Бедуиру для меня кое-какие подробности, но они, впрочем, ничего нового мне не сообщили. Королева умирала, она ждала только, — таково было мнение Бедуира, — пока обе ее подопечные девицы, обвенчанные и коронованные, займут подобающее им место в обществе, а после этого чудо будет (утверждал Мельхиор), если она протянет до Рождества. Мне она прислала поклон и фибулу для передачи после ее смерти Артуру — на память о матери. Фибула была тонкой работы, из золота и голубой эмали, с изображением христианской Богоматери и с именем Марии по краю. Дочь свою Моргану и воспитанницу Гвиневеру она уже прежде одарила драгоценностями в виде свадебных подарков. Впрочем, Моргане правда была известна, а вот Гвиневере, как видно, нет. Она была королеве не менее — если не более — дорога, чем родная дочь, и Бедуир получил строгие наставления не допустить, чтобы что-то омрачило свадебные торжества. Насчет горя Артура королева не обманывалась (Бедуир вообще почитал ее как женщину умнейшую); сердце сына она уступила королю Утеру, а также будущему родной страны, а сама примирилась с близкой смертью, находя поддержку в своей вере; но ей было известно, как горячо привязана к ней ее юная воспитанница.