Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

«Ваш лекарь». Это супруга как будто подчеркнула. Словно Ипполит не лечил её – да он её видел всю, когда лечил ей кровотечение после родов, – как будто не лечил её детей, которых она любила. От этого барона уже передёрнуло, как от чего-то протухшего. И он скривился. А жена, не придавая значения гримасам мужа, продолжала:

- Или вы думаете, что маркграфиня вас за лекаря присланного привечать станет, запомнит вас? Ко двору позовёт? Да она про вас уже и забыла, верно.

Дура баба, и язык у неё дурной, злой неимоверно. Но вот как она так умела всякий раз задеть мужа за живое? Это точно был её дар. Жена словно видела в нём его собственные сомнения, которые он сам от себя скрывал или гнал их прочь, видела их и озвучивала в такой едкой форме, что его тут же начинала брать злость.

«И как тут не яриться? Как здесь здоровье своё беречь? А ведь ответишь дуре, как она того заслуживает, так опять будет рукава слезами мочить, выть и орать, что я её не люблю, а она хорошая и любящая жена».

И тогда генерал, подавляя в себе злость, спрашивает:

- Баронесса, что вам угодно?

- Да ничего мне не угодно, - всё с тем же раздражающим его ленивым презрением отвечает супруга. – Просто вы всё куда-то лезете, куда вам не нужно. Чего вы опять задумали? Что вам далось это Винцлау? Приехали и рады будьте. Живите спокойно, не нужны там никому эти ваши лекари, без вас обойдётся, авось.

«Эти ваши лекари…».

Эта фраза его особенно раздражала.

Ему так захотелось рявкнуть на неё. Прокричать, чтобы замолчала, заткнулась… И он едва сдержался от того. Хорошее настроение, что было у него после обеда с товарищами, окончательно пропало.

«Утром только приехал, дело до ужина ещё не дошло, а она уже успела и порыдать, и гадостей мне высказать. Ну что это за дурная жена такая, и дня не прошло с приезда, как опостылела!».

Но тут генерал подумал, что ещё немного общения с женой, и ему уже сейчас понадобятся всякие капли и настойки от Ипполита, ибо у него вот-вот может начать колоть под ключицей; и посему он нашёл в себе силы, чтобы ничего ей не ответить, а снова приняться за письмо. Эти два письма для Ипполита нужно было написать ему непременно сегодня, потому что ещё до рассвета он собирался ехать в Мален. Одно письмо он написал обер-егермейстеру Виторио Гуаско ди Сальвези. Письмо писалось в тоне сугубо дружеском, в том письме Волков вспомнил про лучшие конюшни и псарни, что он когда-либо видел, а потом просил у Гуаско содействия, чтобы тот помог, в случае чинимых недругами препон, его учёному человеку добраться до маркграфини. Второе же письмо по тону было совсем иным, тут в словах был весь должный политес соблюдён, и намёка на какие-то фривольности в нём не было. В нём генерал уверял маркграфиню, что Ипполит Брандт, хоть и не имеет диплома врача, хоть и молод необыкновенно, но прошёл с ним все его войны и от многих хворей многих людей излечил или же хвори те заметно облегчил, что знания свои с младых ногтей получал молодой лекарь при славном монастыре, при славных своими умениями монахах. И что он, Волков, надеется, что лекарь Брандт хоть на толику, но страданья благородной девы поуменьшит. Также в своём письме, в самом конце, он спрашивал у маркграфини, надобны ли ей при дворе честные люди, которым она сможет доверять. И если надобны, то пусть она о том скажет Брандту, он по приезду барону всё передаст.

После генерал велел принести себе шкатулку с деньгами, подумал и отсчитал нужную сумму.

Уже дело шло к ужину, а он только закончил с письмами. От чернил пальцы грязны, как у школяра. Но и это было ещё не всё; пока слуги начали накрывать стол к ужину, он звал к себе Кляйбера. И как тот явился, сказал ему:

- Лекаря нашего я посылаю в Швацц. Езжай с ним. Ты дорогу уже знаешь, так что быстро поедете.

- Опять?! – едва не возмутился бывший кавалерист.

- Пятнадцать талеров и найди с собой второго, найди человека хорошего, ему обещай десять. За две недели деньги неплохие.

- Деньги-то неплохие, - соглашался Кляйбер, - так я жену даже и не рассмотрел, как приехал. Детей опять же…

- Так рассматривай жену, у тебя ночь впереди, потом ещё день и половина ночи, а уже послезавтра на заре будь на переправе с Брандтом. Кстати, он с женой будет, относись к ним с уважением, – Волков протянул письма и кошель, - здесь и твои, и его деньги. Доброй дороги вам.

Глава 28

Он в прошлую ночь, как обычно, мало спал, а потом весь день пил вино за обедом с офицерами, и после, пока разбирался с письмами, от жары пил, хоть и разбавленное, и за ужином ещё выпил; и едва поужинал, почувствовал такое приятное, редкое для него ощущение наплывающего сна. Волков даже зевнул пару раз. И немудрено, день у него выдался такой насыщенный на встречи и разговоры всякие. Ему бы сразу пойти и лечь, и поспать с удовольствием, не замечая жары, что набрал дом за горячий летний день. Но отец должен держать своё слово перед сыновьями, ежели желает прививать им честь с детства. Мужчина сказал – мужчина сделал. А не объяснять своим детям: простите, чада мои, но папаша ваш утомился и выпил лишнего, а потому он идёт спать, а рассказ про колдунов, про замки, про принцесс и подвиги… это как-нибудь в следующий раз. Тем более что сыновья ждали его рассказа весь день, особенно Хайнц. В общем, отец сел рассказывать сыновьям свою историю, и так хороша, так красочна она была, что молодой барон в один напряжённый момент вскочил и вскричал:

«Я сейчас!».

И убежал в детскую; и тут же вернулся оттуда с деревянным мечом и стал «помогать» отцу рубить воображаемую стражу колдунов, считая себя, кажется, храбрым оруженосцем барона.

Конечно же, и баронесса слушала рассказ мужа, слушала не менее внимательно, чем сыновья, да и