Город грешных желаний - Елена Арсеньева

— Тебя, что ли? — хохотнул Лука. — Да, ты тощий! Ну так камень себе к ногам привяжи, чтоб и впрямь ветром не унесло.

Это была шутка на славу! И напарники долгим хохотом отдали ей должное. Наконец Лука вспомнил о деле и склонился над корзиной (на этом месте, где такие дела издавна делались, стояла немалая корзина с камнями разной величины и веса), а Паоло приготовил веревку. Они обвязали и закрепили веревкою камень и уже поволокли его к мертвому телу, как вдруг Лука запнулся и опустил ношу.

— Нет, погоди-ка, — сказал он странным голосом. — Пока не могу.

— Ты чего? — возмущенно воззрился на него Паоло. — Что значит не могу?

— Сказал же — пока! — огрызнулся Лука и, пошарив на поясе, извлек на божий свет — вернее, на божию ночную тьму — нечто небольшое и невзрачное, но булькающее столь приманчиво, что у Паоло зачастило сердце при этом расчудесном звуке. — Мне надо выпить.

Паоло тотчас ощутил самую острую необходимость сделать то же самое. Они всегда пили с Лукою — но после работы. Паоло и в голову не приходило, что можно и до, и во время, и после. Как же замечательно, что Лука придумал это!

Старший тюремщик приложился к фляжке и не отнимал ее ото рта столь долго, что Паоло забеспокоился

Когда фляжка попала ему в руки, он первым делом взболтал ее, и на душе полегчало: там еще оставалось более чем достаточно! Он всосал в себя жгучую жидкость и едва не задохнулся: этот напиток был покрепче всех, которые ему приходилось пить. Ох, забирает… забирает…

Ноги у него подогнулись, и он сел рядом с Лукой, который уже удобно устроился на ступеньках. Сесть-то они сели, а вот смогут ли встать? Что же это такое с ногами?

— Сейчас отойдет, — успокоил его Лука. — Это только первую минуту в ноги шибает, а потом таким теплом ляжет под сердце, так голову взвеселит, что… эхма! И все нипочем!

— Нипочем… что? — не понял Паоло.

Лука глянул на него исподлобья и смущенно махнул в сторону:

— Да вот это… вот это нипочем.

Паоло поглядел. Что за чепуха? Нет там никого и ничего, кроме белого, спеленутого покрывалом тела. Это оно, что ль, тревожит Луку? Да ну, быть того не может!

— Ты что, боишься? — спросил он не подумав, и испугался, и даже голову прикрыл руками, спасаясь от справедливого гнева Луки, однако старший тюремщик не разгневался, не возмутился, а с тем же смущением кивнул:

— Да не то что боюсь, а как-то так… помощником Харона себя чувствую, понял?

— Какой еще Харон? Не знаю такого. Он откуда? Из какой тюрьмы?

Лука хихикнул и чуть не свалился со ступеньки.

— Эх, брат… Харон — не тюремщик, а перевозчик. Перевозчик, понял?

— Баркайоло? Или паромщик на острове Лидо?

— Вот-вот, что-то вроде баркайоло, — подтвердил Лука, сделав еще один увесистый глоток, и Паоло отозвался не раньше, чем последовал его примеру:

— Все равно не знаю такого.

— Да его и не может никто живой знать, — таинственно шепнул напарник. — Он и сам с живыми не знается. А вот как помрешь, он тут как тут. Хватает тебя и везет через канал — Ахеронт называется — в Аид.

Последнее слово показалось Паоло чем-то знакомым, но ему довольно долго пришлось его обдумывать, пока из глубин памяти не выплыло другое созвучие — ад. И стало как-то не по себе. Что это завел тут Лука? Еще про спасение души начнет болтать… Конечно, пора было покончить с делом и убираться восвояси, однако ноги никак не хотели слушаться. Тем временем Лука повернул голову и поглядел на Паоло темными пьяными глазами.

— Ты не думай, я не спятил. Хотя и впрямь мне теперь то и дело мерещится ладья этого перевозчика. Ведь Харон — это язычник, прибери господь его душу грешную! Мне про него рассказывал один узник — упокой боже и его на небесах! Бывало, приду к нему в камеру, а он посмеивается: «Ну что, подручный Харона, не по мою ли душу явился? Когда решено меня через Стикс перевезти?»

— Ахеронт, — уточнил памятливый Паоло. — Ты говорил, что канал, ну, где плавает тот баркайоло, называется Ахеронт.

— Да черт ли их разберет, язычников! — с досадой отмахнулся Лука. — Этот-то, знакомец мой, и так, и так этот канал называл. У них там еще какая-то Лета была. «Кану, — говорил, — в Лету — и все, и не помянет никто». Может, какой-нибудь боковой каналетто в этом ихнем Аиде, бес его знает. По его и вышло. Мне его в воду бросить не выпало. Как-то повели его на дознание Совета десяти, и уж очень разозлил он их там. Богохульствовать начал, или не знаю что, только со злости нажал кто-то на пружину, у него под ногами отвалилась секретная плита — и все. И больше я его не видел. — Лука сотворил крестное знамение и вздохнул с тоскливым подвывом. — Однако же как прилипло это ко мне: Харон да Харон. Спускаю их, покойников, в воду, а они как будто шепчут: «Не спеши, греби помедленнее, Харон, ведь путь через Ахеронт безвозвратен!» А вот если винишка выпью до того — ничего не слышу. Куда как легче работать!

— Слушай, — вдруг расчувствовался Паоло, — а давай его помянем, знакомца твоего. Он сказал: никто не помянет, а мы за него выпьем.

По-хорошему следовало уже оказаться на полпути к пристани, к шумной траттории, но уж больно хотелось еще отведать забористого напитка из фляжки Луки! Тот охотно согласился. Помянули узника, а потом, когда Лука взболтал фляжку и в ней прощально булькнуло, допили и остатки: чтоб не высохли, спаси Христос.

И только тут Паоло наконец-то почувствовал, как тяжесть уходит от ног, а к сердцу и голове поднимается желанное успокоение. Правда, вино выделывало с глазами дурные шутки. Так, ему вдруг почудилось, что ступеньки, на которых лежал длинный белый сверток, к которому они так и не успели привязать камень, вдруг зашевелились и принялись раскачивать неподвижное тело, а потом и подбрасывать его, перекидывая со ступеньки на ступеньку, да так, что оно все ниже скатывалось к воде.

— Эй, поосторожнее! — прикрикнул Паоло. — Еще уроните!

— Чего там? — обернулся Лука, но ступеньки, похоже, струхнули и послушались: притихли.

— То-то! — погрозил им Паоло и зажмурился, силясь преодолеть новый приступ головокружения. Да… от ног ушло, в голову пришло. Она сделалась такой тяжелой да горячей, что невыносимо тянуло прислонить ее к чему-то прохладному — хоть бы к тем же самым ступенькам. Он так и сделал, и блаженство, охватившее его, было таким всепоглощающим, что Паоло счастливо вздохнул… с присвистом… всхрапнул…

— Святые апостолы! — взревел рядом Лука, и голос его почудился Паоло грубой рукой с пальцами-крючьями, которая выдрала его из сна. — Да где же она?!

Паоло открыл глаза. О… о! Che diavolo?! Ступеньки опять вышли из повиновения и так разошлись, что скинули мертвое тело в канал!

…Хмель исчез, будто и не было его. Незадачливые палачи ринулись к воде и принялись вглядываться в непроницаемую глубину.