Жизнь среди гималайских йогов - Свами Рама

Я всегда с нетерпением жду того момента, когда ночью смогу, оставшись один, погрузиться в медитацию и пережить это состояние.

Ничто иное не может подарить такой радости, как оно.

Встреча с гуру моего учителя в священном Тибете

В 1939 году я захотел отправиться в Тибет. Граница проходила всего в девяти милях от того места, где я жил со своим учителем, но мне не разрешили пересечь перевал Мана и идти в Тибет. Семь лет спустя я предпринял еще одну попытку, отправившись в начале 1946 года в Лхасу, столицу Тибета, по пути, пролегавшему через Дарджилинг, Калингпонг, Сикким, Педонг, Гьянгдзе и Шигадзе. Основная цель моего путешествия в Тибет состояла в том, чтобы повидать гуру моего учителя и изучить под его руководством некоторые продвинутые практики.

Остановившись на несколько дней в Дарджилинге, я прочел там несколько публичных лекций. Представители британских военных властей сочли меня мятежником, пробирающимся в Лхасу с целью подготовки свержения британского правления в Индии. Они знали, куда я направляюсь, но не знали, зачем мне это нужно. После десятидневного пребывания в Дарджилинге я покинул его и, добравшись до Калингпонга, остановился там в одном монастыре, где в молодости изучал кунг-фу и другие подобные искусства. Повидавшись со своим старым учителем кунг-фу, я отправился в Сикким и остановился там у одного близкого родственника далай-ламы Тибета. В Сиккиме офицер полиции, мистер Хопкинсон, испугавшись того, что я начну настраивать власти в Тибете против англичан, наложил запрет на пропуск меня в Тибет. Я несколько раз встречался с этим человеком, но так и не смог рассеять его подозрения в том, что я являюсь шпионом от партии Индийский конгресс, боровшейся тогда с британским правительством. В то время в Индии было две группы борцов за независимость. Одной из них была группа сторонников Махатмы Ганди, призывавшего к ненасилию с использованием методов пассивного сопротивления и не сотрудничества, а другой была Террористическая партия Индии. Я не был членом ни одной из этих групп, но офицер полиции обнаружил у меня два письма, одно из которых было написано пандитом Неру, а другое Махатмой Ганди. Эти письма не носили политического характера, но они лишь усилили подозрения офицера полиции, и я был помещен под домашний арест в инспекционном бунгало[53]. Мое жилище было очень уютным, но в течение целых двух месяцев я не имел возможности покинуть его, а также был лишен права писать письма и принимать посетителей. Офицер полиции сообщил мне, что не имеет против меня никаких конкретных улик, но подозревает меня в шпионаже и лишает меня права выезда куда-либо, до тех пор пока не получит ответ на свой запрос относительно меня. У входа в бунгало день и ночь дежурила охрана. Однако то время, которое я там провел, по крайней мере дало мне возможность подучить тибетский язык, чтобы лучше общаться с тибетцами в том случае, если меня все же пропустят в их страну.

Несмотря на мои неоднократные протесты в адрес различных официальных лиц, офицер полиции так и не получил приказа пропустить меня. Поэтому по прошествии двух месяцев я решил, что должен тайно проникнуть в Тибет. Я купил у одного из своих охранников длинное пальто (оно было очень старым и грязным) и постарался изменить свою внешность. В одиннадцать часов ночи, когда мои стражники напились и крепко заснули, я вышел из дома и отправился в Педонг, одетый в купленное мной длинное тибетское пальто. Это произошло 15-го июля. Перед уходом я оставил на столе записку, в которой сообщал, что отправляюсь в Дели. Меня не терзали угрызения совести, так как я чувствовал, что действия властей, не пускавших меня в Тибет, были противоправны. Через три дня я добрался до последнего пропускного пункта, который охранялся караулом гуркхских солдат, выставленным здесь властями Сиккима. Солдаты захотели выяснить, кто я такой, и попросили у меня документы, удостоверяющие личность. Однако, так как я разговаривал с ними на непальском языке, который хорошо знал, они в конце концов решили, что я непалец, и пропустили меня.

В Тибете меня ждали еще более тяжелые испытания. Я был вегетарианцем, но не мог добыть никакой иной пищи, кроме мясной. За все время своего пребывания в Тибете, я не встретил ни одного вегетарианца, что обусловлено климатическими условиями и высокогорным расположением этой страны. Все жили, питаясь рыбой и мясом. Даже я начал есть яйца. Мне также удалось найти некоторые виды сезонных овощных культур, но я не мог и подумать о том, чтобы есть рыбу и мясо. Из-за перемены в пищевом рационе я страдал от поноса, и мое здоровье расстроилось. Но я твердо решил посетить некоторые монастыри и пещеры, чтобы выполнить цель своего путешествия — встретиться с гуру моего учителя.

Когда я располагался на ночь, ко мне нередко подходили люди, оценивающим взором окидывавшие мои пожитки с явным намерением ограбить. Однако вся моя поклажа состояла из нескольких фунтов сухого печенья, небольшого количества гороха и бутылки воды, отданной мне одним из солдат на посту при переходе границы. У меня было с собой около 2000 рупий, — немного для такого путешествия, — которые я привязал к внутренней стороне своих чулок. Я никогда не обувался в чьем-либо присутствии. В день я обычно проделывал путь в десять-пятнадцать миль, иногда пешком, а иногда на муле. Со своими попутчиками я вел разговоры об астрологии и счастливых приметах. Это несколько угнетало мою совесть, но тибетцы любят говорить о подобных вещах. Стоило им обнаружить, что я что-то знаю на эту тему, как они сразу же становились дружелюбно настроены по отношению ко мне и предлагали своих мулов, чтобы доехать до следующего горного лагеря. Несколько раз мне довелось лицом к лицу сталкиваться с гималайскими медведями и огромными собаками бхотья, которых в тибетских селениях используют для охраны. Несмотря на усталость от борьбы со всеми этими трудностями, я чувствовал некую силу, толкавшую меня вперед на поиски возможностей получения более глубоких знаний о тайных учениях гималайских мудрецов. Я не рассчитывал когда-либо вновь вернуться в Индию, так как был уверен, что британские власти в Индии тут же посадят меня в тюрьму.

Набравшись мужества, я сумел завершить это утомительное путешествие, во время которого пересекал горные реки и перебирался через ледники, продвигаясь вперед без какого-либо заранее разработанного плана, без снаряжения и без проводника. Отдавшись на волю провидения, я вручил свою судьбу в руки моего учителя и его гуру, твердо веря в то, что они помогут мне и защитят меня, если я собьюсь с пути. В те дни я чувствовал себя бесстрашным. Я не боялся смерти. Во мне горело желание увидеть гуру моего учителя. Я считал своим прямым долгом какое-то время пожить у него. То, что он находился в Тибете, объяснялось желанием более полного уединения, а также тем, что здесь он обучал нескольких продвинутых йогов, которые были готовы к этому и которых он захотел взять к себе в ученики. Мое желание встретиться с этим человеком было очень сильным. Со слов моего учителя мне было известно, что многие гималайские мудрецы, и в том числе Хариакхан Баба, восхищались им и много лет учились у него. Хариакхан Баба, пользовавшийся очень широкой известностью в горах Камаюна и считавшийся некоторыми самим вечным Бабаджи из Гималаев, учился у гуру моего учителя. Подобные факты все больше укрепляли во мне желание встречи, которое в конечном итоге и заставило меня пуститься в это рискованное путешествие.

По прошествии двух тяжелых месяцев, проведенных в пути, я достиг Лхасы. Мне встретился католический священник, который жил здесь. Он пригласил меня в свой небольшой дом, одновременно служивший и церковью, который он разделял еще с двумя миссионерами. Эти трое были единственными католическими миссионерами в Лхасе, и их деятельность протекала под пристальным наблюдением властей Тибета. Я прожил у него десять дней, сумев отдохнуть и восстановить свои силы. К этому времени офицер полиции в Сиккиме и полиция в Индии уже знали о том, что нахожусь в Тибете. Мое дело было передано в Центральный отдел разведки при правительстве Индии.

Я познакомился с одним ламой и сумел убедить его в наличии у меня лишь духовных интересов и непричастности к политике. Я прожил у этого ламы пятнадцать дней, и в конечном итоге он убедился в том, что я не имею отношения ни к какому из политических движений в Индии. Он заверил меня в том, что я не буду выдворен из Тибета, и представил меня некоторым высоким правительственным чиновникам. Несмотря на неспособность достаточно свободно изъясняться на их языке, мне все же удалось убедить их в своей искренности. Тот лама, у которого я жил в Лхасе, был близким другом другого ламы, монастырь которого находился вблизи от места моего назначения, в семидесяти пяти милях к северу от Лхасы, вдали от цивилизации. Мой гостеприимный хозяин помог мне найти проводников, взявшихся провести меня к монастырю, откуда я уже мог самостоятельно добраться до конечной цели своего путешествия.