Шхуна, которая не желала плавать - Фарли Мак-Гилл Моуэт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы причалили, в порт начали возвращаться ловцы омаров. День у них выдался удачный. А поскольку мы были чужестранцами, то нам следовало оказать традиционное франко-акадийское радушие, и многие ловцы, проходя мимо нас, бросали в наш кокпит образчики своей добычи.
Под градом омаров Джек начал хрипло кашлять и бегать по палубе, точно собака, слишком долго разлученная с уличным фонарем. Обстрел не прекращался, и он начал чесаться, а его лицо становилось все более пунцовым. Глухо застонав, он спрыгнул на причал и замер, оглядываясь, точно его преследовали невидимые демоны. Но там ему спасения не было: повсюду грузовики с омарами, ящики с омарами и просто тысячи и тысячи омаров.
Он кинулся бежать по пристани мимо удивленных рыбаков и остановился, только когда добрался до пляжа. Но и там не нашел избавления: его догнал мальчик и предложил ему купить корзинку омаровых клешней. Наконец он обрел убежище в зеленой низинке в четверти мили дальше по берегу, где и сидел, прихлопывая комаров, пока я неторопливо завершал необходимые дела, упрятав наших омаров в металлический ящик из-под инструментов.
Надеюсь, радушные рыбаки Ричибакто простят меня — ведь едва мы отдалились от берега, я вернул омаров в их родную стихию. Другого выхода у меня не было. Как мы могли продолжать плавание, если мой помощник тратил все свое время и использовал обе руки, пытаясь хоть немного облегчить невыносимый зуд.
Мы плыли всю ночь, миновали Эскуминак и начали лавировать, пересекая широкий и коварный вход в залив Шалёр. Когда мы оказались вне видимости суши, Джек отпраздновал это событие припадком рассеянности.
Я приказал ему бросить лаг — медный цилиндр на конце лаглиня, очень длинного, чтобы определять пройденное расстояние. Бросить-то он его бросил, но забыл привязать другой конец лаглиня. Я еще долго буду лелеять воспоминание о выражении его лица, когда он стоял на корме и с недоумением взирал на свои пальцы, сквозь которые только что проскользнули последние дюймы незакрепленного лаглиня. Несмотря на потерю лага, завоевавшего мое сердце своей старинностью, я не смог не засмеяться — и допустил большую глупость. Когда час спустя мы начали штормовать и я решил вернуться и провести ночь в гавани острова Миску, Джек взбунтовался:
— Вернуться? Боже Великий! Ты только и умеешь, что возвращаться! Да будь у тебя храбрости хоть на канарейку, ты бы не изменил курса! Погибнуть боишься, а? Трус бесхребетный!
Я очень боялся погибнуть, но еще больше боялся того, чего натерплюсь от Джека в грядущие годы, если не поддамся на его подначку.
Переход через залив Шалёр оказался тем еще! Всю ночь мы боролись со штормом, какие мне редко доводилось переживать. Даже замечательная глина острова Принца Эдуарда не выдержала пляски свирепых валов, швырявших нас туда-сюда, будто кубик льда в шейкере. Глину вымыло из швов «Счастливого Дерзания», и вскоре в полупогруженном состоянии мы уже отчаянно высматривали признаки суши.
В конце концов мы обрели приют в Гранд-Ривьер, селеньице на северном берегу залива, куда добрались, работая насосами на полную мощность.
Гранд-Ривьер оказалась первой на нашем пути деревушкой, не привечавшей владельцев малых судов. Ни единой илистой отмели, достойной такого названия! Единственным, что хоть отдаленно подходило для нашей цели, оказался торфяник, примыкавший к капустному огороду. Мы подвели «Счастливое Дерзание» кормой к нему так, что подзор навис над первым рядом кочанов. Никакого вреда кочанам мы не причиняли, но хозяйка огорода, озлобленная старая ведьма с пронзительным голосиной, так не думала. Она стояла на краю берега и всячески нас поносила, пока Джек не потерял терпения. Нахмурившись как мог зловещее, он пронзил ее людоедским взглядом и с жутким акцентом сообщил ей, что мы офицеры советского морского флота и плывем на нашей маленькой шхуне из Ленинграда на «Экспо-67».
— В Раси старий баб, которые поднимай шум, ми усыпляй! — заявил он и сделал движение, словно собирался прыгнуть на берег.
Она сбежала, и мы все еще посмеивались, когда полчаса спустя увидели, что на шоссе в четверти мили от нас затормозили две машины квебекской полиции и из них выпрыгнули вооруженные до зубов блюстители порядка.
— Чтоб тебе и твоим шуточкам! — сказал я с горечью, скатываясь в машинное отделение. Джек не сказал ничего, изо всех сил помогая двигателю стащить нас с мелководья.
Продолжая течь, «Счастливое Дерзание» унеслась в залив Шалёр на поиски более гостеприимного убежища. День выдался ясный, солнечный, и вскоре стало так жарко, что мы мало-помалу разделись донага, пока откачивали свой путь за мыс Д’Эспуар, где открывался потрясающий вид на остров Бонавантюр, Персе-Рок и гигантские обрывы Гаспе вдали. Почти впервые за плавание по заливу мы поймали попутный ветер и, приближаясь к Персе-Рок под всеми надутыми парусами, конечно, вносили свою лепту в живописность картины. Во всяком случае, мы привлекли внимание большого прогулочного теплохода, груженного туристами.
Капитан теплохода изменил курс, чтобы подвезти свое стадо зевак к борту «Счастливого Дерзания», и когда защелкали десятки фотоаппаратов, Джек, который в первую очередь всегда и во всем джентльмен, медленно поднялся со своего места в кокпите, выпрямился во весь рост и церемонно поклонился в сторону батареи поблескивающих объективов.
Увы, эта изысканная вежливость не была оценена по достоинству. Капитан высунул из рубки разъяренную физиономию и принялся поносить нас на пикантном французском. Несколько пассажиров замахали на нас кулаками. Другие угрожающе трясли фотоаппаратами. Одна могучего сложения матрона встала с большим риском для себя и проорала что-то по адресу «грязных нудистов». Теплоход поставил «полный вперед» и быстро и негодующе удалился, а мы остались в полном недоумении, чувствуя себя незаслуженно оскорбленными.
— А, ладно! — вздохнул Джек, снова опуская свое опаленное солнцем туловище в кокпит. — Пытаешься быть любезным с людьми, и вот как тебя благодарят! Пусть это послужит уроком тебе, Моуэт.
Когда мыс Гаспе остался позади и мы оказались в эстуарии могучей реки Святого Лаврентия, наше продвижение замедлилось — теперь мы ползли не просто как улитка, но как сильно покалеченная улитка. Вина была не только ее — мы заглядывали во все маленькие порты в поисках подходящей илистой отмели, что неизбежно приводило к некоторой задержке.
Главной же трудностью было то обстоятельство, что теперь мы, так сказать, лезли в гору. Пока длился отлив, то есть двенадцать часов в сутки, он объединял силы с течением великой реки, и они тащили нас
