Том 6. Лорд Эмсворт и другие - Пэлем Вудхауз

Лорд Эмсворт молчал, думая о том, что любовь поистине слепа. Как многие мыслители, он понял, что нет предела человеческим странностям; и у него закружилась голова.

Когда это прошло, он понял и другое: перед ним — тот, кто прислал этого Тушу. С достоинством Лира приподнявшись на постели, он стал подыскивать достаточно горькие слова.

— Понимаешь, — говорил тем временем Фредди, — тут как раз подвернулся приход, из Матчингема уехал священник… Во Францию, на юг.

Лорд Эмсворт опустился на подушки.

— Из Матчингема!

— Да, тут близко, ты же знаешь, где Парслоу.

Лорд Эмсворт заморгал, ослепленный светом. Как он ошибался, как грешил против веры и надежды, решив, что Промысел Божий не найдет путей воздаяния! Ни совесть, ни закон не властны над сэром Грегори. Что ж — Корн, то есть Туша, кто он там, прекрасно их заменит. Сможет ли дохнуть бывший друг, когда рядом, за воротами парка, живет этот жуткий человек? Нет, не сможет.

Сурово, да, но кто посмеет сказать, что и несправедливо?

— Прекрасно, прекрасно, прекрасно, — возликовал граф. — Конечно, я дам ему приход.

— Дашь?

— Еще бы!

— Молодец, — сказал Фредди. — Спасибо тебе большое.

Мастер своего дела

Когда высокородный Фредди Трипвуд бродил по садам Бландинга, его безмятежный лоб прорезала морщина. Стояло лето, сады просто сияли, но это не утешало молодого страдальца. Его не трогали флоксы, от которых лорд Эмсворт зашелся бы в экстазе. Он не замечал лобелий, словно встретил на скачках назойливых знакомых.

Страдал он от упорства тети Джорджианы. С тех пор, как он женился на дочери Доналдсона, Фредди истово рекламировал изделия его фирмы. И, приехав для этого на родину, столкнулся с леди Олсоп, казалось бы — идеальной покупательницей: хозяйка четырех китайских мопсов, двух шпицев, семи разных терьеров и одной борзой занимала важное место среди собаковладельцев. Добившись ее покровительства, он, Фредди, считался бы мастером своего дела. Тесть был бы исключительно рад. А этот тесть даже от малой радости извергал, словно гейзер, чеки на пять тысяч.

Однако ни красноречие Фредди, ни священные узы родства не поколебали до сей поры твердокаменную леди Олстер, предпочитавшую травить собак какой-то мерзостью фирмы Питерсона.

Фредди горько пофыркал. Эти звуки еще не умолкли в садах, когда он ощутил, что рядом — его кузина Гертруда.

Гертруду он любил и не вменял ей грехи ее матери. Именно к нему обратилась кузина, когда ее хотели разлучить с Тушей, и он ей помог, помог настолько, что скоро ждали свадьбу.

— Фредди, — сказала Гертруда, — можно взять твою машину?

— Конечно, — отвечал он. — Поедешь к Туше?

— Нет, — сказала она, и человек повнимательней заметил бы в ее тоне какую-то неловкость. — Мистер Уоткинс хочет посмотреть Шрусбери.

— Да? Ну, ну. А ты мамашу не видела?

— Кажется, сидит в саду, вон там.

— А! Сидит? Спасибо!

Фредди пошел туда, куда она указала, и увидел тетю. Она и впрямь сидела. У ног ее лежал эрдельтерьер, на коленях — мопс. Сама она глядела вдаль, словно, как и племянник, чем-то терзалась.

Так оно и было.

Когда заменяешь мать четырнадцати собакам, забот не избежать, но леди Олсоп мучали не бессловесные друзья, а дочь, Гертруда.

Невеста преподобного Руперта Бингэма слишком интересовалась одним из тех одаренных людей, которых леди Констанс непрестанно приглашала в замок. Был он тенором, звался Орло Уоткинсом, пел на эстраде.

Чувства леди Олсоп к будущему зятю были теперь совсем иными. Обнаружив, что он — племянник и наследник богатейшего судовладельца, она горячо его полюбила, и поселилась с Гертрудой в Бландинге, чтобы жениху и невесте было легче видеться. Но Гертруда виделась не столько с женихом, сколько с этим тенором. Они буквально не разлучались.

Всякий знает, как опасны эстрадные теноры. Гостя в замке, они сидят за роялем, глядят в глаза племянницам хозяина и голосом, похожим на газ, текущий из трубы, поют про любовь, кровь и вновь. Не успеешь оглянуться — и племянницы, отказав достойным священнослужителям, уедут с людьми, все будущее которых зависит от Британской радиовещательной корпорации. Если уж тут мать не может вздрогнуть, я и не знаю, когда ей дрожать.

Вот леди Олсоп и дрожала, и не унялась, когда мирную летнюю тишину нарушило страшное рычанье. Эрдель и мопс откликнулись вместе на появление Фредди.

Леди Олсоп задрожала сильнее, догадавшись по его виду, что он снова будет расхваливать свой корм. Однако она уже знала, что надо немедленно заговорить о чем-нибудь другом, и заговорила.

— Ты не видел Гертруду? — спросила она.

— Видел, — ответил он. — Взяла мою машину, едет в Шрусбери.

— Одна?

— С Уоткинсом.

Леди Олсоп перекосилась.

— Фредди, — застонала она, — я очень беспокоюсь!

— О чем?

— О Гертруде.

Фредди отвел эту тему рукой.

— Совершенно незачем, — сказал он. — Беспокоиться надо об этих собаках. Вот они лаяли на меня. А почему? Нервы. Просто комки нервов. А это почему? Не тот корм. Пока они едят эту мерзость без витаминов, они будут лаять, как угорелые. Мы уже говорили, что я хотел бы поставить небольшой опыт…

— А ты не мог бы намекнуть?

— Кому, им?

— Гертруде.

— Мог бы. На что?

— Она все время с Уоткинсом. Слишком часто его видит.

— Как и я. Все мы видим его слишком часто.

— Она совсем забыла Руперта!

— Руперта? — оживился Фредди. — Вот именно. У него есть собака, она ест только наш корм. Ты бы ее видела! Сверкает. Крепкая, сильная, глаза горят… Ее зовут Бутыль. Его, это кобель.

— При чем тут собака?

— Как при чем? Это суперсобака. Звезда. А все корм!

— Я не хочу говорить про этот корм!

— А я хочу. Я поставлю опыт. Может быть, ты не знаешь, но мы, в Америке, сами едим наши галеты перед толпой. Показываем, что они хороши и для людей. Что там едим — смакуем! Жуем, жуем, жуем…

— Фредди!

— …и жуем, — закончил Фредди. — Как и они, собаки. Они знают свою пользу… Сейчас покажу.

Если не говорить о том, что леди Олсоп затошнило, все было бы хорошо; но Фредди переоценил свои возможности. Ему не хватило опыта. Обычно агенты фирмы начинают с обойных гвоздей, переходят на утюги и патентованные завтраки, а уж потом берутся за галеты. Фредди показалось, что он проглотил то ли кирпич, то ли опилки; и он закашлялся. Когда кашель прошел, он увидел замок, газон, цветы— но не леди Олсоп.

Однако с мастером своего дела справиться не легче, чем с галетой Доналдсона. Меньше чем через час, в Матчингеме, служанка сообщила пастору, что к нему пришли.

— Здравствуй, Туша, — сказал Фредди. — Нельзя одолжить твою собаку?

Наклонившись к коврику, он почесал собаку, и та помахала хвостом. Собака была хорошая, хотя и неведомой породы. Мать ее славилась своими чарами, определить отца не смогло бы ни одно генеалогическое общество.

— А, Фредди! — сказал преподобный Руперт.

Сказал он это рассеянно и невесело. Ничего не поделаешь, и его терзала тяжкая забота. Вот в каком мире мы живем. Если бы у девушек была совесть, терзались бы не три наших героя, а все четыре.

— Вон стул, — сказал пастор.

— Спасибо, я лучше лягу, — сказал Фредди и лег на диван. — Ноги устали, столько идти…

— А что с машиной?

— Гертруда взяла. Повезла Уоткинса в Шрусбери.

Преподобный Руперт Бингэм сидел неподвижно. Его широкое красное лицо как-то затуманилось, огромное тело поникло. Печаль его была столь очевидна, что Фредди спросил:

— Что случилось?

Рукой, похожей на окорок, пастырь цротянул ему листок, исписанный неровными строчками.

— На, читай.

— От Гертруды?

— Да. Пришло сегодня утром. Ты прочитай! Фредди прочитал.

— По-моему, — сказал он, — это отставка.

— Да, видимо, — согласился Бингэм.

— Оно длинное, — объяснил Фредди, — и бестолковое. Всякие эти «Уверены ли мы?», «Знаем ли мы себя?», или там «друг друга». Но, скорее всего, отставка.

— Ничего не понимаю. Фредди сел на диване.

— А я понимаю, — сказал он. — Тетя Джорджиана боялась не зря. Эта гадюка Уоткинс увел у тебя невесту.

— Ты думаешь, она влюбилась в Уоткинса?

— Думаю. И вот почему: он поет. Певец. Девицы это любят. Знаешь, блеск…

— Не замечал никакого блеска. По-моему, этот Уоткинс похож на водоросль.

— Очень может быть, но он свое дело знает. Такие самые голоса действуют на девиц, как мята на кошку

Преподобный Руперт тяжело вздохнул и сказал:

— Понятно…

— Все дело в том, — продолжал Фредди, — что он романтичный, а ты нет. Хороший — да. Надежный — да. Но не романтичный.

— Значит, ничего сделать нельзя? Фредди подумал.

— А ты не можешь предстать в романтическом свете?

— Это как?